У Румянцева под Кольбергом поначалу тоже вышел конфуз. Сперва провалилась идея морского десанта — русские корабли боялись свежего ветра больше чем противника. Во время шторма одиннадцать из двадцати семи кораблей с десантом канули на дно. Потом самовольно бросил осаду и ушел с эскадрой в родные порты адмирал Мишуков. Как писал фаворит императрицы Елизаветы Иван Шувалов, это был «поступок, делающий стыд нашему оружию. Впрямь думают, что только умеем города жечь, а не брать». Затем прямо через лагерь Румянцева в крепость прорвался большой корпус прусских войск, резко усилив оборону гарнизона. Позже, когда стало ясно, что приближается зима, а осада затягивается, этот корпус, ставший нахлебником для гарнизона крепости, благополучно прорвал русскую блокаду и вырвался на стратегический простор. Немцы язвительно шутили, что они могли бы пронести мимо русских крепостные сооружения Кольберга. Раздосадованный Румянцев решил стоять на смерть, несмотря на холода. При этом он угрожал крепости кровавым штурмом. В общем, он переупрямил коменданта. Немцы сдались 5 декабря 1761 года, и ключи Кольберга, как годом раньше ключи Берлина, поехали в Россию.
Гарбузы Украины
В декабре 1761 года к власти пришел Петр III, который тотчас же заключил мир с Фридрихом II и назначил Румянцева командующим армией в предстоящей войне с Данией. Этот авантюрный поход не состоялся — Екатерина II свергла мужа и захватила престол. Румянцеву она попеняла на то, что он медлил присягать ей. Петра Александровича можно понять, ведь, вероятно, в Копенгагене он хотел найти свой маршальский жезл, да затея сорвалась из-за «пустяка» — жена с мужем власть не поделили!
Через некоторое время Екатерина назначила Румянцева главнокомандующим Малороссии, то есть генерал-губернатором, сместив последнего гетмана Украины графа Кирилла Разумовского. Назначение Румянцева в Малороссию не было случайным. Свое детство он провел на Украине, и в его речи на всю жизнь остался неистребимый украинский выговор. Даже став фельдмаршалом, он, как пишет современник, «только заслышав украинскую речь, устремлялся обнимать земляка, радуясь как дитятя».
Екатерина II считала, что необходимо уничтожить национальное своеобразие Украины, сделать ее простой губернией. Она писала: «Малая Россия, Лифляндия и Финляндия — суть провинции, которые называть чужестранными и обходиться с ними на том же основании есть больше, нежели ошибка… Сии провинции… надлежит легчайшими способами привести к тому, чтобы они обрусели и перестали бы глядеть, как волки к лесу». Румянцеву и поручалось осуществлять на Украине волю государыни. Но он в этом не очень преуспел. Петр Александрович поселился в роскошном имении недалеко от Киева и оттуда управлял Украиной, во всем полагаясь на секретарей. Своими вальяжными повадками и нравом он мало отличался от соседа — крымского хана. Для своих врагов и завистников он был неуязвим и, обладая редким литературно-бюрократическим дарованием, мог легко отписаться от любых наветов. Как писал один из его бывших секретарей, Ру мянцев «быстрейший имел бег мыслей и величайший дар слова». Впрочем, вряд ли мы бы вспомнили об одном из наместников на Украине, если бы не феерический 1770 год, на века прославивший Петра Румянцева.
Лето бессмертной славы
«Не рогатки, а огнь и меч — единственная защита ваша», — так писал Румянцев в приказе по армии, выступившей в поход против турок. Эта война (1768–1772) оказалась, как и все наши войны на Юге, тяжкой. Тут важно заметить, что у русской армии за сто предыдущих лет сложился своеобразный «комплекс неполноценности» — она постоянно терпела поражения в войнах с турками. Вспомним Чигиринские, Крымские, Прутский походы, не совсем удачную по результатам войну 1730-х годов. Турки же вообще привыкли думать, что кого-кого, а русских они будут бить всегда. И как не бить этих олухов, которые, окружив себя гигантскими рогатками (длинными копьями), построившись в огромный четырехугольник — каре, посредине которого скрипели тысячи фур, медленно двигались по выжженной степи, мимо отравленных источников. Во время похода фельдмаршала Миниха в Крым в 1730-е годы множество русских солдат умерло от дизентерии, голода. Десятки тысяч трупов лошадей вдоль степных дорог, брошенные орудия и амуниция ясно говорили — с этим противником справятся своими силами даже татары с луками и саблями. Румянцев переломил судьбу — он сумел победить турок в жару, в июле, в степи.
Новатор
Что нового внес Румянцев в военное искусство, почему он так прославился? Во-первых, он отказался от сплошного, огромного каре. Он разбил войска на несколько подвижных небольших каре, командиры которых, зная общий план битвы, действовали самостоятельно. Во-вторых, он произвел отбор в армии. Из каждого полка выбрал самых сильных, умных, толковых солдат, сделал их гренадерами, а лучшие из лучших стали егерями, которые должны были поступать в зависимости от ситуации. Их учили ползать, маскироваться, прикидываться убитыми. В-третьих, Румянцев не бо ялся грозной татарской и турецкой конницы и не прятался от нее за рогатками. Опыт Семилетней войны сгодился ему на Юге. Он реформировал конницу, снял с нее тяжелые кирасы, которые ни от чего не спасали, а лишь мешали в бою. Сплоченный удар русской конницы сметал рассыпную лаву кочевников. В-четвертых, он приучил артиллеристов быстро менять позицию, сосредоточивая огонь на вражеской артиллерии и скоплении неприятеля. Наконец, он учил солдата действовать смело и инициативно.
