По своим взглядам на жизнь святой Иоанн Златоуст был человеком до-Константиновой эры. Он всегда говорил людям в глаза все, что о них думал. Иными словами, ему недоставало такта, дипломатического чутья в отношениях с людьми. Зачастую это ставило его в затруднительное положение, особенно принимая во внимание его близость ко двору и необходимость волей-неволей, прямо или косвенно участвовать в делах политических. Этот недостаток непосредственно следовал из его строго христианского отношения к миру. О чем бы ни говорил Златоуст, он всегда интересовался этической стороной ситуации и неизменно соотносил это со Священным Писанием. Мы займемся здесь рассмотрением двух связанных между собою тем ― учения о первородном грехе и почитания Девы Марии.
Учение о первородном грехе
Проблема первородного греха или, иными словами, положение человека в падшем мире была предметом богословских дискуссий, особенно на Западе, начиная со времен блаженного Августина. Ключевым текстом этой проблемы считается Рим. 5, 12 ― единственная во всем Новом Завете формулировка отношения к грехопадению Адама. Это один из наиболее часто цитируемых и наиболее часто неправильно понимаемых текстов Писания, его цитируют при обсуждении таких тем, как оправдание, спасение, примирение. Как нарочно, Апостол Павел, не зная, что его послание станет Священным Писанием, в этой фразе выразился весьма туманно. В русском синодальном переводе этот текст звучит так: Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили (Рим. 5, 12). Для того чтобы разобраться в этом малопонятном утверждении, заглянем в греческий оригинал. Смысл придаточного предложения εφ' ω πάντες ήμαρτον, эф'о пантес ймартон («потому что в нем все согрешили») меняется в зависимости от того, к какому члену главного предложения относятся связующие слова εφ' ω. При этом возможны три варианта:
а) εφ ω (в латинском переводе in quo) означает «в котором» и относится к «одним человеком» в главном предложении. Такой перевод предполагает идею унаследованной от Адама вины: поскольку все люди находились «в Адаме», все они провинились и подвержены смерти. В таком смысле понимал Рим. 5, 12 латинский переводчик Библии, а за ним и блаженный Августин. Следует отметить, что грамматически греческий текст никак не допускает такого перевода, так как существительное «человек» (то есть Адам) слишком удалено от местоимения εφ' ω. Кроме того, предлог εφ' не значит «в», а выражает последовательность или причинность.
б) Если εφ' ω относится ко всему главному предложению, то его следует перевести «потому что», и тогда все предложение звучит следующим образом: «...смерть перешла во всех человеков, потому что все согрешили». Иначе говоря, подобно Адаму, мы умираем, потому что каждый из нас грешит индивидуально. Заметим, что русский синодальный переводчик совместил этот смысл с предыдущим: «...потому что в нем все согрешили».
в) εφ' ω относится к подлежащему главного предложения ― смерть, и тогда все предложение переводится так: «...смерть перешла во всех человеков, ибо из-за нее (из-за смерти) все согрешили». Такой перевод предполагает, что смерть Адама, последовавшая за его грехом, стала смертностью для всех его потомков. До Моисея не было закона, а потому не было и греха, а люди все равно умирали (ср. Рим. 5, 14). Смерть, вошедшая в сотворенный Богом мир вместе с грехопадением Адама, понимается Апостолом как личностная космическая реальность, отождествляемая с самим сатаной ― «человекоубийцей от начала». Большинство греческих отцов понимало этот текст именно в вышеизложенном смысле.
В беседе 10 на Рим. 5, 12 Златоуст объясняет свое понимание мысли Апостола Павла: «Ибо в ней (смерти) все согрешили» означает, что смерть, войдя в жизнь людей через грех одного человека, Адама, распространилась на всех людей, которые хотя и не согрешили, но унаследовали от Адама смертность. Смертность ― это своего рода болезнь, порождающая страх, который в свою очередь служит причиной борьбы за существование. В этой борьбе каждый стремится выйти победителем за счет своего ближнего: в этом и состоит суть греха, который есть обратное любви, то есть отдачи всего ближнему. Интересно, что такое объяснение, общепринятое у восточных отцов Церкви, не связано, как у блаженного Августина, с идеей унаследованной вины и греховности половых отношений. Последовательное христианское поведение, внутренняя победа над страхом смерти описываются заповедями блаженства: мы не должны думать о завтрашнем дне, нужно оставить все и в конечном счете самое жизнь ― в этом любовь и истинная жизнь.
