Ознакомительная версия.
Затем думе и наскоро собранному церковному собору была объявлена реформа государства.
Отныне оно делилось на две части. Основная, Земщина, передавалась в управление Боярской думе и должна была жить «по старине». Номинальными руководителями Земщины назначались князь Иван Мстиславский и князь Иван Бельский (оба не Рюриковичи, а Гедиминовичи – должно быть, во избежание претензий на престол); фактическим главой этого неполномочного правительства стал боярин Иван Челяднин-Федоров. Неполномочным земское правительство было из-за того, что царь оставлял за собой право по собственному произволу менять любое его решение и «опалять» любых его деятелей.
«Опричь» (т. е. кроме) территории, подведомственной думе, выделялись несколько областей, которые нарекались Опричниной и переводились в личное владение государя. В эту категорию попали самые богатые земли и города, в том числе некоторые кварталы Москвы, а также соляные промыслы – важнейший источник пополнения казны. (Со временем опричная часть Руси будет все время увеличиваться, а земская сокращаться).
Царь вернулся… И. Сакуров
Помимо того что Опричнина и так получалась гораздо более доходной, царь повелел забрать из земской казны 100 000 рублей на обустройство своего «удела», а в дальнейшем постоянно пополнял опричный бюджет за счет имущества казненных и опальных, что несомненно служило дополнительным стимулом для репрессий.
Во втором государстве была собственная Боярская дума, которую формально возглавил брат новой царицы Марии Темрюковны кабардинец князь Михаил Черкасский, но на первых ролях в правительстве были Басмановы и Афанасий Вяземский. Дублировалась и вся система приказов, главным из которых, однако, был не Хлебный или Казенный, а так называемый Пыточный двор – что и естественно, поскольку Опричнина замышлялась прежде всего как механизм террора. Пыточным двором руководил не опричный боярин и не дьяк, а сам Иван Грозный. Именно там для принятия решений часто собиралось опричное правительство.
Резиденции Ивана IV во второй половине его царствования заслуживают отдельного рассказа, ибо многое объясняют про личностную эволюцию самодержца.
Жить в Кремле, среди боярских подворий, монарх, по-видимому, боялся, к тому же его стеснял установленный исстари придворный церемониал. Поэтому сначала царь велел построить дворец-крепость напротив Кремля (на пересечении нынешних Моховой и Большой Никитской). Однако жить в ненадежной Москве государю было все равно неуютно, а возможно, он не хотел, чтобы горожане были свидетелями его бесчинств, поэтому главным местопребыванием Грозного вскоре сделалась Александровская слобода. Русскому послу, который в 1566 году отправился в Литву, было велено разъяснить, что царь переселился из Москвы «для своего Государского прохладу».
«Прохлад» заключался в том, что вдали от столицы, в изоляции, Иван мог жить так, как ему нравится: тешиться кровавыми забавами и всякими не уместными для помазанника утехами. Никто кроме опричников этого не видел.
Александровский замок был окружен высоким валом и глубоким рвом; все подходы за три версты охранялись караулами; без «памяти» (пропуска) никого не впускали и не выпускали. Шлихтинг пишет: «Всякий раз как тиран приглашает кого-нибудь явиться к нему в Александровский дворец, тот идет как на страшный суд, оттуда ведь никто не возвращается. А если кому выпадет такое счастье выбраться оттуда живым, то тиран посылает опричников устроить засаду по пути, ограбить возвращающихся и отпустить их домой голыми». Тот же автор рассказывает, что слобода насквозь пропахла запахом мертвечины – всегдашние обитатели к нему, должно быть, привыкли или же начитанный в римской истории Иван, подобно императору Вителлию, считал, что труп врага всегда благоуханен.
Через некоторое время Ивану стало страшно уже и в слободе. Он задумал основать новую опричную столицу совсем далеко от Москвы – близ Вологды. Там начали строить мощную каменную крепость, возводить, взамен Успенского, новый главный государственный собор. Вологда была избрана для того, чтобы в случае опасности доплыть речным путем до Белого моря, а оттуда сбежать в Англию.
С той же целью – быть поближе к аварийному выходу – затеяли строить еще одну укрепленную резиденцию в Новгороде, на Торговой стороне.
Обе «приморские» стройки остались незавершенными, потому что из-за непрекращающихся войн и разорения страны вконец истощилась государственная казна.
Масштабная реформа по созданию «государства в государстве» была бы невозможна без большого кадрового резерва – и это первое, чем озаботились царь с его фаворитами еще до отъезда Ивана из Москвы.
В конце 1564 года было принято решение набрать особых людей, которые будут всем обязаны государю и станут его надежными слугами, новой опорой престола.
В столицу было вызвано множество провинциальных дворян. Каждого расспрашивал Алексей Басманов: с кем кандидат состоит в родстве, с кем дружествует, да с кем водится жена. В состав опричного корпуса не попадали те, кто был хоть как-то связан с боярством.
Александровская слобода. Гравюра XVI в.
Поначалу отобрали тысячу человек. Раздали им поместья на «опричной» территории, выселив оттуда прежних владельцев. Опричники (так стали называть доверенных царевых слуг) делились по старшинству на четыре разряда, причем самый младший получал немалый надел в 25–30 гектаров пахотной земли.
Члены царской «лейб-гвардии» давали присягу беспощадно искоренять государевых врагов и не иметь никаких контактов с «земскими», словно те были жителями какой-то вражеской страны. Штаден пишет, что опричника, посмевшего вступить в беседу с подданным «земщины», убивали – так сильно Грозный боялся измены.
У опричников была специальная экипировка, придуманная, чтобы внушать ужас: зловещая черная одежда, у седла – метла и изображение песьей головы в знак того, что царевы слуги выметают измену и по-собачьи рвут зубами царских зложелателей.
В последующие годы опричный контингент сильно увеличился, в конце концов разросшись до шести тысяч человек. Самые доверенные гвардейцы, примерно три сотни, попали в «монашеское братство», учрежденное в Александровской слободе. Эта привилегия при всей своей престижности была обременительна, поскольку во время приступов благочестия царь сам молился ночи напролет и понуждал к тому же всю «братию». В опричной столице попеременно то лили кровь и пьянствовали, то предавались посту и ревностно молились.
Насилия, грабежи и убийства происходили на протяжении всей второй половины правления Грозного, но было несколько периодов, когда под влиянием неких особенных обстоятельств репрессии многократно усиливались.
Первая череда казней, как уже говорилось, случилась сразу после возвращения Ивана в столицу в феврале 1565 года. Царь расправился с теми, кого по тем или иным причинам подозревал в нелояльности или на кого таил обиду. (Самой именитой жертвой был казанский герой, знаменитый полководец Александр Шуйский-Горбатый, которого приговорили к смерти вместе с 17-летним сыном. Пять дней спустя царь, с присущим ему ханжеством, послал в монастырь 200 рублей на поминовение князя и княжича.)
Эта кровь была несомненно пролита для того, чтобы с самого начала Опричнины вселить в знать подобающий ужас и продемонстрировать, что неприкосновенных не будет.
Убийство Челяднина-Федорова. Н. Неврев. (Глумясь, Иван посадил боярина на трон в царском облачении и зарезал собственной рукой)
Следующая полоса казней, на сей раз растянувшаяся на долгие месяцы, приходится на 1568 год, когда дела в Ливонии приняли скверный оборот. Царю опять нужно было залить возможное недовольство кровью, да и, вероятно, просто хотелось сорвать злость на беззащитных по принципу «бей своих, чтоб чужие боялись». Теперь основной мишенью стало старое московское боярство.
Глава земского правительства Иван Челяднин-Федоров был схвачен по абсурдному обвинению в том, что он якобы хотел занять царский престол, и убит вместе с многочисленными родственниками, соратниками, приближенными и даже холопами.
Вторая волна террора была не только продолжительнее, но и много кровавее первой. Казни стали более жестокими и изощренными, что должно было усиливать ужас. Гваньини рассказывает, что царь издевательски усадил Челяднина на трон, о котором боярин якобы мечтал, и лично зарезал старика. Полководца князя Петра Щенятева, по рассказу Курбского, поджаривали на сковороде. Государственного казначея Тютина вместе со всей семьей, включая младенцев, разрубили на части.
Ознакомительная версия.
