Однако, если правда о ритуальном убийстве была все еще неизвестна, все же было уместным протестовать против претензии официальных лиц в России, будто бы раскрывших эту тайну, уже не говоря о практическом применении этого "открытия", ими сделанном. Но на эту тему "Оксфордскому и Кембриджскому Обзору" нечего было сказать.
3.
Каковы бы ни были жалобы Щегловитова не некоторых строптивых чиновников в министерстве юстиции и полиции, русские представители заграницей не могли не заслужить его полного одобрения и похвалы.
Положение их было трудное; это были по большей части люди хорошо образованные, и им надо было как-то оправдать дело Бейлиса, но в то же время постараться выйти самим из смешного положения. Было бы скверной рекламой для России, если бы они притворялись, что они и другие образованные русские люди верят в средневековую легенду о ритуальном убийстве.
Поэтому они решили опираться на два положения: во-первых, что речь идет не о еврейском народе или его религии, (241) а только о небольшой тайной секте, (чье существование евреи не хотят признать), все еще практикующей кровавый ритуал. Во-вторых, царские дипломаты стояли на той позиции, что евреи повсюду были вредным элементом. Возмущаясь усилиями иностранцев влиять на общественное мнение в России (недопустимое, по их мнению, ничем не оправданное вмешательство в чужие дела), они сами делали все от них зависящее, чтобы влиять на общественное мнение тех стран, при которых они были аккредитованы и заносить туда заразу антисемитизма.
Русский генеральный консул в Лондоне, барон Гейкинг, писал в "Фортнайтли Ревью": "Они (т.е. евреи) чувствуют себя чуждыми народам и национальным интересам тех стран, где они проживают, и преследуют только свои собственные клановые цели, получая в то же время все выгоды от государственного и социального устройства построенных потом и кровью других народов".
Такие стрелы барона были направлены на международное еврейство; однако, как бы читатели "Фортнайтли Ревью" ни относились к своим английским евреям, они не могли не спрашивать себя, почему от русских евреев ожидалось выражение энтузиазма к политике направленной для их уничтожения? - вопрос, на который до сих пор еще не получен ответ в новой, совсем другой России нашего времени.
Барон также отмечал неприличную сенсацию, к которой прибегали критики русского правительства: "Эти люди потакают болезненным вкусам некоторых слоев британского населения ко всякого рода сенсационным отчетам о преступлениях и всевозможных ужасах, происходящих в России". Принимая во внимание, каким "вкусам" потакали Пранайтис и Сикорский, приходится удивляться наивности такого рода замечаний.
Комментируя большой британский манифест, барон Гейкинг писал в лондонском "Таймс": "Обвинение в ритуальном убийстве мальчика Ющинского совершенно не направлено против еврейства и еврейского народа. Оно только касается обвиняемого; предполагается, что Бейлис принадлежал к небольшой секте, где учение Талмуда доведено до последней своей крайности - практики ритуального убийства".
(242) Такого рода инсинуация была очень кстати; значит, если талмудическое учение (согласно словам осведомленного барона) доведенное до крайности, приводило к практике ритуального убийства, то учение это в целом, неминуемо имело весьма специфический оттенок морального характера. Барон считал, что евреи проявляют большую злонамеренность в том, что они защищаются. Он писал в Санкт-Петербург своему начальству: "К сожалению приходится наблюдать все новые нападки на наши домашние дела со стороны англичан, подстрекаемых евреями".
Граф Бенкендорф, русский посол в Лондоне, был менее озабочен; он заверял Санкт-Петербург, что протест представлял собой "сентиментальную демонстрацию", и что подписавшие его не отдавали себе отчета, какое впечатление он может произвести в чужой стране". В действительности манифест был написан с целью поддержать дух русских либералов, и он оказал свое влияние.
Бахметьев, русский посол в Вашингтоне, телеграфировал домой: "Американские евреи, конечно, воспользовались киевским процессом, чтобы вновь настроить общественное мнение против России; член конгресса, еврей Адольф Сабат, внес резолюцию, предлагающую государственному секретарю выразить чувства возмущения американского народа русскому императору через посредство американского посольства в Санкт-Петербурге; сенаторы Хамильтон и Левис проделали тоже самое в Сенате. Брайан (Вильям И.) государственный секретарь, с которым я в частной беседе обсуждал лживость газетных статей, был поражен, выслушав мои объяснения".
