М. Спарк так описывает учебу сестер Бронте: «Не считая нескольких месяцев в школе, Эмили получала образование, слагавшееся из наставлений тетушки в начатках наук, а также в домоводстве, религиозных наставлениях и тетушки и отца, сведений, почерпнутых самостоятельно из отцовской библиотеки, а также у брата и сестер, и личных ее наблюдений. Образование это не только не было формальным, но и отличалось большой хаотичностью, однако по тогдашним меркам оно не считалось плохим, и у нас нет права оценивать его иначе. Шарлотта, жадно искавшая знаний, видимо, жаждала учиться систематически, в отношении Эмили впечатление создается обратное. Однако нельзя утверждать, что руководствовалась она здесь неверным инстинктом. Вернувшись из Роу-Хеда, Шарлотта взяла на себя дальнейшее образование Эмили и Энн, которым тогда было соответственно 14 и 12. «По утрам с девяти часов до половины первого я учу моих сестер и рисую, а потом мы до обеда гуляем», – пишет Шарлотта своей школьной подруге Эллен Насси». Некоторое оживление в этот довольно унылый распорядок дня вносят, видимо, учителя рисования и музыки». Так воспитывались английские женщины, принадлежавшие к среднему сословию.[228]
Ш. Бронте, которая вынуждена была зарабатывать на кусок хлеба нелегким учительским трудом, писала о том времени как о горьких днях своей жизни. В 25 лет ее пригласили преподавать в Брюсселе в одну частную школу. Отсюда и школы чем-то напоминают пейзаж, часто виденный ими в детстве из окон отчего дома (хауордское кладбище). Эта страшная сказка, увы, была былью… Поэтому и в романе Ш. Бронте «Учитель» нет радости, но царит печаль и тяжкий безрадостный труд наставника. В нём очерчен и реальный круг тех нелегких и утомительных обязанностей, с которыми вынужден сталкиваться едва ли не любой учитель каждый день и час. Вот как описывала Ш. Бронте тех учениц, с которыми постоянно должен был работать учитель: «Нет, он видит ученицу в классной комнате, скромно одетую, с книжками и тетрадками, разложенными перед ней. Вследствие воспитания или врожденных склонностей, в книгах она видит одну досадную неприятность и открывает их с отвращением, в то время как учитель должен вложить в ее головку их содержание; при этом строптивый ее ум отчаянно сопротивляется введению в него скучных знаний, и сдвинутые брови, угрюмое настроение искажают симметрию ее лица, грубые порой жесты лишают утонченности ее образ, а вырывающиеся временами приглушенные реплики, сразу напоминающие о родине и неискоренимой вульгарности ученицы, оскверняют свежесть ее голоса. Когда темперамент живой, а ум, напротив, вялый – непобедимая тупость противостоит обучению. Когда же ум ловок, но энергии духа недостает – лживость, притворство, тысячи всевозможных уловок пускаются в ход, чтобы ускользнуть от требуемого прилежания».[229]
И все же женщины решительно и повсюду заявляют о себе, требуя эмансипации и предоставления им важнейших социальных прав. В Америке перед смешанной аудиторией выступает с лекциями шотландка Фрэнсис Райт (1795–1852). Она осуждает рабство, призывает к созданию рабочих объединений, к развитию свободного образования, к полному равенству женщин с мужчинами по всем вопросам (включая и сексуальную свободу). Поднимается вопрос о политической роли женщины. Кстати, именно Талейран был одним из первых, кто хотя и в характерном для него ироничном ключе, но все же признал наличие такой проблемы. Когда Адольф Тьер, будущий глава правительства и президент Французской республики, спросил его: «Князь, вы всегда говорите мне о женщинах, я бы предпочел говорить о политике», великий дипломат серьезно ответил ему: «Но ведь женщины и есть политика».[230]
Пьер Жан Беранже.
В 1824 г. Райт посетила США вновь, вместе с генералом Лафайетом. Тот познакомил ее с героями Революции (Джефферсоном, Мэдисоном). Получив богатое наследство, она осталась в Америке, где основала общину Нашоба. Она и в дальнейшем не прекращала своих усилий в социальной и воспитательной сферах (работая в паре с сыном Роберта Оуэна – Робертом Дейлом Оуэном). В своих выступлениях она не раз останавливается и на проблемах высшего образования женщин. Ф. Райт говорила: «Когда друзья свободы и науки год назад показали мне в Лондоне стены строящегося университета, я с улыбкой заметила, что строить начали не с того конца: «Вы бы тогда позаботились о просвещении в вашей стране, когда бы построили такое здание для молодых женщин». Уже было сказано, что женщины, независимо от того, на какой ступени просвещения они находятся, держат в своих руках судьбы человечества. Мужчинам суждено то возноситься, то низко падать в зависимости от того, высоко или низко положение женщины; и даже облеченные властью, вооруженные знанием, они, в силу особенностей, присущих их полу, всегда находятся на поводу даже у самой заурядной женщины».[231] Было немало и других героических женщин, поднявших знамя суфражистской (англ. suffrage – избират. право) борьбы против несправедливостей общества.
