Этот Полюс в исследуемом фрагменте оберегают (τηρουσι, охраняют, стерегут, соблюдают) Медведицы-Близнецы, δίδυμοι άρκτοι, — небесные стражи, наделенные быстропарящими крыльями. В древнегреческом языке άρκτοι — не только медведи или медведицы вообще; это слово являет собой устойчивое обозначение двух северных созвездий, Большой Медведицы и Малой Медведицы, или, в переносном смысле, обозначение севера. Данные сравнительной мифологии позволяют довольно уверенно предполагать, что соотнесение созвездия Большой Медведицы с образом именно этого животного (в религиозно-мифологическом дискурсе) восходит к доностратической древности. Во всяком случае, так именуют это созвездие большинство коренных народов Северной Америки{200}; показательно, что имеется в виду (по крайней мере, у некоторых народов алгонкинской и атабаскской языковых семей) самка, Медведица{201}. Однако миф о двух Медведицах как стражах Полюса, отразившийся в «Пирифое», в Новом Свете не прослеживается.
Вообще говоря, в исследуемом тексте «Пирифоя» лишь констатируется функция небесных Медведиц — хранительниц Оси Мира. Однако Климент Александрийский, включив эту цитату в свою книгу, существенно дополняет этот мотив, на основе каких-то ныне неизвестных источников. Необычность пояснений Климента прежде всего в том, что они связывают индоевропейскую архаику «Пирифоя» (концепция циклического времени, вечного возвращения) с кардинальными священными символами авраамической, библейской традиции. Чувствуется, что для Климента между этими традициями не было принципиального противоречия (по крайней мере, в данном случае) — точно так же, как и для александрийских алхимиков, или для герметистов Средневековья.
Атлант, по словам Климента, может пониматься и как недвижная вечность (греческий текст допускает и перевод: недвижный Эон), и как не подверженный воздействиям Полюс (ο μη πάσχων πόλος). Скульптурные изображения херувимов на Ковчеге Завета Климент называет словом αγάλματα, и хотя буквальное его значение — просто статуи, не следует забывать, что в греческом оригинале это один из важнейших терминов неоплатонической теургии, и во времена Климента это было хорошо известно. Двенадцать крыльев двух шестикрылых херувимов Климент сопоставляет с двенадцатью знаками Зодиака, а также с течением времени, которое определяется их круговращением. К тому же «золотые эти изваяния, у каждого из которых по шесть крыльев, обозначают, как полагают некоторые, либо двух Медведиц, либо, скорее, два полушария (δύο ημισφαίρια)»{202}.
Два полушария, в соотнесении с образами созвездий, — это, очевидно, полушария небесной сферы. То есть созвездия Большой и Малой Медведиц, эмпирически принадлежащие северному небу, символически сопоставляются с Северным и Южным Полюсами Мира. Звездные Медведицы, оберегающие Ось Мира, таким образом, сближаются с Хранителями Полюсов в близнечном мифе пуэбло.
Западная герметическая традиция сохранила и еще одно свидетельство, которое позволительно рассматривать как независимую переработку архаичного мифа о двух Полюсах. Это известный в латинском оригинале краткий, но исключительно ёмкий текст под названием «Aenigma Philosophorum», «Философическая Энигма» (последнее слово означает загадку, но коль скоро в латинском это греческое заимствование, то и в переводе правомерно оставить его в исходной, вполне понятной форме).
Этот текст нередко связывают с именем выдающегося польского мыслителя Михаила Сендивогия (1556 или 1566–1636 или 1646) — на том основании, что он был опубликован, с предисловием Сендивогия (или его учителя Александра Сетона), в составе его труда «Новый Свет Химии» («Novum Lumen Chemicum»){203}, впрочем, состоящем из нескольких самостоятельных трактатов (существует мнение, что их автор — Александр Сетон, а Сендивогий лишь подготовил их к печати). «Энигма» включалась некоторыми издателями и в другое произведение (в качестве независимого вступления) — «Сокровенная Аурелия» («Aurelia Occulta»){204}. Иногда этот текст называют «Азот Философов»; его авторство традиционно приписывается «философу и опытнейшему химику» Василию Валентину (XV в.). Думается, справедливо будет согласиться с теми исследователями (например, Дж. Фергюсоном), которые полагают что в прямом смысле авторство «Энигмы» нельзя приписывать ни тому, ни другому{205}. Впрочем, к вопросу об авторстве мы еще вернемся.
Вот как выглядит этот удивительный трактат в полном русском переводе (с предисловием), впервые предлагаемом вниманию читателя. Название текста взято в том варианте, в котором оно присутствует в «Сокровенной Аурелии».
