работали наши предки, и был бы я не хуже их и в бою и в мирное время. Одного только не умею я, – с горечью признавался молодой Катон, – говорить так красиво и сильно, как может отец. Знаю я речи его против врагов – не раз и сам слушал, как он говорит, но, мне кажется, я не мог бы сказать так легко на многолюдном собрании. Спрашивал я у отца, каким способом научиться говорить… “Крепче, – говорит, – держись за дело, а слова придут сами!..” Зато судебные дела понимаю я хорошо и сам кое-что думаю написать, объяснить один наш старый обычай…»
Долго еще беседовали молодые люди, пока не смежил им сон усталые глаза. Засыпая, Л. Гельвий невольно перебирал в памяти все пережитые впечатления. Странным казалось ему, что старый Катон дивился так бескорыстию предков, а сам рекомендовал изо всего извлекать выгоду; вспомнил он, как слышал от соседей однажды, что старик особенно ценил и считал выгодным скотоводство, теперь же он превозносил земледелие. «Покупай поменьше, а продавай побольше», – всплыли у него в памяти слова Катона. «А кто же будет покупать, если все начнут только продавать?» – промелькнула ядовитая мысль. «Бранит греков, а сам, видно, знаком хорошо и с их книгами – нет-нет да и вставит оттуда невзначай словечко, – язвительный старик». И вдруг ярко встала пред ним забытая сценка: большой толпой провожали они упрямого ревнителя старой римской доблести с форума, и до слуха Л. Гельвия долетело несколько фраз изящно одетого молодого сенатора, стоявшего поодаль с друзьями: «Рыжего с серыми глазами, колкого Порция не захочет Персефона впустить в подземное царство даже и после смерти…» Потом все подернулось легкой дымкой, и Л. Гельвий заснул крепким сном.
К. Сивков
В один из летних дней 168 г. до Р.Х. Рим был полон ликования: с быстротой молнии по всему городу разнеслось известие, что главный полководец Рима, консул Павел Эмилий, так недавно отправившийся в поход для покорения Македонии, разбил наголову в большом сражении македонского царя Персея. Известие это прежде всего проникло в цирк, где в этот день собрался в большом количестве народ смотреть на скачки. Народ выражал свою радость рукоплесканиями и восторженными криками, целый день раздававшимися по городу. Перед алтарями богов закалывались жертвы благодарных граждан.
Через несколько дней слух подтвердился: в Рим прибыли послы Эмилия Павла с лавровыми ветвями в руках и объявили радостную весть, что при Пидне (в Македонии) царь Персей потерпел полное поражение и что теперь полное подчинение Риму Македонии и Греции – вопрос нескольких дней. Теперь народное ликование стало выражаться еще более бурно, и жители Рима сгорали от нетерпения поскорее увидеть торжественный въезд в столицу своего любимца-полководца.
Не было никаких сомнений в том, что он получит право на такой въезд, на триумф. Кто не знал в Риме Павла Эмилия? Представитель одного из древнейших патрицианских родов, он давно уже пользовался большой популярностью. Гордый аристократ, он никогда не льстил в своих речах ни народу, ни войску, ни перед кем не заискивал, был храбр, справедлив и верен данному слову. Будучи претором, он оказал важную услугу государству, усмирив в Испании большое восстание против Рима; он покорил там 250 городов и не сделался от этого богаче ни на один сестерций; став потом консулом, он покорил либуров, имея войско в пять раз меньшее, чем у них. Наконец, теперь, как самостоятельный главнокомандующий, не зависимый от другого полководца, он в несколько недель закончил македонскую войну; количество уже погибших в этой войне врагов достигало нескольких десятков тысяч человек, так что было выполнено и то правило, что триумф дается лишь тому полководцу, в походе которого погибло не менее пяти тысяч неприятелей. Войска провозгласили его императором, и оставалось лишь, по-видимому, ждать дня триумфа, который Павел Эмилий вполне заслужил.
Война действительно скоро окончилась, а царь Персей с семейством и приближенными попал в плен. Павел Эмилий прибыл в Рим. На царском корабле, имевшем шестнадцать рядов весел и богато убранном красными коврами и разного рода оружием, доставшимся ему в добычу, подъехал он к устью Тибра. Когда весть об этом дошла до Рима, толпы народа двинулись за городскую черту, чтобы приветствовать счастливого полководца.
Медленно двигался по реке корабль, на палубе которого стоял Павел Эмилий. Следом за ним, отчасти на судах, отчасти пешком по берегу, двигалось войско. Но сумрачно выглядели солдаты Павла Эмилия: он не дал им тех царских сокровищ, на которые они с такой алчностью смотрели в Македонии и которые он внес в государственное казначейство. Боясь высказывать свое недовольство по этому поводу, солдаты открыто обвиняли Павла Эмилия в излишней строгости и деспотическом управлении – Эмилий, действительно, был суровым военачальником, а подчас – прямо жестоким, и солдаты вовсе не хотели, чтобы он получил триумф. Заметив это, враг Эмилия, Сервий Гальба, его бывший военный трибун, стал открыто говорить, что Эмилию не следует давать триумфа. Он начал распространять среди солдат клеветнические слухи о Павле Эмилии и всячески вооружал их против него. Наконец, однажды он попросил в народном собрании трибунов, чтобы они назначили особый день, в который он мог бы выступить с обвинениями против Эмилия. Трибуны потребовали, чтобы он говорил сейчас же, но Сервий Гальба отказывался, говоря, что в нынешний день он не может изложить свои обвинения с необходимой полнотой за недостатком времени. Однако трибуны приказали говорить ему немедленно, если только действительно он имеет сказать что-либо. Тогда Гальба должен был подчиниться и начал длинную речь, пересыпанную бранью по адресу Павла Эмилия.
Обращение полководца к войску
Речь Гальбы продолжалась целый день, и только под вечер трибуны распустили собрание. Речь эта имела особенно большой успех среди солдат; они сделались смелее, сбежались после собрания к дому Гальбы и по уговору с ним решили все собраться на заре в Капитолий, где народные трибуны хотели созвать собрание для решения вопроса о даровании триумфа Павлу Эмилию (такие вопросы решались сенатом и народным собранием).
На следующий день Капитолий был полон народа, среди которого было особенно много солдат Павла Эмилия. С раннего утра началось голосование. Когда первая триба [24] благодаря голосам недовольных солдат высказалась против триумфа, известие об этом быстро распространилось по Риму и дошло до сената, который высказался за дарование триумфа Павлу Эмилию, после того как тот в храме Белогоны на Марсовом поле сделал сенату доклад о походе. Сторонники дарования триумфа стали усиленно созывать граждан
