какую давнюю традицию опирается искусство мореплавания у арабов, сколь широким был еще на заре новой эры географический размах арабских «хожений за море», до какой степени высок был технический уровень судовождения на кораблях, ведомых сынами знойных аравийских пустынь. Морская деятельность предстала как закономерное слагаемое арабской культуры, по-новому объясняющее ряд ее давно известных явлений. Важнейшие из литературных памятников этой деятельности, обнаруженные в XX столетии, хотя они и уступают количественно образцам традиционной документации, красноречиво свидетельствуют об односторонности понимания арабов как сухопутной нации, которое веками складывалось в европейской науке не без влияния положения Гегеля и Эдуарда Мейера о западной исключительности. Европе не следует забывать о том, сколь многим она обязана Азии и Африке, стоявшим у колыбели ее культуры; она должна в полной мере учитывать добываемые в россыпях забытых рукописей факты истории и языка, говорящие о крупном арабском вкладе в сокровищницу всемирной навигации.
Эти факты, множась в обиходе науки, получают все более зрелое истолкование и образуют систему новой области арабистики, которой посвящена эта книга. Многое ли нам известно в этой области? Уже много — и еще мало. Много настолько, что составилась целая книга, причем она перечисляет лишь основные вехи, излагает общие положения, не вдаваясь в детали, которые могли бы показаться широкому читателю обременительными; такие специальные работы, как исследование трех лоций Ахмада ибн Маджида по ленинградскому унику, превышают объем этой книги почти в полтора раза, а критическое издание морской энциклопедии этого же автора превосходит ее в пять раз.
Но каждое новое исследование ставит не только частные, а и общие вопросы, ряд которых пока остается без ответа. Все ли произведения Ахмада ибн Маджида до нас дошли? Был ли он одинок в своем блистательном величии непревзойденного знатока южных морей или его завидную славу должны по праву делить с ним другие лица? Сколько их и кто они? А Сулайман ал-Махри, рукописи которого лежат в поле зрения науки неизученными уже третье столетие, — не внесли ли его монументальные прозаические трактагы большую лепту, нежели краткие стихотворные лоции его старшего современника? Какие факты исторической географии Индийского океана запечатлены в недошедшем до нас путеводителе «трех львов моря» — Мухаммада ибн Шазана, Сахла ибн Абана и Лайса ибн Кахлана, имена которых бережно передал нам «четвертый лев» — Ахмад ибн Маджид? Где сочинения плеяды квалифицированных моряков, упоминаемых «Книгой польз», и не оставили ли путевых записок многочисленные информаторы автора «Чудес Индии» Бузурга ибн Шахрияра? Все ли имена и произведения названы?
Вопросов много, и по мере продвижения науки в глубь сохранившейся документации число их будет расти. Но уже сейчас несомненно, что Ахмад ибя Маджид, творчество которого в сегодняшнем понимании представляет высший этап развития арабской навигационной мысли, — это не экзотический самородок, а законное дитя истории своего народа. Его опыт принадлежит не ему одному, но всем предшествующим столетиям арабской морской деятельности, выводы которой он обогатил личной практикой; его славу делит с ним лоцманский род, из которого он происходит, его родина, откуда древние обитатели Аравии еще в эпоху Вавилона «прорубили окно» в Индийский океан.
Ахмад ибн Маджид — лишь наиболее яркая звезда из целого созвездия арабских мореходов, которое угасло с приходом в южные моря турецких и португальских завоевателей. Быть может, мы никогда не узнаем о предшественниках великого лоцмана больше, нежели сказал он о них сам, — важно, что они были и заслужили столь авторитетное упоминание; быть может, фонд науки навсегда ограничится тем сравнительно небольшим рукописным наследием, которым он располагает сейчас — одной «Книги польз» достаточно не только для того, чтобы увековечить имя ее автора в истории, но и для того, чтобы видеть за ней ряд смежных образцов, с большим или меньшим успехом отразивших достижения арабского мореведения.
Таким образом, Ахмад ибн Маджид, имя которого так часто упоминается на страницах этой книги, пользуется повышенным вниманием не только и не столько как индивидуальный автор, предмет филологической критики сам по себе. Основное значение этой личности состоит в том, что его деятельность, раскрываемая методами филологии, показывает, каких вершин достигло арабское мореходное мышление в своем эволюционном развитии и, следовательно, сколь высок был уровень родившей это мышление практики и сколь глубоки ее корни; отсюда возникает необходимость значительной переоценки вклада арабов в историю мировой культуры, и здесь «чистая» филология вплотную смыкается с «чистой» историей.
«Книга польз в рассуждении основ и правил морской науки» Ахмада ибн Маджида глубиной и разносторонностью своего содержания ярко показывает древнее происхождение, широкий размах и высокий технический уровень арабской навигации XV века, подтверждая выводы исследований Новейшего времени, слагавшиеся порой, когда речь шла о других этапах, и без влияния этого памятника. Понимание «Книги польз» достигается, однако, после многолетней филигранной работы над текстом, который даже арабисту, если он работает в другой области, представляется в виде сплошного серого пятна. Но вот отрывок из этого текста, который требует сравнительно небольшой филологической обработки и в то же время дает предельно четкое представление об-уровне развития арабской навигации перед появлением на Востоке европейцев. Это вторая из двенадцати польз, или глав, морской энциклопедии Ахмада ибн Маджида, повествующая об обязанностях капитана дальнего плавания. Арабы называли такое лицо муаллим «наставник», имея в виду, что он должен наставлять талиба «искателя», то есть всякого, кто «ищет морской науки».
«Вторая польза.
Искатель, ведай, что у мореплаванья принадлежности многи, и уразумей их. А из них первое — познанье стоянок [79] да гнезд, оборотов да расстояний, звездных глав да мер, примет суши, поселения Солнца и Луны, ветров с их отметами да отмет моря, снастей корабля, того, в чем нуждаются, того, что ему вредит и что приносит пользу, того, к чему вынуждаемы при плавании на нем. Должно тебе сведать звездные всходилища да ровности, посадку при измерении да сего построенность, места востекания да истеченья звезд, сих долготу с широтою, дальность и теченье, коли будет какой ни то искусный наставник; а надлежит, чтобы он знал все брега, их причалы и признаки, како ил, трава, змеи, рыбы, зимородки, ветры, мена вод, прилив и отлив, моря на всяком его пути, совершенствовал всю снасть, пекся в рассужденьи укрепления судна, сего снастей да корабельщиков, не нагружал его противно обычаю, не всходил на корабль, коли там ему не повинуются, а ни на корабль без готовности, ни при худой отмете, остерегался опасностей в таком, как прибор да люд [корабельный] и другое. Еще наставнику должно, распознавал бы терпеливость от медлительности и
