Слышно было, как цепь немцев под огнем партизан начала панически отступать в пущу.
Осталось позади еще несколько десятков метров. В пень, за которым залег Штангер, врезалось несколько пуль. Штангер пополз к видневшимся вдали кустам. Партизаны напирали. Штангер и его спутники бросились бежать. Гром выстрелов, свист нуль - и Штангер опять залег. В нескольких шагах находились спасительные заросли. Иоган и Швинд были уже там.
Штангер вскочил, чтобы сделать последний бросок, и в гот же миг почувствовал, будто раскаленное железо пронзило ему бок. Острая боль охватила все тело и парализовала ноги. Штангер рухнул на землю. Швинд и Иоган подползли к нему.
- Герр лейтенант, скорее отсюда! Здесь нас схватят, - торопил водитель, таща Штангера в заросли.
Штангер чувствовал, что тернет сознание. Кровь хлюпала в сапогах, мертвела правая сторона тела. Стиснув от боли зубы, он прилагал нечеловеческие усилия, чтобы не потерять сознания. Беглецы поползли дальше, в спасительную чащу.
Стрельба возле дороги не утихала. Штангер потерял сознание и упал на мох. С него сняли шинель и мундир, разорвали рубашку. Рана была на уровне четвертого ребра с правой стороны. Пули вышли спереди. На месте их вылета виднелись мелкие осколки кости. Штангеру сделали временную перевязку, чтобы остановить кровотечение. Из веток соорудили примитивные носилки и понесли его дальше в пущу. Отзвуки боя сюда уже не доходили.
Ночь провели в густом молодняке. По очереди дежурили возле находившегося без сознания Штангера. Мороз щипал их вовсю, но они боялись разжигать огонь. Утром Иоган пошел на разведку и встретил отряд карателей, прибывших забрать убитых и остовы сгоревших автомашин. Штангера в бессознательном состоянии тотчас же отвезли в Беловеж, а оттуда в военный госпиталь в Белосток. У него было раздроблено ребро и прострелено правое легкое.
Он медленно поднял тяжелые, будто налитые свинцом веки и отсутствующим взглядом обвел белые стены палаты и кровать, на которой лежал. Потом долго смотрел в окно, за которым был виден краешек голубого неба. Малейшее движение вызывало острую боль, пронизывавшую все тело, каждый вдох и выдох усиливал ее. Он был ослаблен высокой температурой и потерей крови. Губы у него спеклись. В горле пересохло.
Вот открылись двери палаты, и вошла медсестра.
- Сестра... - Штангер с трудом выдавил из себя первое слово. - Где я... и что со мной? - произнес он, стараясь приподняться на кровати.
- Герр лейтенант, пожалуйста, не разговаривайте. Лежите спокойно. Врач, запретил вам говорить. Вы в, военном госпитале в Белостоке. Вам сделали очень сложную операцию. Слава богу, все окончилось благополучно. Много дней вы были без сознания, в горячке, бредили...
Штангер смотрел на немку широко раскрытыми глазами и, как сквозь туман, восстанавливал в памяти картину всего, что с ним случилось по возвращении из Пружан.
- Меня навещал кто-нибудь? - вновь с-трудом спросил он.
- Да, конечно. Были какие-то офицеры из Беловежа и два раза какая-то дама...
- А я... что-нибудь говорил в бреду? - спросил он и пристально взглянул на немку. Его охватил озноб при одной мысли, что кто-нибудь из гитлеровцев мог слышать его бред и донести в гестапо.
- Да, но это были отдельные слова. Я сидела все время возле вас. Вы называли имя Хелен. Это я запомнила точно. Вы постоянно ее звали...
- А что я еще говорил? - Штейгер с мольбой взглянул на сестру.
- Тихо! Вам нельзя волноваться, Что еще? - задумалась немка. - Вы проклинали кого-то. Говорили также на каком-то языке, которого я не понимаю...
Штангер закрыл глаза и вновь впал в забытье. Сестра тихо вышла из палаты.
Шли дни. Постепенно кризис миновал, но температура все не спадала. Как же он ждал прихода Хелен, как мечтал о том, чтобы она побыла с ним хотя бы минутку! Его интересовало, сообщила ли она в Центр о его ранении. Знают ли там, почему от него нет донесений?..
Иногда он брал в руки зеркало, стоявшее на столике у кровати, и не узнавал себя. Густая темная щетина покрыла его щеки. Глаза окаймляла сеть морщин. На висках он впервые заметил седые волосы.
Штангер подолгу находился в полубессознательном состоянии. Он смотрен на облака, проплывавшие по небу, и ему казалось, будто рядом с ним сидит Хелен, держит его за руку и внимательно смотрит на него своими прекрасными добрыми глазами, а он начинает рассказывать ей о своей бурной жизни. Сколько раз он заново переживал отдельные драматические эпизоды своей жизни!..
