происходила такая давка, что несколько человек в этот день были задавлены насмерть. После пиршества Павел Эмилий уже вечером вернулся домой под звуки флейты.
Пленников отвели в тюрьму; раньше некоторых из них обыкновенно убивали во время триумфа в особой тюрьме на склоне Капитолия; но время таких человеческих жертвоприношений уже прошло, и смерть заключенным не грозила; их только продавали в рабство. Был заключен в тюрьму и Персей. Эмилий очень жалел его и горячо старался помочь ему в несчастье, но он добился лишь того, что царя из тюрьмы перевели в чистое помещение, где с ним обращались гораздо мягче.
Персей скоро умер. Одни говорили, что он уморил себя голодом, другие – что стража не ладила с ним вследствие его дурного, неуживчивого характера, и солдаты досаждали ему, чем могли: старательно замечая, когда он сомкнет глаза, они будили его и всячески мешали ему спать, пока он не обессилел от этого и не умер. Двое из детей, мальчик и девочка, также умерли, а третий, умевший делать тонкие токарные вещи, получив свободу, выучился читать и писать по-латыни и служил писарем у римских чиновников, считаясь знатоком и мастером своего дела.
Начало греческого просвещения в Риме
Ал. Фортунатов
Весной 596 года от основания Рима Люций Корнелий Сципион, только что получивший от сената почетное прозвище Азиатского, справлял свой триумф, данный ему за победу над Антиохом, царем сирийским. В багровой тоге и венке въезжал он на колеснице в Рим под звуки войсковых труб и аплодисменты бурлящей толпы, запрудившей улицы. Впереди его колесницы колыхался целый лес знамен, отнятых у врагов, и тянулись вереницы скрипучих телег, нагруженных статуями, картинами, слоновыми клыками, золотыми чашами, шлемами, щитами и мечами. Возле самой колесницы победителя шли пленники. Это были полководцы и придворные Антиоха. Одни из них громко рыдали и ломали руки, другие же тупо и угрюмо уставились глазами в землю либо закрывали лицо руками, точно не желая видеть своего позора. Только один среди них – грек с курчавой бородой – шел твердой поступью, гордо подняв голову. С видом побежденного, но не сломленного человека он по временам презрительно оглядывался кругом. В толпе невольно обращали на него внимание.
Это был Амфитей, родом из Коринфа, один из библиотекарей царя Антиоха. Вздумав сопровождать царя в его походе, он попал в плен в битве при Магнезии.
Сознание того, что он – свободный эллин и ученик мудрецов – станет теперь рабом заморских варваров, было ужасно. Он пробовал утешить себя мыслями о великих философах – Платоне и Диогене, в свое время проданных в рабство: «Если кому нужен господин – пусть он купит меня», – говорил Диоген, когда его вывели на невольничий рынок. Но об этом интереснее читать в книгах, чем переживать подобное самому… Он стал вспоминать свое прибытие в Рим… Была ночь, когда корабль с пленными вступил в устье Тибра. Амфитей понял, что близок Рим. Это его оживило. Хоть ничего хорошего он от Рима и не ждал, но все же было любопытно взглянуть на этот загадочный город, как-то вдруг поднявшейся из неизвестности и опрокидывающий державы великих царей. На берегу пленников обступили злые, невыспавшиеся воины с копьями. Почти бегом зашагали пленники по узеньким, пустым улицам сонного города, среди невзрачных кирпичных домиков. Но Амфитей все же заметил на перекрестке двух улиц недурное здание в греческом стиле с ионическими колоннами. И точно чем-то родным пахнуло на него. Как-то не ждал он встретить что-либо подобное в столице варваров-воителей…
Однажды вечером в цирк, где содержались пленные, участвовавшие в триумфальном шествии, явился центурион с тремя воинами. Вместе с начальником стражи, охранявшей пленников, он оглядел их всех и затем велел Амфитею следовать за собой. Насколько мог понять Амфитей из разговора центуриона с начальником, консул приказал привести царского библиотекаря, ибо того хочет Публий Корнелий Сципион Африканский. «Что это может значить?» – в волнении думал Амфитей, шагая за центурионом.
Публий Корнелий Сципион Африканский
О Публии Корнелии Сципионе Африканском он был достаточно наслышан. Да и кто о нем не слыхал? С тех пор как он разбил непобедимого Ганнибала, слава о нем прогремела и по Элладе, и в Азии. При дворе царя Антиоха много говорили о нем. Рассказывали, что военные таланты соединились в нем с громадным умом и силой воли, внушающими невольное почтение. Побежденные им испанские народы называли его царем и падали перед ним ниц. Говорили и о том, что он может быть не только грозным, но и великодушным с побежденными. Сам Ганнибал, разбитый Сципионом и спасавшийся при дворе Антиоха, отзывался о своем счастливом противнике с большим уважением. Увидеть такого человека было во всяком случае интересно: действительно ли может найтись такой человек в стране варваров?
Амфитея вели куда-то за город. На расстоянии получаса ходьбы от городских ворот находилась загородная усадьба. Вошли в двери дома, ярко освещенного плошками и факелами. Очевидно, в доме шел пир, так как рабы бегали взад и вперед с блюдами и амфорами и из соседней комнаты доносился говор и смех.
«Пирушка варваров», – подумал Амфитей, и его покоробило при мысли, что он всецело в руках грубых насильников, которые там, за стеной, наверное, сейчас объедаются, как дикие звери, и дурманят свои головы крепким вином. Но вот вернулся ушедший докладывать раб. Амфитея повели в зал. Что-то будет дальше!
В зале за большим столом, уставленным яствами и чашами, возлежали человек 20 римских нобилей. С беспокойным любопытством оглядел их Амфитей. Узнал среди них знакомое лицо Люция Сципиона, недавнего триумфатора. Невзрачное, с тусклыми глазами, оно еще больше проигрывало при сравнении с его соседом. Нельзя сказать, чтобы этот последний был особенно красив или представителен: он был среднего роста, с горбатым носом, высоким лбом и лысой головой. Но в глазах его было что-то, что сразу давало понять, что он – не из тех людей, которые родятся каждый день, и что он себе цену знает. Некоторые черты его лица все же напоминали Люция.
«Это Сципион Африканский!» – подумал Амфитей. Среди прочих лиц мимоходом он обратил внимание на красивую наружность нобиля средних лет, с выдержанными манерами, очевидно, хозяина, и на веселое, красивое лицо пожилого пьяницы с возбужденными от вина глазами и с венком на голове, каким венчают поэтов в Элладе. Чей-то пронзительный взгляд заставил Амфитея вздрогнуть. На самом краю стола, как-то в стороне от других, возлежал рыжий, жилистый, пожилой нобиль,
