4 июня 1940 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление об участии СССР в весенней Лейпцигской ярмарке 1941 г..[561] Ход работы ярмарки, открывшейся 2 марта 1941 г., освещали корреспонденты советских газет, в том числе – писатель Е. Петров.[562]
В период строительства советского павильона немцы тщательно следили, чтобы не допустить популяризации СССР. Их беспокоил «идеологический отдел» – экспозиция советской книжной продукции и материалов из области кино. Даже портрет полководца А.В. Суворова, который было намечено поместить в центре советского павильона (это был кадр из одноименного фильма), пришелся не по нутру хозяевам ярмарки.[563]
Нередко германская сторона прибегала к резким выступлениям против «пропагандистской деятельности» советских журналистов в Берлине. В Министерстве иностранных дел ежедневно, а в Министерстве пропаганды Германии – даже два раза в день проводились пресс-конференции для иностранных журналистов. На них присутствовали, в частности, представители Телеграфного Агентства СССР во главе с директором отделения ТАСС в Берлине И.Ф. Филипповым. Основную цель этих пресс-конференций нацисты видели в том, чтобы пресечь распространение через инкоровскую сеть нежелательной для них информации. По существу они стремились навязать иностранным журналистам свою версию происходивших событий, стараясь пресечь любую инициативу со стороны последних по распространению собственной, отличной от официальной, интерпретации происходившего.[564] Однако не всегда устроители этих пресс-конференций могли надежно контролировать сведения, исходившие из не подконтрольных германским властям источников. В подобных случаях возникали конфликты между устроителями встреч и иностранными, в частности, советскими журналистами.
Один из подобного рода инцидентов возник в октябре 1940 г. Германия официально объявила 12 октября о вводе своих воинских формирований в Румынию. Немцы через датскую прессу распространили версию, согласно которой Советское правительство было своевременно информировано об этом их шаге. 16 октября в «Сообщении ТАСС» утверждалось, что такого рода утверждения германской стороны «не соответствует действительности».[565] Немцы, в свою очередь, стали распространять среди иностранных корреспондентов в Берлине материалы, дискредитирующие ТАСС и подвергавшие сомнению его компетентность и серьезность передаваемых ими сведений.
Представители Телеграфного Агентства Советского Союза на очередной пресс-конференции в Министерстве иностранных дел Германии предоставили своим зарубежным коллегам текст упомянутого опровержения на русском и немецком языках. Заведующий отделом прессы МИД Германии П. Шмидт в резкой форме осудил подобные действия советских корреспондентов. По этому поводу он заявил: «Мы не позволим заниматься здесь пропагандистской деятельностью».
Ответственные работники МИД Германии постоянно пикировались с корреспондентом ТАСС в Берлине И.Ф. Филипповым по поводу публикаций в советских газетах, «неблагоприятно отзывающихся об отдельных сторонах германской жизни». Филиппов, в свою очередь, предъявлял немецкому чиновнику опубликованные в германской прессе статьи антисоветской направленности.[566]
С осени 1940 г., когда взаимоотношения СССР с Германией стали осложняться, советская пропаганда все активнее стала использоваться в качестве орудия идеологического противоборства с немцами, хотя и приглушенного в условиях действия пакта о ненападении и договора о дружбе и границе. Например, 8 января 1941 г. читатели «Труда» обнаружили в газете перепечатанные из «Пост меридиеэм» (США) материалы Л. Фейхтвангера.
