«Непристойные рассуждения» о приказах для офицеров карались «лишением чести», а для рядовых — телесным наказанием.
Более того, командир корабля не имел права допускать «непристойные и подозрительные сходбища и собрания». Зачинщиков «без всякаго милосердия» было положено вешать. Обращения к начальству дозволялись сугубо индивидуальные — «а ежели какая кому нужда бить челом, то позволяется каждому о себе и своих обидах бить челом, а не обще».
Офицеру, позволившему начать «сходбище», а также рядовым, которые к нему подстрекали, грозило лишение «чести, имения и живота».
Если кто-то подстрекал уже не к «сходбищу», но к бунту «словом, или делом, или письмами» (лично либо через подставных лиц), то его приговаривали к смерти. Точно так же наказывали людей, не донесших о подготовке восстания.
Чуть ниже помещалась еще одна любопытная статья, касающаяся предотвращения, как сказали бы в наши дни, «массовых беспорядков»:
«Если учинится ссора, брань или драка между рядо-выми, чтоб никто не дерзал товарищей своих или других на помощь призывать, таким образом, чтоб через то собрание, возмущение, или какой иной пристойной случай произойти мог. А ежели кто сие учинит, оного с помогательми повесить».
Еще один характерный мятеж произошел в ноябре 1915 года на борту балтийского линейного корабля «Гангут».
После тяжелой угольной погрузки на кораблях Российского Императорского флота нижним чинам, как мы помним, всегда было принято давать макароны с маслом либо даже с мясом. Но в бачки коки навалили гречневую кашу, которую часть матросов объявила «прокисшей».
Примечательно, что, по данным следователей и самих матросов, в бунте участвовало лишь 100–150 человек из команды корабля, численность которой превышала тысячу человек. Все остальные предпочли взять в камбузе хлеб и чай, после чего мирно разошлись по местам. Командир корабля флигель-адъютант капитан первого ранга Михаил Кедров (1878–1945) приказал выбросить ужин за борт и отбыл на берег, оставив волнующийся линейный корабль на попечение старшего офицера Распоряжений о приготовлении другой пищи от начальства не последовало.
Кедрова можно смело назвать противоречивой фигурой. После производства в мичманы он служил на крейсере «Герцог Эдинбургский», а затем на посту флагманского офицера Штаба командующего флотом в Тихом океане принял активное участие в Русско-японской войне. В бою с японской эскадрой 28 июля 1904 года в Желтом море он был контужен, отравлен газами и получил ожог второй степени всего лица и кисти правой руки. Кроме того, лейтенант Кедров был ранен в голову и в правую руку. В мае 1905 года он участвовал в Цусимском сражении и был поднят из воды после гибели вспомогательного крейсера второго ранга «Урал».
Наградами для него стали орден Святой Анны четвертой степени с надписью «За храбрость», орден Святого Станислава третьей степени с мечами и бантом, орден Святой Анны третьей степени с мечами, орден Святого Станислава второй степени с мечами и орден Святого Владимира четвертой степени с мечами и бантом
После войны Кедров окончил Михайловскую Артиллерийскую академию, после чего в 1908–1909 годах был старшим офицером учебного судна «Петр Великий», а в 1909–1910 годах — командиром посыльного судна «Воевода». В 1911–1913 годах он командир эскадренного миноносца «Пограничник», а в 1913–1914 годах «Петра Великого». С 1915 по 1916 год — командир линейного корабля «Гангут».
Отметим, что мятеж на вверенном корабле особо на Кедрове не отразился. В 1916–1917 годах он командовал Минной дивизией, после чего примкнул к Белому движению. Современники считали его талантливым морским офицером Вместе с тем мы не знаем, почему он не захотел остаться на корабле, несмотря на просьбы офицеров, опасавшихся волнений матросов, оставшихся без ужина
Итак, «на хозяйстве» был оставлен старший офицер «Гангута» старший лейтенант барон Ольгерт Фитингоф, которого на корабле не любили за попытку установить жесткую дисциплину в полном соответствии с уставами. Была даже выдумана легенда о том, что Фитингоф является родственником некого высокопоставленного адмирала Фитингофа из Морского министерства, который, дескать, ему оказывает всяческую протекцию. Между тем никакого адмирала Фитингофа в тот момент в списках флота давно уже не числилось…
Итак, 19 октября командир отбыл на берег, оставив, говоря современным языком, «разруливать ситуацию» старшего офицера. Была дана команда «на молитву», однако выйти после нее на вечернюю поверку матросы отказались. Разбирать койки они также не стали. Вместо этого зачинщики пошли к кают-компании — попасть в помещение, где хранилось оружие, не удалось, и они стали бросать в офицеров подручными средствами, начиная с кусков угля и кончая поленьями. Одно полено попало в Фитингофа, который выхватил револьвер, но выстрелить ему не дали сами офицеры — все понимали, что дело пахнет вторым «Потемкиным».
