«Мессершмитты» шарахнулись в стороны, но я на фоне земли из-за густой дымки потерял Филиппова. Старательно осматриваюсь – нет ведомого.
– Филипп, где ты? Где?
Молчит.
«Ладно, – думаю, – „мессеров“ я от него отогнал, теперь он сам дорогу домой найдет». Разворачиваюсь, иду к Будапешту и снова натыкаюсь на большую группу вражеских самолетов. Врезаюсь в строй, жму гашетку, даю несколько выстрелов, и увы – снарядов нет.
За всю войну это был второй такой случай. Сейчас бы только вот развернуться, но, как говорится, видит око, да зуб неймет.
Делать нечего, приходится уходить домой. А мозг сверлит одна мысль: где Филиппов, где Филиппов?
Неожиданно в наушники врывается голос дежурного аэродромной радиостанции:
– «Лавочкин», «лавочкин» с одной ногой, уходи на второй круг…
Я включаюсь в разговор:
– Это Филипп пришел?
– Да, самолет его, но сам он не отвечает…
– Все-таки пришел. Хорошо, – отвечаю обрадованно.– У меня нет боеприпасов, подготовьте второй самолет, чтобы я смог сразу взлететь, – много «мессеров» в воздухе.
– Мы выслали в ваш район еще одну пару. Вам самолет подготовим.
Ныряю в густую, как молоко, дымку, пронизываю мутно-белесую завесу, выскакиваю прямо на Дунай. И по зеркалу реки – на аэродром. Приземляюсь, спешу увидеть Филиппова.
Но больше увидеть его не довелось.
Он появился над аэродромом с выпущенной всего одной стойкой шасси. Посадку не рассчитал – ушел на второй круг. И ушел навсегда в неизвестность. Мы ждали его возвращения до самого позднего вечера, ждали на второй день, на третий. Мы вели активные поиски – осмотрели всю местность вокруг аэродрома, с помощью водолазов обследовали некоторые участки Дуная. Нашли обломки «лавочкина», установили его номер, но он не совпал с тем, что значился в формуляре истребителя Филиппова. Так до сих пор и не знаем, что же случилось, однако все склоняются к мысли, что младшего лейтенанта Ивана Филипповича Филиппова поглотили дунайские волны. И теперь стоит услышать мне ставшую популярной песню «Дунай, Дунай, а ну, узнай, где чей подарок…», как я тут же начинаю думать о моем верном ведомом, превосходном воздушном бойце, в короткий срок заслужившем два ордена Красного Знамени.
Свалившаяся беда острой болью отозвалась в моем сердце. В тот день во второй полет я отправился четверкой – с Кирилюком, Горьковым, Гриценюком. Снова были схватки. И на обратном пути приключилась с нами любопытная история. Встретили мы Ю-52, его охраняла пара «мессеров».
– Керим, возьми на себя «пузатого», а я займусь «тощими».-И я ринулся в атаку.
Керим великолепно сделал свое дело: подбил «юнкерса», заставил его сесть на нашей территории недалеко от озера Веленце.
«Мессершмитты», увидев, что охранять им больше некого, на полном газу бросились уходить. Стали мы кружиться над «юнкерсом», наблюдаем, что дальше будет. Смотрим – к нему торопятся наши на машинах, спешат кавалеристы. Экипаж самолета сошел на землю. И вдруг откуда ни возьмись-немецкий легкомоторный «физлер-шторх». Фрицы начади размахивать руками, шлемофонами: приземлись, мол, забери. «Физлер-шторх» начинает снижаться. Я – к нему. Подхожу совсем близко, всматриваюсь в лицо летчика – так это же Леня Капустянский! И как я не подумал о нем раньше?! У нас в полку был трофейный «физлер-шторх». Леня хорошо освоил его, иногда возил на нем людей и различные грузы. Сейчас он, как позже выяснилось, отвозил куда-то полкового врача капитана Владимира Антонюка. Надо же такому случиться! Ведь мы запросто могли его срубить.
Я указал рукой Капустянскому на «юнкерс». Он все понял. Сел, обезоружил онемевших от удивления немцев, передал их подоспевшим кавалеристам.
Потом Леня Капустянский будет часто с юморком рассказывать, как он в трофейном самолете пленил немецких летчиков. А его друг Вася Калашонок – подначивать:
– Чего же ты не говоришь, кто «юнкерс» сбил? Своей славы тебе мало, еще и чужой прихватить хочешь?
…Третий контрудар гитлеровцев. Наша оборона севернее Балатона прорвана. Фашисты снова вышли к Дунаю, устремились вдоль реки к Будапешту, не теряя надежды выручить окруженную группировку.
В те дни сложилась необычная а тяжелая обстановка для некоторых частей нашей воздушной армии. Четыре полка 262-й ночной бомбардировочной дивизии оказались на территории, занятой врагом. Им было приказано любой ценой продержаться до утра, причем не просто продержаться, а еще и помешать врагу переправляться по мостам через канал Шарвиз. И авиаторы блестяще справились с необычной задачей. Экипажи ночью взлетали, сбрасывали над мостами светящиеся бомбы, и враг не мог перебраться через канал, не попав под обстрел.
