А когда в Берлин приехал внук Михаила Федоровича Петр I, в дар высокому гостю преподнесли перстень, украшенный опять-таки крупным изумрудом, на котором искусными немецкими мастерами был вырезан российский герб с полным титулом государя. Этот перстень, как редкую и драгоценную реликвию, Петр повелел выставить в своей кунсткамере. Все это были заморские, не русские камни. И хоть такие авторитеты Древнего мира, как Геродот и Плиний, считали лучшими на земле скифские изумруды, все-таки до XVI века практически единственным источником, откуда драгоценный зеленый камень поступал к ювелирам всего мира, были «копи царицы Клеопатры». А в XVI веке испанские и португальские конкистадоры добрались до изумрудов Центральной Америки. «Просвещенные» европейцы грабили сокровищницы правителей, храмы и могилы ацтеков и майя. Караваны судов с драгоценной добычей потянулись в метрополию. Не всё, конечно, доходило до Европы. Сохранилось свидетельство, что Эрнан Кортес сокрушался о гибели пяти громадной ценности крупных изумрудов чистой воды во время кораблекрушения у берегов Алжира. Поток изумрудов из Нового Света значительно усилился после 1555 года, когда конкистадоры, подавив сопротивление индейцев племени мюзо, прорвались к богатейшим месторождениям драгоценного камня на территории нынешней Колумбии. Здешние изумруды были отменного качества — не то, что трещиноватые, слабоокрашенные смарагды из истощенных за тысячелетия «копей царицы Клеопатры». Американский камень на долгие триста лет стал монополистом на ювелирных рынках мира. До той поры, как были открыты уникальные залежи изумрудов на Урале.
Карамзин в своей «Истории государства Российского» приводит летописный факт: будто бы некий инок Мефодий преподнес Борису Годунову вывезенный им откуда-то с Камня большой смарагд чистого зеленого цвета. Царь Борис повелел огранить тот камень; за работу взялся венецианский шлифовщик и ювелир Франциск Асцентин. В 1600 году заказ был выполнен: мастер отшлифовал кристалл и вырезал на нем распятие Христово. Довольный царь наградил ювелира собольей шубой, горлатной шапкой и сотней червонцев.
В 1669 году случилась другая сенсационная находка. Царев рудознатец Дмитрий Тумашев, охотясь на гусей в междуречье Невьи и Режа, в зобах убитых птиц обнаружил… несколько самоцветов: «два изумруды камени, да три камени с лаловыми искрами, да три камени тумпасы». Редкостные находки так его обрадовали, что он сразу махнул в столицу на доклад к государю, никому не доверив везти ошеломляющую новость. Но после он, сколь ни пытался, не смог найти изумрудную залежь. Так и остался в недоумении.
И после случались находки отдельных кристаллов. Изредка их обломки попадались, например, в россыпи галек неприметной уральской речушки Вагран, о чем сообщает минералог В. Севергин в своей книге, вышедшей в конце XVIII века. Но интригующие знаки так и не были разгаданы. Дагоценный клад не давался в руки.
Неудачи искателей изумрудного клада на Урале позже получили вполне убедительное объяснение. Вот что по этому поводу было написано в 1862 году: «Только крайность или слепой случай могли занести человека в тот дикий угол Екатеринбургского уезда, где природа вложила в недра драгоценный камень. Все пространство, начиная от Пышминского завода до изумрудных приисков (40 верст), покрыто сплошным лесом, рядом небольших ключей, горных речек и, главное, болотами, которые не просыхают в самые жаркие летние дни; оттого переход этого пространства, даже в лучшее время года, чрезвычайно труден, а во время дождей возможен только верхом; кроме того, по случаю часто свирепствующих ветров в этой местности, проезжая тропа совершенно заваливается деревьями и много стоит трудов, чтобы сколько-нибудь расчистить ее после бури…»
Эти слова принадлежат не изнеженному светскому вояжеру. Их опубликовал в «Горном журнале» весьма бывалый и выносливый землепроходец подполковник Корпуса горных инженеров России Миклашевский, который по высочайшему повелению обследовал разработки уральских изумрудов в 1860 и 1861 годах. Трудно сказать, какая нужда загнала в эту глухомань зимою 1830/31 года трех белоярских крестьян. Перебравшись на левый берег речки Большой Рефт, они добрались до бурелома в верховьях небольшой речушки Токовой. Крестьяне эти в зимнюю пору подрабатывали смолокурением — гнали из пней на порубках, сушняка, валежника смолу и скипидар. Поэтому и стали присматриваться к поваленным деревьям, приноравливаться к предстоящей работе. Вот одному из них — прыткому, ухватистому Максимке Кожевникову — и случилось заметить, как что-то необычно высверкивает в корнях вывороченного дерева. Он маленько поковырял и извлек из комка мерзлой земли… кристалл изумруда. Правда, поначалу он и думать не мог, что пофартило найти такой редкий и драгоценный камень. Подумал, не очень хороший аквамарин, их-то он знал. Окликнул товарищей, вместе поковыряли корни, поворошили комья — и подобрали еще несколько растрескавшихся обломков такого же бледно-зеленого камня. Большого значения находке не придали, но все ж решили прихватить с собой «в город» (так окрестные мужики называли Екатеринбург), предложить тамошним мастерам-камнерезам. Решение естественное, уральские крестьяне почти все камень понимали и даже, случалось, в межстрадную пору самоцветами прирабатывали, умея их находить и недорого сбывать местным кустарям-ювелирам или наезжим любителям и коллекционерам.
