Выше уже говорилось о невероятности официальной версии этого заговора, отразившейся в большинстве летописей, будто епископ Варсонофий был единственным участником заговора, а смоляне всем городом выдали его московскому наместнику. Кстати, в самом этом тенденциозном рассказе есть деталь, позволяющая определить ту среду, в которой созрел заговор: летописи сообщают, что владыка, решив предать город королю, отправил к тому «племянника своего Васка Ходыкина с писанием»[1062]. Значит, Варсонофий состоял в родстве с боярами Ходыкиными, а последние, как мы уже знаем, в декабре 1514 г. оказались в Литве. Поэтому можно с уверенностью говорить о причастности к этому пролитовскому заговору боярской верхушки. С этим согласуется известие Архангелогородского летописца о том, что владыка замыслил измену «со князьями смоленскими и с паны»[1063]. Наблюдения над словоупотреблением этой летописи показывают, что «паны» обозначают служилых людей Великого княжества Литовского вообще, а термин «бояре» употребляется там только применительно к московскому великокняжескому двору и войску[1064]. Итак, указание на «панов», с одной стороны, и упоминание о В. Ходыкине — с другой, выявляют активную роль боярской верхушки в организации заговора и показывают ее пролитовские симпатии. На нее же после раскрытия заговора обрушилась вся тяжесть репрессий: Варсонофий потерял епископскую кафедру, а многие бояре поплатились жизнью: по словам того же Архангелогородского летописца, воевода кн. В. В. Шуйский «начат князей смоленских и панов вешати з города на ослядех»[1065]. Кроме того, оставшиеся в Смоленске бояре были выведены в другие города (подробнее об этом пойдет речь в следующей главе), а часть из них могла присоединиться к своим собратьям, отъехавшим ранее в Литву.
В общей сложности в материалах Метрики за первую половину XVI в. сохранились упоминания о примерно 70 боярских семействах, полностью или в лице отдельных представителей перебравшихся из Смоленска в Литовское государство. Это составляет почти половину всех известных нам на рубеже XV–XVI вв. смоленских боярских родов. Чем объяснить столь массовый выезд?
Выше уже отмечалась неоднородность смоленского боярства, и вот среди отъехавших в Литву бояр мы видим его верхний и средний слои, но нет ни одного упоминания о выезде кого-либо из «провинциальных» служилых людей — путных бояр, щитных и доспешных слуг и т. п. Выехали в первую очередь те, кто имел щедрые великокняжеские пожалования, держал городские «уряды» и т. д. Нужно учесть и правовой аспект проблемы: в жалованной грамоте 1505 г. Смоленску было два пункта, содержавшие особые боярские права и привилегии — один из них подтверждал исключительное право смоленских бояр на держание волостей, а другой уравнивал князей, панов и бояр смоленских с литовскими[1066]. Первый пункт был повторен и в жалованной грамоте Василия III покоренному Смоленску[1067], а второй, естественно, нет. Тем самым фактически аннулировался целый комплекс прав, которыми на основании общеземских привилеев пользовались бояре в Великом княжестве, включая гарантии наказания только по суду, освобождения владельческих крестьян («кметей») от уплаты налогов и передачу их под юрисдикцию землевладельцев и т. п.[1068] Все это могло побудить ту часть смоленского боярства, которая по своему положению соответствовала формирующемуся шляхетскому сословию[1069], к отъезду в Литву.
