Припоминаю и другие факты недовольства Жукова решениями правительства. После окончания Корсунь-Шевченковской операции командующий бывшим 2-м Украинским фронтом Конев получил звание маршала. Этим решением правительства Жуков был очень недоволен и в беседе со мной говорил, что эта операция была разработана лично им – Жуковым, а награды и звания за нее даются другим людям.
Тогда же Жуков отрицательно отзывался о Ватутине. Он говорил, что Ватутин неспособный человек как командующий войсками, что он штабист, и если бы не он, Жуков, то Ватутин не провел бы ни одной операции…
В тот же период времени Жуков в ряде бесед со мной говорил и о том, что правительство его не награждает за разработку и проведение операций под Сталинградом, Ленинградом и на Курской дуге…
Жуков везде стремился протаскивать свое мнение. Когда то или иное предложение Жукова в правительстве не проходило, он всегда в таких случаях очень обижался.
Как-то в 1944 году, находясь вместе с Жуковым на 1-м Украинском фронте, он рассказал мне о том, что в 1943 году он и Конев докладывали Сталину план какой-то операции, с которым Сталин не согласился. Жуков, по его словам, настоятельно пытался доказать Сталину правильность этого плана, но Сталин, дав соответствующее указание, предложил план переделать. Этим Жуков был очень недоволен. Обижался на Сталина и говорил, что такое отношение к нему очень ему не нравится.
Наряду с этим Жуков высказывал мне недовольство решением правительства о присвоении генеральских званий руководящим работникам оборонной промышленности…
Осенью 1944 года под Варшавой Жуков также рассказал мне, что он возбудил ходатайство перед Сталиным о том, чтобы Кулика наградили орденом Суворова, но Сталин не согласился с этим, то он, Жуков, стал просить о возвращении Кулику орденов, которых он был лишен по суду, с чем Сталин также не согласился…
Хочу также сказать Вам и о том, что еще в более близкой связи с Жуковым, чем я, находился Серов, который также угодничает, преклоняется и лебезит перед ним. Их близость тянется еще по совместной работе в Киеве. Обычно они бывали вместе, а также посещали друг друга…
Когда я был снят Сталиным… Серов говорил мне о том, чтобы я пошел к Маленкову и просил у него защиты. Во время моего пребывания в Германии Серов содействовал мне в приобретении вещей…
Когда мне стало известно об аресте Шахурина, Репина и других, я был возмущен этим и заявлял в кругу своих родственников, что поскольку аресты этих лиц произведены с ведома Сталина, то просить защиты не у кого.
Вражеские разговоры я в апреле 1946 года вел со своей бывшей женой Веледеевой М.М., которая проездом останавливалась в Москве…
В разговорах с моей теперешней женой Елизаветой Федоровной и с Веледеевой я обвинял правительство и лично Сталина в том, что они не оценивают заслуг людей и, несмотря ни на что, изгоняют их и даже сажают в тюрьму…
Повторяю, что, несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданный мне Верховным Главнокомандующим, я все же всегда чувствовал себя пришибленным. Это длится у меня еще с давних времен.
Я являюсь сыном полицейского, что всегда довлело надо мной, и до 1932 года я все это скрывал от партии и командования…
Признаюсь Вам, что я оказался в полном смысле трусом, хотя и занимал большое положение и был главным маршалом.
У меня никогда не хватало мужества рассказать Вам о всех безобразиях, которые по моей вине творились в ВВС, и о всем том, что я изложил в настоящем заявлении.
Новиков. 30 апреля 1946 года.
На такое унижение и соглашательство, на такой оговор себя и других сослуживцев мог пойти только слабовольный или сломавшийся человек. Наверное, маршала-летуна принудили «признаться» ретивые следователи угрозами и обещаниями, а может, и гипноз тестя Абакумова – Смирнова Н.А. – известного гипнотизера-врача, часто выступавшего на подмостках московских цирков под псевдонимом «Орнальдо». Он же занимался и массовым гипнозом. Нельзя исключать, что Смирнова и Мессинга органы могли использовать во время подготовки и организации политических процессов 30–40-х годов путем психологического влияния на подследственных.
Проблемы бракованных самолетов, которые принимало ведомство Новикова с ведома Маленкова, можно объективно связать с потогонной системой фронтового обеспечения. Следует заметить, что в этом отношении не безгрешны были и немцы.