Таким образом, в учении святителя Иоанна Златоуста результат первородного греха есть наследственная смертность, которая в свою очередь порождает грех. Грех и смерть, взаимно порождая друг друга, образуют порочный круг, в котором человек был заключен до прихода Христа. Смерть и Воскресение Спасителя разорвали этот круг и принесли миру спасение, благодаря которому христиане милостию Божией могут теперь жить вне рабства греху и смертности. Милостию Божией ― значит во Христе, Его благодатью, которой мы облекаемся в крещении, умирая и воскресая вместе с Ним, и в Евхаристии, которая есть «лекарство бессмертия» (святой Ириней Лионский).
Результатом победы над смертью явилось прощение грехов; мы крестим младенцев не потому, что они грешны, а потому, что они смертны. В самом обряде крещения нет ни одного слова о грехе, в нем говорится лишь о смерти и о вечной жизни.
Как уже отмечалось, Златоуст жил в эпоху, непосредственно предшествующую христологическим дискуссиям, но тем не менее счастливо избежал употребления слов, вокруг которых впоследствии разгорелись такие пылкие споры.
Уже после смерти святого Иоанна и после Эфесского собора 431 года, провозгласившего Деву Марию Богородицей, Ее культ расцвел таким пышным цветом, что стало почти нечестивым (не канонически, а фактически) даже упоминать Ее человеческие качества, ибо все в Ней считалось совершенным. В западном христианстве, где восторжествовало учение о первородном грехе как об унаследованной от Адама вине, почитание Богоматери логически привело к провозглашению в 1854 году догмата о Ее непорочном зачатии. Согласно этой догме, Дева Мария волею Божией свободна, даже в момент Своего зачатия, от наследственной вины и, следовательно, безгрешна. Но в свете святоотеческого понимания первородного греха нет ни оснований, ни надобности для такой догмы. Богоматерь была женщиной, израильтянкой, ни в чем не отличавшейся от других людей, кроме степени Своего совершенства. Она была лучшим результатом, венцом всей ветхозаветной истории. Совершенством Своей человечности Она всей этой истории принадлежала, почему и удостоилась «осенением Духа» стать Матерью Того, Кто эту историю исполнил и завершил.
В свете этого понятно, почему мы находим у Златоуста отношение к Деве Марии как к обыкновенной женщине. В комментарии на Мф. 12, 46-49 (...кто Матерь Моя? и кто братья Мои?) он прямо говорит о наличии у Нее простой человеческой слабости и несовершенства. В таком же духе, без всякой экзальтации он говорит о Марии в проповеди на Ин. 2: «...да они и не знали Его, как должно, ни даже Мать Его, ни братья... Ты Моя Мать, и потому ты само чудо делаешь подозрительным».
Мы видим, что для Иоанна Златоуста не представляло никакого затруднения читать в Священном Писании именно то, что там было написано. И Восточная Церковь никогда не протестовала против такого трезвого отношения: никто никогда не обвинял Златоуста в ереси, хотя некоторые современные ученые и предполагают, что чрезвычайное превознесение Богоматери Ефремом Сириным представляет собой скрытую полемику против Златоуста. Доказать это предположение вряд ли возможно.
Остановимся на нескольких других моментах учения святого Иоанна. Евхаристия стоит в центре внимания Златоуста, склонявшегося в понимании этого таинства к прямому реализму, к почти физической наглядности. В беседе 46-й на Евангелие от Иоанна, обсуждая значение слов Апостола Павла о Церкви как о едином Теле, он так говорит о причастии: «...чтобы ввести нас в большее содружество с Собою и показать Свою любовь к нам, Он дал желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, и касаться зубами плоти Его».
Златоуст также часто цитируется в контексте спора, начавшегося в XIV веке между католиками и православными по поводу эпиклезы. Обсуждая освящение Даров в Тело и Кровь Господни, он говорит:
Тогда и ангелы предстоят священнику, и целый сонм небесных сил взывает, и место вокруг жертвенника наполняется ангельскими ликами в честь Возлежащего...