Наш старый знакомый начальник полиции Белецкий был возмущен повсеместными нападками на личность царя. Обозревая иностранную печать, он писал в докладе своему начальству, министру внутренних дел: "Евреи, в своем ненавистничестве, не ограничиваются инсинуациями против Русского правительства и Русского правосудия, ненависть евреев поставила себе целью привить общественному мнению всего мира, что первопричину инициативы киевского процесса нужно искать в личных антисемитских чувствах Верховной Власти (т.е. Императора Николая II-го)". Так как именно Белецкий (243) составлял материал для регулярных докладов царю о ходе бейлисовского процесса, выражение его возмущенных чувств, нам вполне понятно.
Пальма первенства в услугах русскому правительству среди русских дипломатов за границей, безусловно принадлежит Нелидову, русскому послу при Ватикане. Тут надо пояснить, что защитникам Бейлиса стало известно о намерении Пранайтиса объявить папскую буллу, отрицающую практику ритуального убийства у евреев, подлогом. Одна из копий буллы хранилась у Ротшильда в Лондоне.
По просьбе адвокатов Бейлиса Ротшильд послал эту копию папскому секретарю в Ватикан для удостоверения ее подлинности. Кардинал Мерри де Балл сравнил копию с оригиналом в архивах Ватикана и подтвердил подлинность документа за своей подписью.
Эти заверенные документы были затем воспроизведены в лондонском "Таймс", а также во всех главных европейских и русских газетах. Но Нелидов задержал у себя официальный, подписанный кардиналом документ, и он никогда не был предъявлен на суде.
Отрезанные от внешнего мира присяжные заседатели никогда не узнали, что Ватикан уличил Пранайтиса во лжи; может быть это не составило бы в конечном счете никакой разницы, однако, министр иностранных дел, Сазонов, настолько был доволен находчивостью Нелидова, что счел уместным доложить о ней царю.
4.
Наиболее значительные отклики на дело Бейлиса наблюдались в России. В русском протесте напечатанном уже в декабре 1911 г. одинаково говорилось об опасности, нависшей и над Россией, и над евреями: "Извечная борьба человечества за свободу, равенство и братство и против рабства и социальных разногласий следует за нами из века в век. И в наши времена, как и в прошедшие, те же самые люди, ответственные за бесправное положение своих единородцев, одновременно разжигают в них страсти религиозного и расового характера. Клевета об употреблении евреями христианской крови опять (244) была пущена в ход; это все тот же, знакомый нам издревле, злой умысел".
Под этим манифестом стояло 150 подписей - людей, известных в мире искусства, науки и политики - там были подписи Короленко, Горького, графа Ильи Толстого (возглавлявшего Академию Наук), 6 членов Государственного Совета и 64 членов Думы.
Возмущение бейлисовским процессом, достигшее таких широких и шумных размеров, принудило Пуришкевича (принадлежавшего к правому крылу), заявить в Думе: "Я не могу допустить, чтобы участь Франции (во время процесса Дрейфуса), когда вся страна забросила свои каждодневные дела и обязанности, и только и заботилась об исходе процесса этого еврея, была разделена Россией. Я должен предупредить членов Государственной Думы, что этот путь приведет нас к роспуску Думы. Если мы превратим форум Думы в беспрерывный митинг, если мы будем заниматься разжиганием страстей в такое время, когда низшие слои населения и без того бурлят, благодаря стараниям некоторых организаций, тогда Государственная Дума не может и не должна существовать".
Но и Пуришкевич, и остальные реакционеры, сами же и поощряли конфликты, ими осуждаемые, и их общая цель была совершенно ясна - роспуск и уничтожение Думы.
Да, Пуришкевич прав был, что дело Бейлиса, в некотором смысле, было повторением дела Дрейфуса. "Никогда, писал Короленко, не было в России процесса, привлекшего к себе внимание широких масс в таком размере, как процесс Бейлиса; все остальные, как внутренние так и зарубежные дела, благодаря этому процессу были отодвинуты на второй план. Каждый человек, раскрывавший газету, не смотрел каковы были новые австрийские требования или ноты, или же каковы были размеры последней железнодорожной катастрофы: он искал раньше всего, что нового произошло на процессе. По всей видимости, русские люди наконец-то поняли, что еврейский вопрос не только еврейский вопрос, но что ложь и разложение, обнаруженные на процессе Бейлиса, это всеобщий русский вопрос...".