В 1954 году в связи со своей реабилитацией и проходившим тогда судебным процессом Абакумова, Новиков составил заметки, где старался в благоприятном для себя свете выставить обстоятельства своего ареста и доказать собственную невиновность. Он, в частности, утверждал:
«Находясь в состоянии тяжелой депрессии, доведенный до изнеможения непрерывными допросами без сна и отдыха, я подписал составленный следователем Лихачевым протокол моего допроса с признанием моей вины во всем, в чем меня обвиняли…
Делу о приемке самолетов был дан ход… хитрый, рвущийся к власти Васька хотел выдвинуться…»
Александр Александрович Новиков прекрасно знал, что в это время «рвущийся к власти Васька» томится там же, где когда-то держали самого маршала. И валил на него всю вину за возникновение «дела о приемке самолетов».* * *
Авторитет Жукова как полководца и основного стратега войны к концу сороковых был в народе непререкаем. Он и сам о себе и своей роли в войне говорил с близкими товарищами откровенно. И в этих словах было много правды. Но чертовская человеческая зависть – люди готовы завидовать даже красивым похоронам и по другой стороне ограды фиксировать траву всегда зеленее, чем у себя. А еще замечено, когда тебя все любят, то многим это не нравится. Так уж устроен характер у «гомо сапиенса».
Среди полководцев то ли от зависти, то ли от несдержанности, то ли от четкого улавливания действительно негативных черт характера слышались острые оценки деятельности Жукова.
Маршал Еременко:
«Жуков – узурпатор и грубиян… Он всех топтал на своем пути… Это человек страшный и недалекий. Он умеет воевать только количеством убитых и строит на крови свою карьеру».
Маршал Голиков:
«Жуков – это унтер Пришибеев».
Маршал Бирюзов:
«У Жукова один метод – подавлять».
Генерал-полковник авиации Байдуков:
«Жуков – это зверюга!»
Маршал авиации Голованов:
«В Ленинграде Жуков гнал на немецкие пулеметы вооруженных одними винтовками и гранатами балтийских моряков. Гнал питерских рабочих из народного ополчения. Впереди были немецкие пулеметы, а сзади свои. Жуков лично заставлял пулеметчиков стрелять по отходящим».
Секретная телеграмма № 34976 от 28.9.1941 г. командующему Ленинградским фронтом, подписанная Жуковым:
«Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны».
Думается, все эти личностные характеристики Жукова хорошо знал и ощутил на себе Абакумов, которого чуть было не арестовал Георгий Константинович в Берлине сразу же после войны. Этот факт достаточно широко освещался в литературе.
* * *
Прежде чем говорить о взаимоотношениях Жукова и Сталина, необходимо вспомнить, какое это было время – победители делили лавры. Каждый хотел в своем венке иметь побольше листвы, чтобы он был погуще, позеленее, понарядней. Помогали приобретать листву полководцам писатели, поэты, художники, драматурги и скульпторы. Старались увековечить их подвиги.
Героический образ советского воина всегда волновал Василия Николаевича Яковлева – одного из крупнейших портретистов того времени. В 1945 году он задумывает большое полотно с обобщенным символическим образом советского воина-победителя. Этот воин на белом коне должен был предстать на фоне Бранденбургских ворот, озаренных красноватыми сполохами только что закончившейся битвы. Властным жестом конник сдерживает вздыбленного коня, под копытами которого поверженные знамена противника со зловещей фашистской свастикой. Но художнику не хватало живой портретности, которую Репин называл «самым главным торжеством картины» и которая была присуща всем написанным лучшим полотнам самого Яковлева: портретам «Буденного», «Панфилова», «Партизана», «Яковлева» и других.
Огромная картина была уже почти готова – оставалось «прилепить» голову. Помог случай. Он был приглашен как лауреат Сталинских премий в Кремль на торжественный прием, посвященный Победе. И здесь он впервые увидел Г.К.Жукова. Этого было достаточно. Маршал стоял рядом. Нужно было, не теряя ни минуты, запечатлеть полководца. Он вынул из кармана папиросную коробку и на внутренней ее стороне быстро нарисовал лицо Жукова.
Когда прием окончился, он заторопился в мастерскую и буквально за одну ночь по сделанному в Кремле эскизу и живому впечатлению дописал всадника, превратив его в портрет Г.К.Жукова.
Абакумову, у которого до этого с Жуковым были натянутые отношения, доложили об этой картине. Он ознакомился с полотном и, конечно, был поражен помпезностью героя – Жукова. Наверное, можно предположить, что он видел на коне безымянного героя, а может, даже самого Генералиссимуса, а не маршала, так как Конев и Рокоссовский тоже претендовали на эту роль. И тогда было бы полотно с «Тремя богатырями». Но случилось то, что случилось. Об этом, естественно, узнал Сталин – полотно было запрещено для показа…