Сынам Истины. Предисловие к Философической Энигме
Вам, о сыны знания (scientiae), из родника универсального источника (e scaturigine universalis fontis) уже раскрыл я всё, так чтобы ничего более не было в остатке. Ибо в предшествующих моих трактатах я, на примерах, в достаточной степени изъяснил Натуру: теорию и практику представил, насколько позволено. Но дабы кто-либо, по причине краткости /изложения/, не мог посетовать, что я нечто упустил, опишу здесь вам энигматически всё Искусство, чтобы увидели вы, сколь многого я, водительством Божиим, достиг.
Бесчисленны книги, трактующие об этом Искусстве, но едва ли в какой-нибудь найдете Истину, доныне явленную вам: по этой причине пожелал я взять на себя ответственность вступить в собеседование со многими, кто полагает, что хорошо понимает писания Философов, но обнаружил я, что они равным образом изъясняют писания много изощреннее, нежели требует Натура, которая проста; более того, всё истинное, мною сказанное, казалось им, всегда мыслящим о высоком, слишком ничтожным и не заслуживающим доверия. Не раз бывало, что некоторым я изъяснял Искусство от слова к слову, но они ни в коей мере не могли /его/ постичь; не веря, что в нашем море есть вода, они, тем не менее, желали казаться Философами. Посему, коль скоро они слова мои, прежде сказанные, не могли понять, я не боюсь (как боялись иные Философы), чтобы кто-нибудь столь легко смог представить себе Дар Божий, о коем я говорю.
Кроме того, поистине, если для химического исследования требуется утонченная проницательность ума и дело некоторым образом состоит в том, чтобы /результат исследования/ мог быть замечен глазами толпы, я увидел, что их умы вполне пригодны для разыскания таких /вещей/; но вам говорю, дабы вы были просты, а не слишком многознающи, пока не обретете таинство (arcanum), необходимым свойством коего станет знание (prudentia); тогда оно не даст вам возможность писать бесчисленные книги, ибо много легче будет тому, кто находится в центре и видит суть (rem), нежели тому, кто бродит на периферии (in circumferentia) и не обладает ничем, кроме того, что он услышал.
Вы обретете вторичную материю (materiam secundam) всех вещей, яснейшим образом описанную; но тут советую вам быть осторожными, ибо, если вы желаете достичь этого таинства (arcanum), знайте, что прежде всего надлежит молиться Богу, затем — любить ближнего: вы даже не представите себе вещи столь тонкие, о которых ничего не знает Натура; однако оставайтесь, оставайтесь, — говорю я, — на простом пути Натуры, ибо в простоте вы скорее сможете осязать суть (rem), а равно и увидеть ее в утонченности; при чтении моих писаний никогда не цепляйтесь за слоги, но, читая, непременно рассматривайте Натуру, а равно и ее возможность (possibilitatem).
Прежде же чем вы приступите к Деланию (ad Opus), старательно представьте, чего взыскуете и каковы цель и завершение вашего устремления, ибо много лучше учиться прежде всего в уме и воображении, нежели руками и затратами. И я говорю вам, что Делание заключается в том, чтобы искать некую вещь (rem), которая сокровенна (occulta), из которой происходит, чудесным образом, такая жидкость, которая, без насилия и шума, растворяет золото; более того, обращает его в жидкость (liquescit) столь же мягко и естественно, сколь /тает/ лед под воздействием горячей воды; если вы обретете это, вы будете обладать вещью, из которой Натура производит золото; и все металлы, сколько бы их ни было, и все вещи из нее /из этой вещи/ имеют свой исток (ortum), однако ничто так не возлюблено (amicatus) ею, как золото, ибо другим вещам свойственная нечистота (impuritas), золоту же — ни в коей мере, потому что она ему вместо матери.
И, наконец, я заключаю таким образом: если вы не желаете внять этим моим писаниям и увещеваниям, то не извините ли вы меня, стремящегося оказать вам добрые услуги? Я честно сделал столько, сколько дулжно, как подобает мужу с чистой совестью. Если вы ищете знать, кто я такой, — я Гражданин Мира (Cosmopolita): если вы меня узнали, и если вы желаете быть добрыми и честными мужами, то вы промолчите; если вы не узнали меня, не ищите /сведений/ обо мне, ибо доселе едва ли кому-нибудь из смертных мною будет открыто более, чем это сделано в сем общедоступном писании. Верьте мне: если бы я не был человеком такого рода по своему состоянию и положению (status ac conditionis) ничто не было бы для меня приятнее, чем жить уединенно, либо вместе с Диогеном прятаться под бочкой; ибо я вижу, что все сущее — суета, что обман и скупость обычны там, где все продажно и несправедливость возобладала над достоинством: блага грядущей жизни вижу перед очами, этому и радуюсь. Я уже не удивляюсь, как это было со мной прежде, почему Философы, обладая таким Лекарством, не исцелились от сокращения дней своих; ибо у всякого Философа перед очами последующая жизнь, — так, как тебе является в зеркале твое собственное лицо. Ибо, если Бог тебе дарует желанное завершение /Делания/, ты потом поверишь мне и не откроешь себя миру.
