- Благодарю вас, о почтенный, - отпуская Шемси-эфенди, учтиво молвила Хуррем и еще долго потом сидела в библиотеке, не зная, удивляться ей, возмущаться или зарыдать от безвыходности и отчаяния.
Проклятый мир! Проклятая жизнь! Ни союзника, ни помощника, ни души сочувственной, вынуждена оставаться одна, никого не найдешь, не приблизишь, никому не доверишься, потому что и поныне положение твое непрочно, необъяснимая увлеченность султана может исчезнуть так же необъяснимо и неожиданно, а вокруг одни враги, интриги, коварство, злорадное выжидание, евнухи, которые сегодня ползают у твоих ног, а завтра завяжут тебя в кожаный мешок и бросят тайком в Босфор, кизляр-ага, который почтительно кланяется издали, а сам следит за каждым твоим шагом и мгновенно докладывает черногубой валиде; султанская мать, одной рукой даря Хуррем шелка, в другой держит шелковый шнур, чтобы при случае затянуть его на твоей шее, султанская сестра Хатиджа, злая на весь свет за свое безнадежное сидение в девках, готова согнать зло на своей невестке... Мамочка родная, спаси меня от этих нелюдей!
Но знала, что отступать уже не может, что упорное ее продвижение может обернуться либо вознесением к вершинам, либо ужасающим падением; цепляясь надеждами за нового ребенка, нового сына падишаха, при первой же встрече с Сулейманом после разговора с Шемси-эфенди спросила у султана:
- Ваше величество, вы знаете, кто приставлен воспитателем к царскому сыну?
- Без моего согласия никто бы этого не сделал.
- Зато никто не спросил моего согласия.
- Шемси-эфенди достойный человек. Его посоветовал мне сам великий муфтий.
- Он же глуп, ваше величество.
- А кто это сказал?
- Я говорю.
- Чем можно измерить ум?
- Знаниями, которые приносят пользу.
- А что приносит пользу? И кому?
Хуррем горько засмеялась.
- Мы с вами в этом споре можем стать похожими на Шемси-эфенди. Умоляю вас, ваше величество, не подпускайте этот наполненный пустословием и глупостью мешок к вашему царственному сыну! Разве вата и огонь могут быть вместе?
- Хорошо, я подумаю над этим.
- О, мой повелитель, не думайте долго, сделайте это для вашей маленькой Хуррем. Для счастья и мудрости нашего сына. Умоляю вас.
Сулейман скупо усмехнулся.
- Если он тебе не по нраву... Согласен. Мы отстраним его.
Хуррем поцеловала своего повелителя в щеку, потом в лоб, припала к нему всем телом. Он охотно принимал ее ласки. Была единственным человеком, которому дано было пробудить в султане человечное, приближаясь к нему на расстояние, для всех других угрожающее и опасное. Другие как наивысшую милость принимали право целовать полу его одеяния или рукав, только великий муфтий был удостоин чести целовать воротник падишаха.
Мехмед ибн-Ибрагим был великим муфтием еще при султане Баязиде, для которого он составил книгу законов "Слияние морей", - она еще и теперь считалась непревзойденной, ибо сказано было в той книге, что особа султана является местом слияния двух морей - царства и знания - и местом восхода двух светил - смелости и кротости. Высокое уважение заслужил ибн-Ибрагим и у султана Селима. Однажды, разгневанный неправедным судом султана, муфтий взял корзину, сложил в нее все свои книги и, придя к Селиму, твердо указал ему на незаконность его решения. За это муфтия прозвали Зембилли Корзина. Как-то Селим, проезжая по улицам Стамбула, пропустил муфтия вперед, и конь Зембилли швырял копытами грязь и забрызгал джюббе султану. Селим завещал положить на его гробницу одежду, освященную грязью муфтиева коня. Еще завещал он положить ему в головы ларец с фетвами* муфтия, который руководил его поступками, а в ногах шкатулку с шахматами и нардами персидского шаха Исмаила: мол, буду топтать, воскреснув, все мирские утехи.
_______________
* Ф е т в а - послание главы мусульманской церкви.
Можно сказать, что Зембилли перешел в наследство Сулейману от его деда и отца, и наследством этим молодой султан немало дорожил, во всем прислушивался к советам старого мудреца. Поэтому когда муфтий при великом визире Ибрагиме попросил султана выслушать его, Сулейман кивнул почтительно и не прикрыл глаза веками, как это привык делать, а уважительно смотрел на Зембилли. Муфтий любил высказывания пышные и запутанные, но тут уж не было выхода, приходилось слушать терпеливо и до конца, и уж если мог слушать сам султан, то его великому визирю, как бы насмешливо он ни поглядывал на Зембилли, тоже приходилось прикидываться внимательным и даже восхищенным.
- Большой львенок, - степенно молвил муфтий, - перл венца царства и могущества, жемчужина небосвода величия и владычества, хозяин колыбели величия, преемник султанского величия и благополучия, великий, могущественный Мехмед, который является младшим из сыновей его султанского величества, могущественного, как судьба...
Ибрагим с любопытством смотрел на длинную жилистую шею старого Зембилли, словно бы хотел проследить, как извлекаются из нее эти пышные слова, ибо такие слова, считал он, должны рождаться только где-то в желудке или в печени, но отнюдь не в голове. А муфтий между тем, понятия не имея, что за ним могут наблюдать с такими нечестивыми мыслями, упоенный собственным красноречием, продолжал неутомимо плести химерическую сеть своего пышнословия:
- Ныне он младенец, правитель престола колыбели счастья, и имеет честь пребывать в пышной недоступности славного гарема, и в силу судьбы он скачет на резвом коне по полю блаженства и неведения, да продолжит аллах всевышний навеки тень его. И чтобы драгоценное время было распределено и ни одна минута не была утрачена из того, что подобает такому величественному лицу, мы послали для наследника султанского величия нашего раба Шемси-эфенди, мудрого улема, бедного чалмоносца, выбранного священной матерью падишаха, Высокой Колыбелью, ибо как сказано в хадисе: "Рай под стопами матерей". Еще сказано: "Мы распределили, и как прекрасны распределяющие". Но глаза нашего разума были поражены, когда дошла до нас весть об устранении Шемси-эфенди. Как сказано: "И вывели Мы их из садов, и источников, и сокровищ, и благородного положения". Но пока не появилось то, что не появилось, и не вышло то, что не выходило, я бросился к могущественному султану, ибо сказано: "Если кто заступится добрым заступничеством, мы ближе к нему, чем шейная артерия", да продлит аллах знания султана и щедрость его.
Сулейман выслушал муфтия не прерывая, потом долго молчал, прежде чем сказал:
- Мы подумали и решили отстранить Шемси-эфенди, ибо для султанского сына подобает иной наставник - моложе и искуснее в знаниях.
- Если имеешь дерзость к царям, поскорби, видя обиженных, - поднял руки кверху Зембилли. - Мы пришли к вам с истиной, но большинство из вас ненавидит истину. Мы дали вам наставника, возвышенно мыслящего, исполненного похвальных свойств и добродетелей, и если кто вынес ногу неправосудия за пределы своего ковра, то следует присмотреться внимательно, не хочет ли он разметать основу строения вашей пышности по ветру небытия и не "желает ли извести вас из вашей земли своим колдовством".
Лицо султана омрачилось. За намеками муфтия стояла такая непробиваемо темная сила, что против нее не отважился выступить даже всемогущественный властелин, к тому же еще и причин для спора с муфтием не было, в конце концов, этого Шемси-эфенди можно испытать в присутствии муфтия, и если тот наставник и впрямь глуп и ограничен, показать это Зембилли, а если Хуррем ошиблась, попытаться убедить ее отступиться от намерения во что бы то ни стало сменить воспитателя маленького Мехмеда.
- Над этим надо подумать, - спокойно произнес Сулейман.
Муфтий выходил из султановых покоев с высоко поднятой головой, распрямившийся, гордый. Ибрагим, почтительно сопровождавший его до двери, казался рядом со старым Зембилли маленьким, худощавым подростком. Султан смотрел вслед муфтию долго и тяжело, как это умел делать только он. В памяти почему-то всплыли слова: "...если вода ваша окажется в глубине, кто придет к вам с водой ключевой?"
Кто придет к вам с водой ключевой?
Слова эти он повторил, когда пришел к Хуррем, сопровождаемый по гарему невозмутимым, молчаливым кизляр-агой, этим загадочным человеком, служившим одновременно и султану, и валиде, но никому в отдельности, так, словно руководила им еще какая-то высшая тайная сила, неведомая и непостижимая, сила, которую призван был разгадать султан, но разгадает ли когда-нибудь?
Султан был в гареме как в чужом густом лесу. Не знал тут почти ничего. Несколько раз навещал валиде, раз или два наведывался к сестрам, когда те хотели подарить ему сшитые ими сорочки как проявление любви к своему царственному брату. Все эти многочисленные переходы, галереи, тупики, ловушки, решетки, двери, которые никуда не ведут, фальшивые окна, тяжелые занавески и еще более тяжелые засовы, соединения и разъединения все незнакомое, таинственное, чужое.
