Зимой 1939 года 1-я эскадрилья 1-го ТБАП, в которой заместителем командира являлся ст. лейтенант Гастелло, была переброшена на север, где разгорелись ожесточенные бои в районе Карельского перешейка. Здесь, в условиях сравнительно слабого противодействия со стороны финской авиации, бомбардировщики ТБ-3 применялись вначале и в дневных налетах. Они наносили удары по укреплениям линии Маннергейма, узлам коммуникаций, морским портам и различным тыловым объектам противника. Причем суровая зимняя погода, когда столбик термометра нередко опускался на 40–50° ниже нуля, вовсе не способствовала полетам на ТБ-3 с открытыми кабинами, продуваемыми всеми ветрами. Экипажи от такого холода не спасали даже теплые унты, меховые комбинезоны и кротовые маски на лицах. Бывало, что отказывало и оружие из-за замерзания смазки. Естественно, не обошлось и без потерь. Например, в одном из налетов девятки ТБ-3 на крупный железнодорожный узел противника финским истребителям удалось подбить замыкающий бомбардировщик лейтенанта Карепова. Дымящийся советский самолет отстал от основного строя, вышел из зоны действия стрелков бомбардировочной группы и сразу стал легкой добычей финских летчиков, которые тут же с ним расправились.
В феврале 1941 года Николаю Гастелло было присвоено звание капитана, а через пару месяцев его назначили командиром 4-й эскадрильи в недавно сформированный 207-й ДБАП. Этот авиаполк оснащался дальними бомбардировщиками ДБ-ЗФ, входил в состав 3-го ДБАК и перед началом Великой Отечественной войны базировался на аэродроме Боровское под Смоленском.
Первым боевым заданием 207-го ДБАП стала бомбардировка 22 июня моторизованных немецких колонн вблизи границы на шоссе Сувалки — Августов. Самолеты начали подниматься в воздух звеньями в 13:40 и через два часа достигли района целей. Первым вступило в бой звено командира полка Г.В. Титова, а затем все остальные самолеты. Бомбы сбрасывались прицельно с высоты около 1000 м, и поэтому наблюдалось много прямых попаданий. На втором заходе бомбардировщики штурмовали вражеские колонны пулеметным огнем.
23 июня приказ на боевой вылет был отменен, зато следующий день оказался необычно тяжелым для экипажей полка. В течение дня многие экипажи дважды поднимались в воздух, и далеко не все из них возвратились назад. Кроме того, значительное число самолетов полка получило различные повреждения, в основном от огня зенитной артиллерии.
Во втором боевом вылете 24 июня отличился Николай Гастелло, бомбардировщик которого в результате двух попаданий зенитных снарядов еле держался в воздухе. Осколками было повреждено шасси и отказал один из моторов, однако летчик упрямо продолжал тянуть к своему аэродрому. Покинуть машину он не мог, поскольку на борту находился тяжелораненый штурман, нуждавшийся в срочной медицинской помощи. Летное мастерство помогло Николаю справиться со сложной задачей, и он благополучно приземлился на поврежденном самолете на своей базе.
25 июня Гастелло открыл счет воздушных побед, сбив немецкий двухмоторный Ju 88. Произошло это следующим образом. В ясный солнечный день одиночный Ju 88 прошел над советским аэродромом, сделав аэрофотоснимки и, не встретив противодействия со стороны зенитчиков, нахально снизился до высоты около 100 м и открыл огонь из носовых и люковых пулеметов по стоянкам самолетов. «Мы находились тогда на аэродроме, — вспоминал сослуживец Гастелло И.П. Власов. — Заканчивали подготовительные работы и расположились под плоскостью самолета, укрывшись от жаркого солнца. В это время к нам зашел редактор дивизионной газеты Грабченко, чтобы познакомить нас со сводкой боевых действий. Слушаем. В этот момент летчик Воробьев крикнул: «Братцы, «юнкерс» приближается!». Послышался нарастающий гул моторов, и скоро показался на небольшой высоте силуэт чужого самолета. Загудела сирена, все бросились в укрытие. Я бежал сзади лейтенанта Воробьева в сторону траншеи. Немецкий разведчик успел дать пулеметную очередь по нашим самолетам, но скоро замолчал.
Командир эскадрильи капитан Гастелло находился в это время на аэродроме с членами экипажа. Он быстро бросился к своему самолету, молниеносно забрался в верхнюю турель, развернул ее и открыл по немецкому разведчику пулеметный огонь. «Юнкерс» прекратил стрельбу и, заваливаясь в крен и теряя высоту, приземлился на колхозном поле за аэродромом.