Как было задумано, так и вышло: принес Кожевников камешки в Екатеринбург, продал, надо полагать, знакомому мастеру. Только эффект получился неожиданный: «плохой аквамарин» вызвал интерес, слух о зеленых камешках дошел до самого Якова Коковина — исполняющего должность начальника Екатеринбургской гранильной фабрики. Тот распорядился и уже через несколько дней один из этих камешков держал в руках. Случайность наложи л ась на случайность — счастливая находка встретилась с человеком, способным ее оценить.
Яков Коковин был великолепным знатоком камня. До описываемого времени он два с половиной десятка лет отдал поиску и обработке самоцветов. А до того он окончил (в 1806 году) с медалью скульптурное отделение Петербургской академии художеств, успел поработать в мастерских «императорского Эрмитажа», где имел дело с камнями со всего света. Коковин внимательно обследовал принесенный камешек, определил его твердость, удельный вес — нет, не аквамарин! Коковин достал находившийся у него в обработке заморский смарагд, сравнил. Так и есть — одна порода. И тут уж он не медлил. С курьером был доставлен Кожевников. Проворно собрана команда рабочих с необходимым инструментом.
И 23 января 1831 года свершилось: заданный Коковиным шурф прямо из ямы под корнями того вывороченного дерева вошел в жилу с добротными кристаллами изумрудов. Так же удачно были заданы еще несколько шурфов. И Коковин уверился: в этом месте вполне может быть крупная залежь драгоценного камня. Оставив подробные инструкции по продолжению работ, Коковин ринулся на фабрику. Ему не терпелось огранить несколько прозрачных, чистого зеленого цвета кристаллов, полюбоваться игрой лучей на их гранях. Один ограненный и несколько «сырых» камней были с нарочным спешно отосланы в столицу вице-президенту Кабинета Его Императорского Величества (Е.И.В.).
По случаю такой находки был собран консилиум петербургских ювелиров, который подтвердил: да, несомненно, это изумруды. Немедленно в Екатеринбург полетела депеша с категорическим указом сделать все необходимое для самого спешного развертывания масштабных работ по добыче редкостного самоцвета.
Коковин всегда был старательно исполнителен. И тут не ударил в грязь лицом. Уже летом 1831 года на протяжении восьми верст в многочисленных ямах копошились горные работники, прослеживая изумрудосодержащую жилу. В нескольких были найдены пуды изумрудов, немало было кристаллов высоких ювелирных качеств.
Когда эти камни попали в руки столичных ювелиров, об уральских изумрудах восхищенно заговорил весь мир. Как водится, посыпались награды. Перепала толика и истинным первооткрывателям. Яков Коковин получил орден, а Кожевникову выдали деньгами. Сгоряча, ошалев от радости, петербургские чиновники разогнались было «в ознаменование заслуги первого открывателя изумрудов крестьянина Кожевникова, покуда еще находится в живых, бюст его изваять из мрамора и пьедестал поставить на месте открытия с обозначением года». Но угар первой радости прошел, и хотя Максим Кожевников был жив еще и в год отмены крепостного права, бюст его «на месте открытия» так и не появился…
С тех пор и по наши дни длится эпопея разработки одного из самых известных в мире месторождений зеленого самоцвета — Уральских изумрудных копей.
История разработки месторождения не была однолинейной. По имущественной принадлежности и способу организации работ можно в ней выделить три основных периода: государев казенный прииск, частный подряд, советский рудник. И параллельно с основными, официальными хозяевами на протяжении всей истории месторождения — хитный промысел.