С берега был срочно вызван командир, а кокам дали задание срочно готовить новый ужин из макарон с мясом
Прибывший на корабль Кедров приказал сыграть «большой сбор» и объяснил матросам, что ухудшение питания связано с тяготами войны. Команда паужинала, после чего отправилась спать. Никаких репрессий в тот день не было.
На следующий день все подозреваемые зачинщики беспорядков в количестве 95 человек были арестованы, а в Кронштадт их отправили, по иронии судьбы, под конвоем матросов бронепалубного крейсера первого ранга «Аврора».
В декабре 1915 года состоялся суд, перед которым предстали 34 матроса и унтер-офицера. По закону за бунт в военное время всем им полагалась смертная казнь, однако на нее осуждены были лишь двое. 24 матроса получили от четырех до пятнадцати лет каторги, а восемь человек были оправданы. Дело против командира Кедрова, который обвинялся в халатном отношении к командованию кораблем, было закрыто по личному указанию императора Николая Второго.
В других случаях самообладание командира помогало потушить мятеж на ранней стадии.
Так, капитан 2-го ранга (будущий вице-адмирал) Анатолий Михайлович Герасимов смог в годы первой русской революции взять по контроль положение на учебном судне «Рига», где бунтовщики в открытом море уже разобрали винтовки, намереваясь начать убивать офицеров. Узнав об этом, Герасимов пригрозил взорвать судно, которому вдали от берега помочь уже никто бы не смог. Воспользовавшись замешательством «неблагонадежного элемента», верные командованию нижние чины быстро разоружили и арестовали бунтовщиков.
Немалое количество стихийных выступлений было вызвано жестокостью командиров и старших офицеров кораблей.
В 1853–1855 годах парусным фрегатом «Диана» командовал капитан-лейтенант Степан Лесовский (1817–1884). Будучи человеком в принципе не злым, он имел славу исключительно жесткого командира[264]. Во время одного перехода доведенная до отчаяния команда уже готова была наброситься на капитана-лейтенанта, однако жизнь командиру спас «его величество случай».
Непонятные действия команды насторожили недавно назначенного на корабль старшего офицера корабля — лейтенанта Ивана Бутакова (1822–1882). Бутаков неожиданно дал команду «к повороту», что требовало участия всей команды, после чего инцидент удалось «замять».
Кстати, как командир, так и старший офицер «Дианы» впоследствии достигли немалых высот в военно-морской иерархии Российской империи.
Лесовский, вышедший в 1881 году в полные адмиралы, в 1863–1864 годах командовал русской эскадрой в водах Северной Америки, а в 1866–1871 годах — Кронштадтским портом. В 1871–1876 годах он товарищ (заместитель) управляющего Морским министерством (по сути — морского министра), а в 1876–1880 годах — управляющий Морским министерством. Примечательно, что с поста министра он ушел по собственному желанию, предпочтя пост главного начальника Морских сил в Тихом океане (1880–1881).
Иван Бутаков умер в чине вице-адмирала. Последняя его должность именовалась «эскадр-майор Его Императорского Величества».
Кстати, покушений на жизнь командиров было мало. Возможно, помогал следующий параграф Морского устава:
«Ежели кто отца или командира своего наглым образом до смерти убьет, оного колесовать».
Помимо «Князя Потемкина-Таврического» до Февральской революции можно отметить, пожалуй, только один случай убийства матросами командира корабля — речь идет о взрыве на винтовом клипере «Пластун» в августе 1860 года. Как установили военно-морские следователи, причиной инцидента у шведского острова Готланд в Балтийском море, в результате которого погибла значительная часть офицеров и команды, был злой умысел отчаявшихся нижних чинов, измученных жестоким обращением командного состава. Особенно — командира клипера лейтенанта барона Вильгельма фон Дистерло.