Они поступили в иностранный отдел «Труда» по звонку из секретариата Сталина. Сотрудники отдела были в замешательстве, ибо Фейхтвангер в условиях действия советско-германских договоренностей 1939 г. оказался в СССР в числе «нежелательных» авторов. В то время в Москве проходили переговоры, которые вел нарком внешней торговли А.И. Микоян и высокопоставленный чиновник МИД Третьего рейха К.Ю. Шнурре. Немцы пытались навязать советской стороне невыгодные условия соглашения. Тогда «наверху» решили «подбросить им горькую пилюлю». Публикация статей Л. Фейхтвангера в «Труде» вызвала ярость нацистского руководства. Немцы были вынуждены смягчить свои требования. И тогда советская сторона пошла на попятную. 9 января 1941 г. в «Труде» без объяснений прекратилась публикация статей Л. Фейхтвангера.[567]
В начале марта 1941 г. произошел новый инцидент, теперь уже между заведующим отделом печати МИД Германии П. Шмидтом и корреспондентами ТАСС в Берлине А.М. Лавровым и С.М. Кудрявцевым. Он был связан с официальной советской реакцией на ввод германских войск в Болгарию. 1 марта болгарский МИД сообщил Полномочному представителю Советского Союза, что правительство Болгарии дало согласие на введение немецких подразделений на территорию своей страны. В ответ 3 марта заместитель народного комиссара иностранных дел А.Я. Вышинский сделал заявление, из которого следовало, что в Москве крайне негативно отнеслись к этому шагу. В заявлении, в частности, подчеркивалось: «Советское правительство не может разделить мнение Болгарского правительства о правильности позиции последнего в данном вопросе…».[568]
Примечательно, что ведомство Й. Геббельса никак не проявило своего отношения к данному официальному заявлению Кремля. 5 марта министр народного просвещения и пропаганды Третьего рейха записал в дневнике по этому поводу: «По-моему, взрыв негодования лишь на бумаге. На него мы никак не отреагируем».[569]
Однако негативная реакция германской стороны на официальное заявление Москвы все-таки не заставила себя ждать. 4 марта, до начала очередной пресс-конференции в МИД Германии в Берлине А.М. Лавров и С.М. Кудрявцев, имевшие всего лишь один экземпляр текста заявления А.Я. Вышинского, «отвечали на вопросы иностранных корреспондентов». Лавров и Кудрявцев стремились уточнить по имеющемуся в их распоряжении тексту «отдельные места этого сообщения». На другой день П. Шмидт вновь, как это уже имело место в октябре 1940 г., выступил «с угрозами» в адрес работников ТАСС. Посол СССР в Германии В.Г. Деканозов 8 марта заявил протест против подобных выступлений П. Шмидта, сделанных «повышенным тоном и в грубой форме».[570] 10 марта В.М. Молотов в беседе с Ф. фон Шуленбургом затронул эту животрепещущую тему. Молотов возмущенно заметил, что «угрозы в отношении представителей СССР не могут дать ничего хорошего и вообще такие угрозы не должны иметь места». Он подчеркнул также:
«Угрозами нельзя приобрести друзей, но можно потерять друзей».[571]
Но несмотря на нежелание до поры идти на конфронтацию с Германией, весной 1941 г. в Москве все-таки решили предпринять некоторые завуалированные антигерманские акции. В марте сталинской премии удостоились создатели художественного фильма «Александр Невский» (1938 г.). Как уже отмечалось, этот фильм, носивший ярко выраженную антинемецкую направленность, был снят с экрана после подписания известных соглашений между СССР и Германией от 23 августа и 28 сентября 1939 г.
В газете «Правда» в связи с высокой наградой, которой удостоились создатели картины, появилась статья о творчестве С.М. Эйзенштейна, содержавшая его высокую оценку.[572] В апреле 1941 г., когда возникла напряженность в связи с балканскими событиями, кинолента вновь появилась в прокате. Присуждение ей Сталинской премии было воспринято как антигерманская акция.[573]
В марте – апреле 1941 г. ТАСС начал непосредственную подготовку к пропагандистской войне против ведомства Геббельса. Были собраны соответствующие материалы (выдержки из книги «Майн кампф» Гитлера, статьи о нацистском «новом порядке» в Польше и Югославии и т.д. и т.п.). В составе ТАСС возникла (пока еще в большой тайне) новая редакция пропаганды во главе с Я.С. Хавинсоном. Однако официально эта редакция развернула свою работу лишь после 22 июня 1941 г..[574]
В целом антигерманские мотивы ранней весной 1941 г. просматривались лишь в закрытых пропагандистских материалах, которые предназначались для крайне ограниченного круга лиц. Явных признаков более широкого поворота к антифашистской пропаганде еще не наблюдалось. 29 марта 1941 г. Г. Димитров имел беседу с В.М. Молотовым. Был поднят вопрос о приближающейся 55-летней годовщине руководителя германских коммунистов Э. Тельмана, который находился в нацистской тюрьме. Молотов выразил сомнение в целесообразности развертывания какой-либо пропагандистской кампании по поводу этой годовщины, поскольку, по его словам, СССР продолжал «вести невраждебную политику в отношении немцев».[575] Ясно, что в данном случае была изложена сталинская позиция.
