Несообразность третья. Участие в деле поручика Сухотина и доктора Лазаверта. Это, поистине, загадочные личности: ни до, ни после убийства Распутина мы не слышим о них ничего. Сам Феликс объясняет их привлечение к убийству немногословно и туманно: «Я часто виделся с поручиком Сухотиным, раненным на фронте и проходившим лечение в Петербурге. Друг он был надёжный». Ничего не скажешь, веские основания для того, чтобы открыть постороннему человеку план опасного политического заговора, привлечь к участию в нём. И с какой целью? Что должен был делать Сухотин? Непонятно. Тоже и Лазаверт. Юсупов пишет: «Пятым в дело мы по совету Пуришкевича приняли Лазаверта». Кто он? Что он? Почему его «советует» Пуришкевич? Что могла значить рекомендация истеричного, неуравновешенного Пуришкевича? Что он должен был делать? Класть яд в пирожные? Но для этого не так уж необходимо участие никому не известного лишнего человека, хотя бы и с докторским дипломом. Констатировать факт смерти? Но обычно убийцы справляются с этой задачей и без участия докторов.
Вообще говоря, непонятен весь состав поименованных Юсуповым участников заговора. Зачем так много? Какова, например, роль Пуришкевича? Что он должен был делать? А великий князь Димитрий? Согласно рассказу Юсупова он играл всего-навсего роль хранителя револьвера, из которого был застрелен Распутин. Маловато для «принца крови». Складывается впечатление, что эти четверо приглашены как зрители на спектакль. Или же, предвидя сказочную живучесть «старца», Юсупов набирал как можно больше соучастников – кто с ядом, кто с револьвером, кто с удавкой?
Кстати – о самом способе убийства. Тут тоже полно несообразностей. Чтобы подсыпать яд в вино и в десерт, не обязательно собирать целый отряд заговорщиков. Потом: цианистый калий есть цианистый калий – если его съешь, то мгновенно умрёшь. Конечно, если принять, что Распутин не человек, а демон, монстр, оборотень – тогда другое дело. Правда, в этом случае непонятно, как и почему его всё-таки удалось убить? Не крест же, в самом деле, тому причиной – крест с распятием, на который засмотрелся Распутин, перед тем, как Юсупов (согласно его же рассказу) разрядил в него великокняжеский револьвер! Будем всё-таки исходить из того, что Распутин – человек. Тогда: ежели он не умер, съев и выпив отравленную еду и выпивку, то значит, никакого цианида калия в еде и выпивке не было. Вообще, вся эта история с попыткой отравления выглядит страшно ненатурально: прямо-таки сцена из немого фильма про злодейства Медичи или Борджиа. Особенно смешно, что Распутин через час после отравления жалуется на недомогание: «Голова тяжёлая и в брюхе жжёт». И Феликс дополняет анамнез: «Лей! – сказал он глухо… Глаза его были тусклы». Смею утверждать: не только цианид калия или натрия, но и ни один из продуктов разложения цианидов не способен вызывать те картинно-кинематографические симптомы (отравленный хватается за голову, сгибается пополам от болей в животе, глядит остекленевшим взглядом), которые приписывает князь Феликс Распутину. Цианид – кровяной яд, он блокирует снабжение тканей организма кислородом, что приводит к мгновенной смерти. Головная боль, безумный взгляд – симптомы отравления алкалоидами; болью в животе мучаются отравленные мышьяком. Князь Феликс рисует картину этаких обобщённых мучений от яда, чтобы страшнее было.
Между прочим, загадочный Лазаверт, нигде и никогда не проявивший себя после декабря 1916 года, не оставил ни слова воспоминаний о своём участии в убийстве Распутина, кроме одного высказывания. Говорят, что уже в конце тридцатых годов он обмолвился, что никакого яда в пирожные и в бокалы, предназначенные для «старца», он не клал. Вот это – логично. И очень правдоподобно. И вся версия Юсупова рушится.
Надо сказать, что вообще антураж и драматургия выписанной Юсуповым сцены убийства поражает картинной ненатуральностью, обилием бессмысленных деталей. Это мрачное подземелье замка; эта потайная гостиная, наглухо изолированная от внешнего мира; игра на гитаре (убийца играет и поёт романсы жертве); распятие на поставце, перед коим замер в задумчивости сверхъестественный старец за минуту до смерти… Книжно это! Киношно! «Он подошёл ко мне вплотную и заглянул в лицо… Я медленно поднял револьвер… Рука напряглась. Я прицелился в сердце и спустил курок. Распутин крикнул и рухнул на медвежью шкуру». И после всего – итоговая нелепость: убитый выстрелом в сердце, ОН оживает, костенеющими руками хватает Юсупова за горло; изо рта ЕГО хлещет кровь; ОН выбирается во двор через запертую дверь, и уже там, во дворе, в зимних потёмках, ЕГО добивают четырьмя выстрелами.