Женщины Америки одними из первых вольются в ряды мировых феминисток… Они острее других ощущали несправедливость старых порядков. Супруга президента США Дж. Адамса – Эбигейл Адамс (1744–1818) говорила: «Если хорошо не позаботиться о воспитании и образовании женщин, откуда взяться героям, государственным деятелям и философам?» В этой области американки покажут себя to the best advantage (англ. – «в самом выгодном свете»).
В роли «учителя нравов» выступал и Стендаль. Хотя его трактат «О любви» (1822) заметно отличается от знаменитых романов «Красное и черное» (1831), «Пармская обитель» (1839). В трактате «О любви», помимо прочего, есть любопытные страницы, посвященные проблеме женского образования. Стендаль считал тогдашний способ воспитания и обучения французских девушек никуда не годным. Даже в Париже главным достоинством девушки являются не знания и культура, а самые примитивные требования бытовщины («Резонно говорят, что образованна достаточно хозяйка, коль различает, где штаны и где фуфайка»). Если бы у общества хватило смелости, оно давало бы молодым девушкам такое же воспитание, как рабыням (довольно странный вывод). Однако, по мнению Стендаля, девушки, чувствуя себя в жизни рабынями, не имеют возможности получить достойное образование и воспитание.
Тридцатилетние женщины во Франции не имеют тех знаний, которыми обладают пятнадцатилетние мальчики… У женщин же пятидесятилетнего возраста «ум соответствует уму мужчины двадцати пяти лет». К сожалению, общественное мнение отнюдь не настроено в пользу перемен. Попрежнему дамам ничего не оставляют кроме как заняться пустым делом (ухаживать за цветами, составлять гербарии, разводить чижиков). Невежды и мужланы – прирожденные враги женского образования. Понятно, однако, что для получения должного воспитания недостаточно прочесть десяток хороших книг. Нужен совсем иной подход к роли женщины в обществе. «Так как нынешнее женское образования является, быть может, самой забавной нелепостью в жизни современной Европы, то чем меньше женщины получают этого образования, тем они лучше»,[232] – следует довольно парадоксальный вывод.
Как можно понять столь демонстративный афронт в отношении женщин того, кто так любил и знал их? Стендаль лучше других видел, как в песню любви вмешиваются циничные мелодии мира наживы. И все ж учил все влюбленные сердца быть искренними в своих чувствах. «В мире чувства есть лишь один закон – составить счастье того, кого любишь». Французы, как и Европа в целом, отводили женщине вполне определенное место в своей жизни.
Разумеется, были и те, что относились к ней с восхищением и преклонением. А. Франс считал женщину великой воспитательницей мужчин. Однако нельзя сказать чтобы ее воспитание было успешным. Очень немногие мужчины готовы были поставить женщину в умственном и интеллектуальном отношении в один ряд с собою в жизни. Достаточно сказать, что французская Академия отказала Жорж Санд в причислении ее к «бессмертным», о чем с возмущением писал А. Доде. Настрой же «просвещенной Европы» второй половины XIX в., как мне кажется, выразила и героиня романа Достоевского «Подросток» – Альфонсина: «Сударь, сударь! никогда еще мужчина не был так жесток, не был таким Бисмарком, как это существо, которое смотрит на женщину как на что-то никчемное и грязное. Что такое женщина в наше время? «Убей ее!» – вот последнее слово Французской академии!»[233]
Высказался на эту актуальную тему и поэт Беранже (1780–1857), автор злых и вольных куплетов, которые распевала вся Франция. Газета «Трибюн» писала: «Во Франции насчитывается больше людей, знающих его песни, чем людей, умеющих читать, и любой мальчишка из церковного хора споет эти песни лучше, чем ритуальные псалмы». Его песни стали доходчивыми уроками для французских «гаврошей». Ни один из поэтов-романтиков не мог соперничать с ним в популярности. Он имел право сказать в автобиографии: «Народ – моя муза». Его любовь к родине была величайшей и единственной страстью жизни… Стендаль называл его «гениальным» и «величайшим современным поэтом», а Жорж Санд относила к одному из самых «великих умов». Это был человек из самой толщи народных масс. Знания и образование он получал, в основном, из книг. Языков не знал. Мало был знаком с театром и музыкой. Однако французы ценили и обожали его, как, пожалуй, никого из классиков и всевозможных maitre d`ecole (глава школы или направления в искусстве или литературе). Простое, но величественное сердце! Однако и его взгляды на характер и состояние тогдашнего образования буржуазных девушек немногим отличались от оценок, данных выше Стендалем. В «Барышне» он показал, что представляло тогдашнее домашнее воспитание:
