Ознакомительная версия.
Вероятно, Ивану удалось бы изменить социальную базу самодержавия, попробуй он опереться на всё дворянское сословие в целом, но царь этого не сделал, да и не мог сделать, поскольку значительная часть дворян, в особенности провинциальных, была тесно связана с крупными вотчинниками – боярами и князьями.
В результате опричной «реформы» царь так и не создал новой опоры престола, а лишь расшатал и истерзал прежнюю, не лишив ее, однако, всей силы. Аристократия, запуганная и ослабевшая, все равно оставалась единственной хоть как-то функционировавшей административной инфраструктурой государства. До окончательного заката боярства было далеко; знати еще предстояло взять реванш.
Разочаровавшись в Опричнине, царь не окончательно отказался от деления Руси на две части – «свою» и «чужую», просто «государева» половина теперь стала называться «дворовой», то есть принадлежащей царскому двору.
В 1575 году Грозный проделал еще один небывалый трюк: снял с себя государево звание и передал его касимовскому хану Саин-Булату, которого года за два перед тем окрестили и нарекли Симеоном Бекбулатовичем.
Новая затея выглядела совершенным юродством. Грозный держался при потешном «государе» с шутовской приниженностью, скромно сидел среди бояр, «бил челом», называл себя «Иванцом Васильевым». Но воцарению Симеона предшествовала очередная оргия кровавых казней, так что у подданных не возникало никаких сомнений, кто в стране хозяин.
Симеон Бекбулатович. И. Сакуров
Странный маскарад длился менее года. Затем, якобы вняв мольбам подданных и будучи недоволен Симеоновым произволом, Грозный соизволил вернуться на престол, спровадив низложенного «монарха» из Москвы в Тверь.
«Произвол», который учинил Симеон Бекбулатович, заключался в том, что он приказал уничтожить все документы, на основании которых церковь владела землями. Вновь став царем, Иван выдал монастырям и епархиям новые грамоты, но они сильно отличались от прежних. Существует версия, что была осуществлена огромная жульническая афера, в которой временный «государь» исполнял роль прикрытия. Суть махинации излагает англичанин Флетчер: «К концу года заставил он нового государя отобрать все грамоты, жалованные епископиям и монастырям, коими последние пользовались уже несколько столетий. Все они были уничтожены. После того как бы недовольный таким поступком и дурным правлением нового государя, он взял опять скипетр и, будто бы в угодность церкви и духовенству, дозволил возобновить грамоты, которые роздал уже от себя, удерживая и присоединяя к казне столько земель, сколько ему самому было угодно. Этим способом он отнял у епископий и монастырей (кроме земель, присоединенных им к казне) несметное число денег: у одних 40, у других 50, у иных 100 тысяч рублей, что было сделано им с целью не только умножить свою казну, но также отстранить дурное мнение об его жестоком правлении, показав пример еще худшего в руках другого царя».
Такая замаскированная экспроприация могла понадобиться царю, потому что он готовился к военной кампании, призванной переменить ход бесконечной Ливонской войны, а денег кроме как у церкви взять было негде.
В последние годы «царская» половина страны чаще именовалась «уделом», и правила ею своя «удельная» дума, в которой вели дела новые фавориты: Нагие (родственники новой царицы), Богдан Бельский – племянник покойного Малюты и зять того же Малюты – Борис Годунов, то есть сплошь люди, не связанные со старой знатью, которую больной и одолеваемый страхами царь к себе не подпускал.
Казни в этот период не прекратились, но перестали быть массовыми и случались эпизодически.
Внешние и внутренние дела страны обстояли скверно. Царь недужил, дряхлел, стал всерьез подумывать о том, чтобы бросить свой «удел» и, забрав казну, эмигрировать в Англию.
Нечаянное убийство наследника престола, произошедшее в 1581 году, фактически означало, что древней династии наступает конец. Долгое и бурное царствование, когда-то блистательно начинавшееся, завершалось полным крахом.
Внутренние потрясения, которые истощали страну с начала Опричнины, сопровождались военными несчастьями, и худшее из них нагрянуло с юга.
Период междоусобицы, на время обезопасивший беспокойного южного соседа, завершился еще в начале 1550-х годов, когда верх взял Девлет-Гирей, двоюродный брат турецкого султана Сулеймана Великолепного. Новый хан правил твердой рукой и сумел привести в покорность татарских князей, однако первые его попытки поживиться за счет Руси были малоудачны.
В 1552 году, во время Казанского похода, он подошел было к русским рубежам, но не решился вступить в генеральное сражение с большим московским войском и бросил своего волжского союзника на произвол судьбы.
В 1555 и 1556 годах русские сами нападали на Крым, видимо, демонстрируя силу – чтобы Девлет-Гирей не вздумал вмешиваться в астраханские дела. Он и не вмешался.
Тихо вели себя крымцы и в первые годы Ливонской войны – пока Русь была сильна и одерживала победы. Мурзы и простые воины охотно ходили в походы, только если рассчитывали на легкую добычу, а тут надежды на нее не было.
Отношения оставались враждебными, но случались лишь эпизодические грабительские набеги (без этой подпитки бедный собственными ресурсами Крым существовать не мог).
В 1564 году, после первой серьезной ливонской неудачи русских, Девлет-Гирей предпринял уже серьезное вторжение в южные области, дойдя до самой Рязани, однако получил крепкий отпор и увидел, что Русь по-прежнему сильна.
Следующая попытка агрессии произошла только пять лет спустя и опять оказалась неудачной. Целью совместного крымско-турецкого похода была Астрахань, на которую пошла большая армия. Намерения у союзников были основательные. Они собирались даже прорыть канал между Доном и Волгой, чтобы турецкие корабли в будущем могли через Астрахань доходить до Каспия. Однако кампания была плохо организована и закончилась конфузией – турецкая артиллерия не сумела преодолеть обширные степные пространства.
Весной 1570 года, получая все новые и новые известия о русском неустройстве, Девлет-Гирей разграбил южные окраины, не встретив почти никакого сопротивления – царь был занят, в Москве шла очередная волна казней. Осенью крымцы пришли вновь, и на сей раз Грозный пошел на них сам, с большой армией, но орду не встретил – она ушла, не приняв боя.
Подозрительный Иван вообразил, что никакого нашествия не было и что его придумали очередные изменники с вредительскими целями. В гневе царь велел перекроить всю караульно-сторожевую службу южного рубежа.
Эта система оповещения, складывавшаяся десятилетиями, была разумно устроена и эффективна. Ненужная реорганизация привела ее в беспорядок. К тому же порубежные воеводы стали бояться кары за ложную тревогу. Сложилась ситуация, похожая на ту, что существовала на западной границе СССР накануне 22 июня 1941 года, когда демонтировали старую линию обороны, не дооборудовав новую, и строго карали за «провокационные» донесения о германской угрозе.
Кроме того, в Крым, спасаясь от репрессий, нахлынули перебежчики, в том числе из Опричнины, где царь проводил большую «чистку». Эти люди сообщили хану, что граница открыта. Некий сын боярский Кудеяр Тишенков пообещал, что проведет орду кружным путем прямо к Москве.
Весной 1571 года Девлет-Гирей повел на север огромное войско (если верить летописи, 120 тысяч воинов). Царь вышел встречать врага к Серпухову, но тут выяснилось, что татары предприняли тайный фланговый маневр и могут отрезать русское войско от Москвы. Испугавшись, грозный государь удалился сначала к себе в Александровскую слободу, потом еще дальше от столицы, и крымцы беспрепятственно подошли к Москве. Земские воеводы попытались отбиться, но после того как был смертельно ранен главнокомандующий князь Иван Бельский, организованное сопротивление прекратилось. Никто не помешал татарам окружить город и грабить его предместья.
Взять крепостные стены без артиллерии Девлет-Гирей не мог, да и не собирался. Он довольствовался тем, что не спеша и обстоятельно разорял окрестности. В посадах начались пожары. Сильный ветер перекинул огонь в Китай-город и Кремль, где взорвались пороховые склады. В панике и давке погибло множество теснившихся внутри горожан. Спасаясь от пламени, люди бросались в Москву-реку, которая «мертвых не пронесла».
Видя, что город весь выгорел, крымцы ушли в степь, уводя в рабство, как пишут, 150 тысяч пленных. Огромная, густо населенная столица обратилась в сплошное пепелище. Много лет спустя, в 1589 году, Флетчер увидит такую картину: «Число домов, как сказывали мне, во всем городе по исчислению, сделанному по царскому повелению (незадолго до сожжения его крымцами), простиралось до 41 500. Со времени осады города татарами и произведенного ими пожара (что случилось в 1571 году) земля во многих местах остается пустой, тогда как прежде она была заселена и застроена, в особенности же на южной стороне города … Таким образом, теперь Москва не много более Лондона».
Ознакомительная версия.