Память уносила его в далекое прошлое, в годы детства. Вот родители. Они давно ушли из жизни, но он хорошо помнил нх. Отец его отличался атлетическим телосложением, был смуглый, с черными пышными, усами и седой головой. Мать, щуплая женщина с вечно озабоченным лицом, была наделена мягким романтическим характером. Штангер вспоминал их квартиру, находившуюся недалеко от площади Костюшко в Белостоке. Когда он был маленьким, отец любил вечерами сажать его к себе на колени и рассказывать о восстании 1863 года, о сражениях, о легендарном командире повстанцев Вавре. Как реликвии, отец показывал ему пули от ружей повстанцев, рассказывал о своих скитаниях по свету, когда он был вынужден покинуть родину и скрываться от преследований. Штангеру запомнились красочные описания Ближнего Востока, Африки, Америки. Отец искал там работу.
Другой период в их жизни Штангер помнил лучше. В начале первой мировой войны он с родителями эвакуировался, в глубь России. Школа, новый мир детских впечатлений, первые дни революции в далеком Саратове, городе на Волге. Вместе с отцом он ходил на солдатские митинги, с восторгом смотрел на маршировавших красногвардейцев. Он еще не понимал тогда революции, был слишком мал, однако жил тем же, чем и его отец, радовался вместе с отцом свержению царизма и наступлению новой эпохи.
Он гордился, когда отец, несмотря на преклонный возраст, с винтовкой в руках и с красной повязкой на рукаве ходил патрулировать но улицам Саратова.
Потом было возвращение на родину. Белосток, разрушенный войной, безработица, болезни, голод. Неожиданная смерть отца от тифа. Мать скончалась вскоре после него.
Анджей остался один. Дальние родственники, взявшие над ним опеку, хотели, чтобы он выучился на ксендза. Ему удалось избежать этого. Его влекла жизнь, полная приключений. Окончив среднюю школу в Белостоке, он был уже зрелым юношей, хорошо сложенным и закаленным.
Его влекла авиация. Друг отца, в то время офицер Войска Польского, помог ему попасть в авиационную школу подхорунжих в Демблине. Экзамены Анджей сдал отлично.
Наступили годы напряженной учебы. Штангер со страстью овладевал трудным искусством пилотажа на "летающих гробах", как называли тогда "фарманы" и другие примитивные самолеты, нередко рассыпавшиеся в воздухе. Сколько его товарищей разбилось на них! Помнил он и свои аварии...
Авиашколу он окончил с отличием. Его направили в авиаполк в Лиду, Начались скучные годы военной службы. Учения, патрульные вылеты, отработка техники полета, наряды, иногда развлечения...
Однако случай круто повернул его судьбу. Штангер никогда не жалел о тем своем поступке. В их полку служил чванливый, наглый майор, "серый кардинал" легионерской клики, тупой, подозрительный, угодливый по отношению к начальству и жестокий с подчиненными. Его ненавидели вес молодые офицеры. Оя постоянно задевал Анджея, напоминая ему об отце, о котором знал, что тот был в России и служил в Красной гвардии.
Это случилось в офицерском казино во время какой-то пирушки. Анджей помнил, как пьяный майор без всякого довода прицепился к нему и на глазах приглашенных дам и офицеров оскорбил его. Уязвленный до глубины души и ослепленный ненавистью, Анджей ударил майора в лицо и вызвал на поединок.
Разразился большой скандал, и до поединка дело не дошло. Майор пустил в ход все пружины, чтобы убрать Анджея из авиации. Штангер оказался на мостовой без денег, жилья и работы...
Несколько месяцев скитался он по разным учреждениям, но работу получить не мог, как не могли ее получить и многие другие. Наконец судьба улыбнулась ему. Его приняли на авиационный завод в Варшаве в качестве летчика-испытателя. Он испытывал там каждый серийный самолет, покидавший завод. Платили хорошо. Он выходил живым из самых опасных переделок в воздухе и чувствовал себя в своей стихии. Жизнь обрела смысл.
Но безумная бравада, необузданный темперамент вновь испортили ему жизнь. Однажды он пролетел под мостом Понятовского, считая это вполне нормальным поступком. Им восхищались, ему сочувствовали, но на следующий день он оказался без работы...
Потом? Потом он перепробовал многие профессии. Объезжал лошадей в цирке, демонстрировал на арене необыкновенную меткость в стрельбе. Потом увлекся спортом: боксировал, поднимал тяжести, овладевал приемами дзюдо. Однако цирк быстро надоел ему.
Политика в ту пору не интересовала его, однако он видел зло, господствовавшее в Польше, безработицу и нищету трудящихся. Он не связывал себя ни с одной политической группировкой, но признавал правоту за тем, кто требовал хлеба, работы, гражданских прав, и критиковал буржуазное правительство. Не раз он бродил по районам Варшавы, где влачили жалкое существование безработные, где скалила зубы нищета, где пожирали людей болезни. Знал он такие районы и в других городах.