Ночная бомбардировочная дивизия… Это звучит весомо, но укомплектована-то она была тихоходными По-2. И сейчас нельзя не удивляться мужеству и беззаветной храбрости ее личного состава.
Тогда же прославился мастерством прицельных ударов по мостам старший лейтенант Николай Платонов – командир эскадрильи 672-го штурмового авиационного полка. Мост – точечная цель. Не всякому дано попасть в него с одного захода. Но Платонов никогда не заходил дважды. В марте 1945 года этот замечательный летчик стал Героем Советского Союза.
В эти дни мы узнали о беспримерной стойкости казаков-гвардейцев, вместе, с танкистами успешно отразивших натиск врага юго-восточнее озера Веленце. В этот район каждый из нас вылетал с особым чувством – ведь там шли самые напряженные бои, насмерть стояли донские казаки. Мы беспрерывно находились над позициями казаков, не давая фашистам сбросить ни одной бомбы. Линия фронта проходила почти рядом с аэродромом, на первом же развороте после взлета мы уже имели возможность наносить удары по вражеским позициям, помогая казакам выстоять в этой исключительно тяжелой обстановке. Они по достоинству оценивали наши старания – то и дело присылали нам свои благодарности.
Донские казаки – удивительный народ. У них фанатическая преданность кавалерии. Казак без коня – как птица без крыльев. Уже после войны мне довелось встретиться с командиром 12-й Донской кавалерийской дивизий генералом Григоровичем. Он с упоением рассказывал о своих храбрых конниках.
В районе озера Веленце воевать казакам приходилось больше в пешем строю. Однако мысль, что где-то в тылу их ждут боевые кони, на которых можно лихо промчаться с распахнутой буркой по освобожденному от фашистов городу, воодушевляла их. Атаки в конном строю в минувшей войне были в условиях города редкостью. Но в Венгрии при взятии Секешфехервара не обошлось без кавалерийского налета, и мой добрый друг, бывший ездовой Оки Ивановича Городовикова, подполковник Протопопов зарубил в уличном бою семь фашистов.
Гремят ожесточенные бои, лишая нас сна и отдыха, но тем не менее мы иногда умудряемся выкроить себе часок-другой для разрядки. Устраиваем импровизированные концерты, испытываем имеющиеся в полку трофейные самолеты. Порой без необходимой ответственности и тщательности.
Штурманом дивизии вместо Романова к нам прибыл майор Владимир Середин. Он часто бывал у нас в полку, знал о наших трофейных самолетах. И решил на досуге полетать. Решение его оказалось опрометчивым.
Однажды сидели мы с Онуфриенко в штабной комнате, разговаривали. Вдруг прибежал какой-то солдат, испуганно крикнул:
– Самолет упал!
Бежим на аэродром – там разбитая авиетка, а под ее обломками – Володя Середин. Стали выяснять причину аварии. И она оказалась довольно простой. Не зная хорошо тактико-технических данных незнакомой машины, Середин допустил при сильном боковом ветре ошибку в ее управлении. И авиетка пошла к земле, а для устранения ошибки не хватило высоты.
Этот горький опыт научил нас многому. Нельзя в авиации действовать ухарски. Опасно садиться на необъезженную лошадь, еще опаснее – в кабину незнакомого самолета.
Твердая дисциплина на земле и в воздухе – лучшая гарантия от всякого рода происшествий.
…Кольцо вокруг Будапешта сжималось. Неминуемая развязка приближалась. Еще ожесточеннее становился враг. Он нес большие потери, но гибли и наши люди.
К нам пришла тяжелая весть о гибели Героя Советского Союза майора Николая Федоровича Краснова. Ото известие меня буквально ошеломило. Взять хотя бы эскадрилью охотников. Ведь там под его началом я прошел прекрасную, неповторимую школу воздушного боя и командирского мастерства. А красновский боевой разворот с выходом в обратную сторону? Он вошел в арсенал наших тактических приемов и принес немало побед. Этот боевой разворот зажег в наших сердцах огонек творческого поиска.
И нот Николая Краснова нет.
В это трудно поверить: такой виртуоз, такой мастер – и вдруг не смог увернуться от вражеских трасс…
Нет, не от вражеского снаряда погиб наш славный ас. Он вылетел на задание. И случилось же такое – не убралась одна стойка шасси. Возвращаться на аэродром было не в правилах Краснова. Так с выпущенным колесом и вступил в бой с «мессершмиттами». Сбил одного, второго, а при схватке с третьим почувствовал, что мотор дает перебои – перегрелся. Вскоре он и вовсе остановился. Выход был один – идти на вынужденную. Краснов увидел под собой ровное поле, на котором уже сидел подбитый наш «бостон». При посадке «лавочкин» перевернулся, лег фонарем на землю. Потерявший от удара сознание Николай Федорович завис на ремнях. Его ведомый, вместо того чтобы сесть рядом на «живот», вернулся на аэродром, откуда выслали По-2, но тот заблудился. С «бостона» прибежал охранявший самолет техник, покрутился вокруг перевернутого истребителя, понял, что летчика можно вытащить, лишь разрубив фюзеляж, помчался в ближайшую деревню за топором.