Все мы наблюдали эту картину и, пораженные увиденным, выскочили из укрытия. Поблизости оказался командир полка, который приказал послать несколько человек к месту приземления немецкого самолета. Человек десять вскочило в полуторку, и мы помчались за аэродром. Однако пока мы ехали, колхозники проявили бдительность и успели схватить немецких летчиков».
Любопытно, что командир немецкого экипажа, до этого воевавшего в Европе, пожаловался советским офицерам на колхозников, нецивилизованно набросившихся на немцев «с дубьем».
На пятый день войны 26 июня 207-й ДБАП получил приказ атаковать звеньями мотомехчасти врага, двигавшиеся по шоссе Молодечно — Радомковичи. К этому времени в полку осталось считанное количество исправных бомбардировщиков, которые немедленно подготовили к вылету. Приблизительно в 10 часов первым взлетело звено капитана А. Маслова, а через час в воздух поднялись Гастелло и его ведомые ст. лейтенант Ф. Воробьев и лейтенант А. Рыбас. Погода по-прежнему стояла прекрасная, и поэтому до Борисова самолеты шли на высоте около 3000 метров, а затем снизились, чтобы преждевременно не попасть в поле зрения противника. Длинную колонну немецких танков и прочей техники звено Гастелло обнаружило у деревни Декшняны, и там же находился заправочный пункт, где скопилось много автомобилей с цистернами. Первый заход со сбросом бомб оказался для немцев полностью неожиданным, зато во время второй атаки бомбардировщиков зенитная артиллерия открыла сильный огонь. О последующем трагическом событии рассказали вернувшиеся назад Воробьев и Рыбас.
Ведущий самолет Гастелло подвергся наиболее ожесточенному обстрелу и сразу получил несколько прямых попаданий. Уже при выходе из атаки за ним потянулась полоса дыма, а затем вспыхнул вытекающий из пробитых баков бензин. Экипаж Гастелло в это время находился примерно в 0,5–1 км от шоссе и имел возможность еще дотянуть до ближайшего леса и покинуть горящую машину с парашютами. Но вместо этого бомбардировщик стал разворачиваться обратно. Последнее, что отпечаталось в памяти Воробьева и Рыбаса, было то, как объятый пламенем ДБ-ЗФ экипажа Гастелло с желтой пятеркой на хвосте, стреляя из всех пулеметов, низко прошел над вражеской колонной и врезался в скопление бензоцистерн.
Вместе с Николаем Гастелло в этом бою погибли его штурман Анатолий Бурденюк, стрелки Григорий Скоробогатый и Алексей Калинин.
Анатолию Бурденюку в мае 1941 года исполнилось всего лишь 19 лет, и он во всем брал пример со своего командира. Часто бывал у Гастелло дома, где всегда встречал радушный прием.
Уроженец Черниговской области, Григорий Скоробогатый окончил перед войной авиационное училище и в 207-м ДБАП занимал штабную должность адъютанта эскадрильи. Веселый и хозяйственный, он безукоризненно справлялся со своей работой, однако тяготился тем, что за него воюют и гибнут другие. Поэтому постоянно просился в боевые вылеты. В экипаж Гастелло его временно включили вместо заболевшего накануне стрелка Елина.
Рослый и малоразговорчивый Алексей Калинин попал в авиацию по призыву из ненецкого национального округа. В одном из писем он так писал своим товарищам: «Моя мечта сбылась. Теперь я воздушный стрелок-радист. Летаю с опытными летчиками. В полетах бываю часто. Тренируюсь в искусстве меткой стрельбы и имею за успехи благодарности».
Когда в 80-е годы XX века началось разрушение Советского Союза, естественно, вначале стали подрываться его моральные устои, и в первую очередь были очернены те подвиги советских людей, которые превратились в символы мужества и патриотизма нашей Родины. К ним относятся подвиги Зои Космодемьянской, Александра Матросова, Николая Гастелло и героев-панфиловцев. Наряду с другими подвергся «разоблачению» и подвиг Николая Гастелло, поскольку его свидетелей уже давно не было в живых: Воробьев и Рыбас лишь ненадолго пережили своего командира и погибли уже в первый месяц войны. О том, что Гастелло являлся самым настоящим символом, лучше всего сказал его однополчанин Ф.Н. Орлов:
«В каждом полете мы чувствовали, что с нами незримо, но постоянно присутствует наш учитель и командир, что он во всем помогает и поддерживает нас. Погиб человек Гастелло, сын московского рабочего. А летчик Гастелло не погиб, он жив, он везде и всюду рядом, вместе с нами. Его имя стало символом нашей летной части, жгучей ненависти к врагу, символом подвига и презрения к смерти. За Николая Гастелло и других погибших в бою друзей и товарищей мы мстили, мстим и будем мстить стократно».