Три могучих удара
Вот и весь секрет! И пошли одна за другой победы. Сначала 17 июня 1770 года при Рябой Могиле, потом 7 июля при реке Ларге. Наступательный темп, атака стали главным оружием Румянцева. После победы при Ларге Румянцев, всегда любивший роскошь, устроил молебен в великолепном шатре только что бежавшего крымского хана. Наконец, 21 июля — сражение при Кагуле. Тяжелое, кровопролитное, с превосходящими силами фанатичного, отважного противника. Причем Румянцев не медлил, не ждал, что будет делать неприятель, а смело атаковал его сам. Когда он увидел, что одно каре расстроилось, то вскочил на коня, сказав: «Ну, теперь мое дело». Криком «Стой!» он остановил отступление войск и сдержал натиск янычар. Как вспоминает современник, после пяти часов боя под Кагулом Румянцев схватил ружье со штыком и крикнул: «Товарищи! Вы видите, что ядра и пули не решили дело, не стреляйте же более из ружей, но с храбростью примите неприятеля в штыки! Ура!»
За победу при Кагуле Румянцев получил чин фельдмаршала, а в парке Царского Села был сооружен победный обелиск в честь этого подвига. Никто еще в России не удостаивался при жизни подобной почести — это напоминало времена Древнего Рима. Да и писал он императрице, как Цезарь: «Армия Вашего императорского величества не спрашивает, как велик неприятель, а ищет только, где он»; «Я прошел все пространство степей до берегов Дуная, сбивая пред собой в превосходящем числе стоящего неприятеля, не делая нигде полевых укреплений, а поставляя одно мужество и добрую волю Вашу во всяком месте за непреодолимую стену».
Потерянный жезл
В начале 1773 года Екатерина II потребовала, чтобы Румянцев переправился через Дунай и атаковал турецкую крепость Шумлы в предгорьях Балкан. Румянцев, гордившийся тем, что сбивал врага с ходу, на этот раз медлил. Он не был уверен в успехе дела. Но все же после некоторой заминки 11 июня армия Румянцева переправилась через Дунай. Это был исторический момент. Екатерина писала Вольтеру: «Целые 800 лет, по преданию летописца, русское войско не было на той стороне Дуная». Переправа через Дунай открывала путь на Балканы, Румянцев получил за нее титул «Задунайский». Однако через три дня он вдруг повернул назад. Получилось, что он как будто сплавал на тот берег исключительно за почетным титулом. Екатерина была этим так огорчена, что даже не ответила на пояснительное письмо Румянцева. А наш герой на том берегу титул-то нашел, но при этом будто потерял мужество. Сник, скис, писал, что противник очень силен, а его армия очень мала, что его вынудили на переправу, чтобы опорочить, ибо придворные недруги жаждут его крови. Императрица резко отвечала ему, что на Кагульском обелиске в Царском Селе написано ясно: Румянцев с 17 тысячами героев победил турецкую армию в 150 тысяч воинов, «что весьма во мне утвердило правило, до меня римлянами выдуманное и самим опытом доказанное, что не число побеждает, но доброе руководство командующего, совокупно с храбростью, порядком и послушанием войск». Это письмо было обидным щелчком по носу полководцу, который гордился тем, что воевал не числом, а умением.
Все же войну с Турцией удалось закончить блестящим миром, заключенным в 1774 году в Кючук-Кайнарджи. Но Румянцев был недоволен. Полученные награды казались ему недостаточно щедрыми, а главное — появился Потемкин, который стал соперничать с ним на поле славы. Румянцев писал Екатерине: «Во удовлетворение зависти посягающих на мя я рад пожертвовать моею собственною [славой], охотно я такового желаю увидеть на своем здесь месте». На самом деле Румянцев никому не хотел жертвовать своей славой, не желал никого видеть на своем месте. Поэтому он постоянно капризничал, жаловался, писал пространные витиеватые письма императрице. За всем этим скрывались зависть и недоброжелательство к Григорию Потемкину, который как раз развил бурную деятельность на Юге: осваивал Новороссию, Крым, строил флот, Севастополь, Одессу. Многие забыли о сидевшем под Киевом Румянцеве и иногда спрашивали: «Что он там делает?» А фельдмаршал еще больше раскисал и жаловался: «Я несчастлив в благоволении к себе публики… Век провождая в поте и трудах, не вкусил я той радости, что ощущаем, получа воздаяние своим заслугам…» Впрочем, во многом это была поза. Румянцев был опытным царедворцем и интриганом. Из своего украинского поместья он, как паук, дергал за паутинки, которыми оплел весь Петербург и двор.