Поверить во всё это – невозможно. Глупость. Проблема оживающих покойников, как мы знаем, легко и просто решается контрольным выстрелом в голову. Вместо того, чтобы «дрожать всем телом», бегать вверх и вниз по лестницам сумрачного дворца, звать Пуришкевича на помощь, Юсупову достаточно было разрядить револьвер в висок или затылок лежащего на полу Распутина – и всё. И никуда бы он не пополз, «хрипя и рыча, как раненный зверь». Да и пальба на улице как-то неправдоподобна. Её должен был услыхать не «один городовой на набережной», как уверяет Юсупов, а весь квартал… Кстати, стенка в стенку с усадьбой Юсупова располагалось здание военно-окружного суда и казармы. Услышать четыре револьверных выстрела в этом отнюдь не шумном углу города – было кому.
В общем, ясно: князь Феликс мистифицирует читателя. Зачем и почему – к этому вопросу ещё вернёмся. Что же выявится в сухом остатке после выпаривания княжеской лжи? Примерно следующее.
Распутин действительно прибыл во дворец Юсупова вечером 16 декабря, действительно, тайно, действительно, без охраны. Там, во дворце, он был убит пятью выстрелами из револьвера. Во дворце в это время находились Юсупов и Пуришкевич (их присутствие засвидетельствовано полицией). Труп Распутина был вывезен на автомобиле великого князя Димитрия Павловича и спущен в прорубь под лёд у Петровского моста. Всё.
Но за этой краткой констатацией – новая волна вопросов. Первое: как на самом деле Распутин попал в западню? Второе: какова истинная роль Юсупова? Пуришкевича? Великого князя? Участвовали ли в убийстве Сухотин и Лазаверт, и если да, то каким образом? Далее: зачем Феликсу Юсупову понадобилось сочинять свою мыльную оперу? Почему все остальные участники хранили о деле гробовое молчание? Ведь в эмиграции они могли неплохо заработать на этой излюбленной бульварной прессой теме. (Проговорился, правда, рано умерший Пуришкевич, но его рассказ совпадает с версией Юсупова в неправдоподобных деталях, и противоречит ей в правдоподобных. Тоже почему-то врал? В сговоре с Юсуповым?)
Вопросы, вопросы… Да, кстати, главный среди них, которым мы уже задавались: как оказался «старец» не только без охраны, но и вне поля зрения неотступно следивших за ним агентов наружного наблюдения? Ведь его не только охраняли (по личному распоряжению государя охрана должна была находиться при Распутине неотступно), за ним вели негласное наблюдение и секретные сотрудники Департамента полиции… И не только они. Вот тут имело место одно обстоятельство, о котором князь Феликс не был осведомлен, и поэтому не учёл его в творимой им легенде.
II. Загадочный Бонч-Бруевич
Среди множества сочинений о Распутине и его гибели есть одно, небольшое по объёму, но чрезвычайно интересное воспоминание. Уже сам автор его необыкновенно интересен. Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, генерал-майор царской армии, родной брат известного большевика, впоследствии секретаря Совнаркома, Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича. При советской власти он недолго занимал командные должности в Красной армии, потом ушёл на преподавательскую работу, написал книгу мемуаров, изданную «Воениздатом» в 1957 году под верноподданническим названием «Вся власть Советам», почему-то без указания тиража. Сейчас эта книга – библиографическая редкость. Мемуары Бонч-Бруевича хорошо известны, но не оценены должным образом как исторический источник. Понятно, почему: они писались бывшим царским генералом и братом соратника Ленина в сталинские годы, с оглядкой и опаской, и поэтому их нужно просеивать и провеивать, как обмолоченную пшеницу, отделяя зерно информации от плевел самозащиты и идеологической мякины. Между тем они написаны человеком, исключительно информированным. И говорящим правду – хотя, не только правду и не всю правду.
Кто такой этот странный Бонч-Бруевич? Анализируя его биографию, приходим к выводу, что он был на политическом горизонте предреволюционной России… никто – до весны 1915 года. К началу Мировой войны имел скромный чин полковника, командовал 176-м Переволоченским полком на Украине. Конечно, Департаменту полиции и Киевскому охранному отделению должно было быть известно, что брат переволоченского полковника является членом подрывной организации, провозгласившей с августа 1914 года курс на поражение России в Мировой войне, что брат этот живёт в эмиграции в Швейцарии и тесно связан с непримиримым врагом Российской империи Ульяновым-Лениным… Но ни охранка, ни Департамент полиции не имели никакого отношения к назначениям по военному ведомству. Военное же начальство не только не запрашивало «вездесущую охранку» о каких-либо сведениях на своих офицеров, но категорически запрещало проводить в отношении них негласные следствия. Уже через три недели после начала войны Бонч-Бруевич получает важное повышение: из командиров полка он перепрыгивает на должность генерал-квартирмейстера 3-й армии Юго-Западного фронта, а вскоре ему на плечи падают и погоны генерал-майора.
