Ознакомительная версия.
Это была победа! Екатерина писала черновики ответа государыне и рвала их. Все ей казалось, что в изысканных выражениях нет той высоты, какой хотелось. Наконец, она написала совсем просто, по-русски, вставив фразу: "спасибо, матушка-государыня". Увидев эти слова написанными, она сразу поняла- это то, что нужно.
Праздник был блистателен, все аллеи иллюминированы, украшены флагами, фейерверк чертил в белесом небе вензель императрицы, оркестры звенели на каждом углу. За ужином в честь здоровья государыни, а также их высочеств палили пушки, а в перерывах играла итальянская инструментальная и вокальная музыка с хором певчих.
Государыня встретила Екатерину приветливо, и жизнь можно было бы назвать сносной, если бы не излишнее внимание приближенных. Заинтересованные и чуть насмешливые взгляды дворцовой "челяди" были непереносимыми. Очевидно, все уже знали о скандальном случае и теперь обсасывали новость, словно засахаренную карамельку.
Екатерина не хотела танцевать, но побоялась, что это может показаться кому-нибудь слишком заметным и вызывающим. Сразу после менуэта к ней подошел вдруг- граф Ржевский, щеголь из посольской свиты, и, модно закатывая глаза, спросил:
- Ваше высочество, не разгневайтесь. Я, так сказать, посланник, в некотором смысле почтовый голубь.
- Оно и видно...- проворчала Екатерина, но взяла себя в руки.- Я слушаю вас, граф.
Ржевский как-то по-свойски улыбнулся, будь она мужчиной, вызвала бы его за эту улыбочку на дуэль, и продолжил медоточиво:
- Мой друг просил меня сказать вам, что через посредничество графа Бронницкого все устраивается. Сегодня вечером мой друг надеется видеть вас у великого князя.
- А не слишком ли много посредников? - спросила Екатерина, она знала, что Понятовский никогда не бывал у ее мужа.- Скажите вашему другу, что я нахожу конец вашего рассказа просто смешным. Это гора, родившая мышь.
Ржевский помолчал, только обиженно пожал плечами.
Сразу после ужина Екатерина ушла спать. В это лето великокняжеской чете был отведен для проживания любимый дворец Петра I - Монплезир. Екатерина тоже любила этот дом. И месторасположение его - он стоял на берегу моря,и старые дубы на белой, обращенной к волнам террасе, и галереи, украшенные старыми китайскими лаками,- все вызывало в ней странное умиротворение. "Дух Петра здесь бродит",- думала Екатерина в такие минуты, уверенная, что этот дух благосклонен к ней. Великий Петр любил немцев гораздо больше, чем сейчас их любят в России.
Она открыла окно, в парк, фонтаны шумели, иногда, перекрывая их шум, накатывала на берег большая волна и отползала лениво, шурша галькой.
Проснулась она оттого, что кто-то бесцеремонно отдернул полог ее кровати, тыча зажженной свечой чуть ли не в лицо.
- Что? Кто это? Который час? - закричала Екатерина в ужасе.
- Три часа ночи,- услышала она спокойный голос мужа,- Одевайтесь и следуйте за мной. А впрочем, одеваться долго. Да и к чему нам эти церемонии?
Екатерина только успела накинуть мантилью и всунуть ноги в домашние туфли, как муж, цепко схватив ее за руку, поволок из комнаты в длинную галерею.
В комнате великого князя за столом сидел Понятовский. Трудно сказать, что потрясло Екатерину сильнее - присутствие его в покоях великого князя или то, что сокол и муж, как она поняла с первого взгляда, стали чуть ли не приятелями. Ах, Петру бы остановиться на том свидании, когда он про болезнь ее расспрашивал, и не разыгрывать из себя благородного рыцаря, эдакого короля Артура, который подарки делает своим подданным. Поди разберись, чего в нем больше- коварства или глупости. Петр настолько хотел быть великодушным, что простил Понятовскому кроме связи с собственной женой и открытую ненависть к Фридриху. Граф Станислав был отчаянным пруссофобом, и великий князь знал об этом. Екатерина вдруг поняла, насколько измотала она нервы своему мужу за эти годы своей независимостью, своим кружком, друзьями, книгами. А может быть, Петр не так глуп? Может, это тонко рассчитанное вероломство - вот так с ней расквитаться? Он разрешил соколу спать со своей женой и одновременно числить его в друзьях. А по силам ли пану Станиславу такая роль? Уже и сейчас видно, что он не знает, как себя вести, то проказит, как малый ребенок под стать Петруше, то произносит напыщенные цитаты, вспоминая Овидия, Данте и этого болтливого француза - Монтеня.
А ведь если по-рыцарски-то рассудить, то этим двум полагается на шпагах биться. Она вспомнила недавнее свидание с князем Оленевым. Десять лет назад он не задумываясь сел в крепость, только бы не запятнать ее честное имя, все было так тревожно, трагично, трепетно. А сейчас он поедет за этой невзрачной Репнинской и жизни не пожалеет, чтоб ее найти.
Екатерина тоже пила вино, чокалась с мужем и с Понятовским, проказничала, дурачилась и хохотала, но душа ее словно изморозью подернулась. Возлюбленного ее унижают, а он и не понимает этого... или не хочет понять? Она все еще любит этого мальчика, конечно, любит, но себе-то можно сознаться, что отношениям их нанесен непоправимый урон.
Они виделись еще раз, уже вечером, на веселую пирушку пожаловала и Лизанька Воронцова. Своим присутствием она придала их встрече особый оттенок, они, все вчетвером, теперь уже не озоровали, а шкодили, в любой реплике слышался откровенный чувственный оттенок, все называлось своими именами, да так откровенно, что с души воротило. Но Петр сраму не чувствовал, он был до краев полон самодовольством.
В конце пирушки уже глубокой ночью он откланялся важно, по-отечески:
- Ну, дети мои, теперь мы, я думаю, вам уже не нужны.
Воронцова засмеялась плотоядно, мол, мы пойдем заниматься своим делом, а вы тут - своим занимайтесь.
О, коварная судьба, кто мог предположить, что она отнимет у нее сокола таким отвратительным способом. К счастью, Понятовский так ничего и не понял.
Решительный шаг
По приезде в Петербург барон Диц сказал себе: я должен все знать о жизни императрицы Елизаветы, и начал, сообразуясь с собственными наблюдениями, газетами, отчетами агентов и просто сплетнями, компоновать обширное панно русского двора. Получалось что-то азиатски пышное, чужеродное, непонятное и далекое от реальных забот нынешнего дня.
Главная газета столицы - какие-то там "Ведомости" или что-то в этом роде- писала: "Первого августа в субботу в Петергофе в церкви Петра и Павла состоялась Божественная Литургия в честь праздника Происхождения Честный древ Честного и Животворящего Креста Господня, а после на Иордани состоялось водосвящение". Описание таинства было весьма витиевато. Иордань приготовлена была в пруду противу большого прохода в зал. Во время погружения в воду креста стояла пальба из пушек, установленных возле дворца. Императрица пребывала в шелковой палатке, которая на этот раз была поставлена только для нее, прочие персоны пребывали под чистым небом. На Иордань их величество изволили пройти галереей, в которую спустились из своих покоев на втором этаже в подъемном стуле. Пройдя с Иордани, государыня опять поднялась в свою опочивальню на оном механическом кресле. После таинства обед в Эрмитаже, иллюминация, пушечная пальба, музыка, трубы, валторны...
В этом длинном описании существенными были две детали: отсутствие на празднике великокняжеской четы и подъемный стул. Первое говорило о напряженных отношениях государыни с молодым двором, а подъемный стул наводил на мысль, что Елизавета, как и утверждала Анна Фросс, нездорова, ей тяжело ходить, и даже на Иордань она всеми силами старалась сократить себе путь.
Правильные выводы? Вне всяких сомнений. Но тогда как понимать, что 3 августа императрица ездила в комическую оперу, и мало того, что дослушала ее до конца, так еще наведалась в свой Зимний деревянный дворец и в петербургскую опочивальню вернулась только в три часа ночи. Хороша больная!
Далее...
6 августа в праздник Преображения Господня Елизавета отстояла литургию в Петергофской церкви, а по выходе из храма освятила принесенные ей яблоки. Священник над яблоками прочитал молитву, а императрица потчевала знатных особ водкой и вином (конечно, и сама приложилась!). Лейб-гвардия пред покоями государыни принесла поздравление барабанным боем и музыкой. Праздничные пушки на этот раз палили с яхт, в изобилии плавающих в Петергофской гавани.
"Мой бедный король,- думал с раздражением барон Диц,- считает каждое ядро, каждого гвардейца, каждую минуту драгоценного времени, а у этих всего вдосталь! Порох-то для войны нужен, а не для каждодневных салютов!"
7-го августа утром состоялась Конференция, на ней присутствовала и государыня, там было много людей, разговоров, конечно, обсуждение военных планов, и после всего этого императрица не поленилась поехать на дачу к своему фельцейхмейстеру Петру Шувалову в сельцо Ивановское. Тоже ведь не ближний край! Заседание Конференций потом велось каждый день, и, судя по сообщениям газет, на всех присутствовала императрица.
Ознакомительная версия.