Но немало смоленского служилого люда предпочло перейти на московскую службу. Таких определить труднее, поскольку в московской документации (в отличие от литовской) происхождение из смоленского боярства обычно не фиксировалось. Определенный ориентир дают списки «литвы дворовой»: среди содержащихся там фамилий 33 можно с известной долей вероятности идентифицировать со смоленскими родами (плюс под вопросом Александровы и Мишковичи, которые могли быть и брянцами). Другим указателем может служить смоленская десятая 1574 г.[1070], в которой фигурируют «земцы»: В. П. Мальцев считал их помещиками смоленского происхождения[1071]. Это предположение подтверждается свидетельством памятника первой половины XVII в. — Повести о победах Московского государства. Здесь сообщается, что великий князь Василий Иванович по взятии города «повеле земцов собрати града Смоленска, сиречь которые тутошние помещики, в своих же поместьях осталися на ево государево имя. И не повеле государь у них тех поместей отнимати, повеле им по-прежнему владети, кто чем владел…»[1072]. Из числа земцев десятый 1574 г. 12 фамилий находят соответствие в реестре смоленских бояр и слуг 1480-х гг.: Вошкины, Дерновы, Коверзины, Козловы, Копыловы, Лесковы, Микулины, Некрасовы, Перфульевы (Перфурьевы), Пешковы, Ходневы, Шестаковы[1073]. Сложнее вести поиски смолян в писцовых книгах второй половины XVI в., боярских списках и иной подобной документации: если фамилия общераспространенная, то без дополнительных оснований доказать смоленское происхождение того или иного служилого человека нельзя. Например, во многих уездах в конце XVI в. значатся по писцовым книгам помещики Лазаревы[1074], но имели ли они какое-либо отношение к одноименному смоленскому боярскому роду, выяснить не удается. То же относится к Апраксиным, Верещагиным, Звягиным, Зубовым и многим другим родам. В некоторых случаях встречаются пометы: например, в писцовой книге 1626/27 г. по Можайску упомянута деревня Денисово, «что была в поместье за смоляны за Прокофьем да за Иваном Алексеевыми»[1075]; там же значится «смолянина Василия Мачехина поместье»[1076] и т. д. Но и такие пометы не дают гарантии: видно только, что этот сын боярский переведен из Смоленска, однако это не означает его принадлежности к коренным смоленским родам, поскольку за XVI столетие состав служилого населения Смоленска менялся много раз. Поэтому для надежности требуется сопоставление с Дворовой тетрадью, смоленской десятней и другими источниками.
В общей сложности на сегодняшний день удалось выявить 48 служивших в Московском государстве родов, являвшихся потомками коренных смоленских фамилий (под вопросом еще девять: Александровы, Алексеевы, Даниловы, Захарьины, Мачехины, Мишковичи, Савины, Садиловы, Чечетовы). На самом деле таковых, вероятно, было значительно больше. Из названного числа семейств лишь четверть относилась к «первостатейным» боярским родам: Бакиным, Басиным, Бобоедовым, Жабиным, Коптевым, Кривцовым, Пивовым, Свиридоновым, Полтевым, Плюсковым. Причем во всех этих и во многих других семействах произошел раскол: одни родичи служили в Литве, а другие — в Москве, как это произошло в роде Басиных (см. схему 10).
Судьба боярского рода Басиных (конец XV — середина XVI в.)[1077].
В этих родах выбор в пользу Литвы сделали те бояре, которые теснее были связаны с господарским двором: служили великокняжескими дворянами (подобно нескольким Коптевым или Пивовым), занимали должность окольничего (как Михаил Баса) или дьяка (Олехно Кривец)[1078]. А в отношении ряда семейств (Микулины, Плюсковы, Полтевы) можно предположить, что собственно смоленские бояре с этими фамилиями выехали в Литву, а на московскую службу перешли их провинциальные родичи или однофамильцы: так, Михно Плюсков, упомянутый в центральном разряде реестра 1480-х гг., выехал вместе с братаничем Иваном Федоровичем в 1514 г. в Литву[1079], но в том же реестре среди щитных слуг мащинских значатся многочисленные Плюсковы[1080]: их потомки, надо полагать, и оказались впоследствии на московской службе.
Значительную часть смолян, служивших в XVI в. в России, составили второстепенные боярские роды, редко упоминаемые в актах до 1514 г. или вообще известные только из реестра 1480-х гг. (Вошкины, Дудины, Коверзины, Маринины, Могутовы, Редькины, Татаровы и многие другие), а также провинциальные служилые люди: путные бояре, щитные и доспешные слуги (Шестаковы, Копыловы, Пешковы, Некрасовы, Ходневы, Яковлевы и др.). Сам факт, что три десятка боярских фамилий, в том числе многие из тех, кто занимал более чем скромное положение на литовской службе, оказались в списках Дворовой тетради, т. е. были причислены к верхушке служилого сословия Московского государства, весьма показателен: возможно, ряд бояр, переходя на службу к Василию III, надеялся повысить свой социальный статус, и многим, как видим, это удалось.
Индивидуальные мотивы выбора остаются нам неизвестными. Возможно, какая-то часть смоленского боярства была склонна к компромиссу с московским государем — недаром Сигизмунд писал об измене части смоленской знати. Показательно, что сыновья боярина Михаила Пивова, возглавлявшего, как мы помним, в 1514 г. делегацию смолян на переговорах о капитуляции города, в середине века значатся на московской службе[1081].
