римская историография выдвинула свою точку зрения: Рим – это детище исключительной доблести его граждан. Плутарх остроумно сталкивает обе концепции и в конце трактата задает вопрос о том, как бы сложились дела, если бы римлянам пришлось воевать с Александром. Оказывается, даже его кончина – это одно из проявлений сопутствовавшей римлянам Удачи. Этот же вопрос обсуждает Тит Ливий [414], но решает его диаметрально противоположно: Александр был вознесен Удачей, к тому же ненадолго, а в основе величия Рима лежат деяния народа, ведшего войны в течение восьмисот лет. Ливий говорит о том, что Александр был крайне невоздержанным, а Элиан [415] подчеркивает, что ему были свойственны недостойные поступки. Он сообщает, что подвиги Александра, как правило, целиком относят на счет Удачи, Саллюстий [416] же сетует на то, что Фортуна к римлянам несправедлива. Плутарх отталкивается от этой концепции, но при этом выворачивает ее наизнанку: в публикуемом сочинении, а затем в трактате «Об удаче и доблести Александра» он показывает, что прославившийся своей доблестью Рим во многом обязан лишь одному случаю и своей блестящей Фортуне, тогда как Александр добился своего благодаря невероятной доблести. Причем Фортуна, по мнению Плутарха, неоднократно и жестоко препятствовала Александру. Удачу ему заменяли нравственные качества, которыми он пользовался как истинный философ.
Трактат «Об удаче римлян» (№ 175 в Ламприевом списке сочинений Плутарха) в ряде списков носит более подробное название: «Кому принадлежат деяния римлян, Удаче или Доблести?». Подлинность трактата сомнений не вызывает [417]; в тексте много испорченных мест, которые в настоящее время детально разработаны критически. Декламация дошла до нас без окончания и, возможно, не была закончена автором. Во всяком случае, Плутархом она не была отделана окончательно и вышла в свет только после его смерти. На это указывает тот факт, что один и тот же рассказ о святилищах Фортуны в Риме повторяется дважды в разных местах с незначительными изменениями [418].
Публикуемый трактат посвящен спору между персонифицированными Удачей и Доблестью (поэтому эти слова пишутся с большой буквы). Этот спор переходит в трактат об Александре, а его отголоски можно найти и в других сочинениях Плутарха.
Материал, собранный здесь Плутархом, широко использован им в «Римских вопросах» и в жизнеописаниях Ромула, Нумы, Камилла и Антония, а также в других сочинениях. Поэтому имеет смысл отметить, что именно здесь Плутарх впервые затронул те вопросы, к которым неоднократно будет возвращаться в течение всей своей жизни.
1. Часто имевшие многочисленные и серьезные споры друг с другом Доблесть и Удача сражаются и сейчас из-за Римской державы, выясняя, чье это творение и кто именно из них произвел на свет столь великую силу. Для той, которая одержит верх, немалым достижением будет оправдание от обвинений: ведь Доблесть обвиняется в том, что она прекрасна, но бесполезна, а Удача – в том, что она хороша, но переменчива. Говорят, что первая трудится бесплодно, а вторая даруется незаслуженно. И тем не менее, если отдать Рим одной из них, кто не признает, что Доблесть в высшей степени полезна, коль скоро она даровала достойным мужам такие блага, или что благоволение Удачи более чем постоянно, раз она вот уже столь долго оберегает то, что дала. Поэт Ион в сочинениях, написанных дистихами и прозой, говорит, что Удача, будучи весьма непохожа на Мудрость, порождает плоды, очень похожие на творения последней [419]. Обе они растят и украшают людей, ведут их к славе, могуществу и власти. Нужно ли умножать здесь число примеров? Ту Природу, которая рождает и дает нам все, одни считают Удачей, а другие – Мудростью. По этой причине настоящее рассуждение поставит Рим в положение в известной степени прекрасное и достойное зависти, поскольку мы будем рассуждать о нем, выясняя, кто его возвеличил – случай или провидение, почти как о земле, море, небе и звездах [420].
2. Я думаю, что не ошибаюсь, полагая, что Удаче и Доблести, хотя они всегда воюют и спорят между собою, для создания такого сгустка власти и силы следовало объединиться и совместно завершить и устроить самое прекрасное из человеческих творений [421]. Из огня и земли, как из необходимых и основных элементов, о чем рассказывает Платон [422], возник космос, ставший видимым и осязаемым от того, что земля принесла ему тяжесть и устойчивость, а огонь – цвет, форму и движение. В то же время вода и воздух, находящиеся посередине, ослабляя и приглушая противоположности между крайними элементами, объединили их и соединили в вещество. Подобно этому, как я полагаю, Время, укреплявшее Рим, по божественной воле объединило и смешало Удачу и Доблесть с той целью, чтобы, взяв от каждой ее черты, создать для всех людей священный алтарь [423], поистине приносящий пользу, «надежный канат», вечную опору во всех обстоятельствах, «якорную стоянку против качки и волнения», как говорит Демокрит [424]. Физики, как известно, считают, что космос не был искони [425] таков, каков он есть, и думают, что тела не стремились соединяться и смешиваться для того, чтобы из них по природе возникла общая форма. Будучи малыми по величине, они блуждали повсюду, скрываясь и убегая от остановок и слияний. Затем, став больше, они начали вступать в страшные схватки друг с другом, отчего возникали смятение, волнения и сотрясения. Все было наполнено беспорядком, шаткостью и обломками до тех пор, пока земля не приобрела своей величины от соединившихся вместе блуждающих тел и не заняла своего положения, а прочим телам не предоставила места в себе или около себя [426]. Подобно этому огромные державы и царства среди людей по воле случая рушились и сталкивались друг с другом, поскольку никто один не властвовал над всеми, но каждый к этому стремился. Царили невыразимый беспорядок, волнения и разнообразные перемены повсюду, пока Рим не приобрел силы и величия и не присоединил к себе не только ближайшие племена и народы, но и далекие владения правивших за морем царей, не занял места, более всего огражденного от опасностей, и не распространил на круг земель свое владычество и царство мира [427]. Причем мужам, все это созидавшим, как это будет показано в продолжение моей речи, была присуща истинная Доблесть и сопутствовала постоянная Удача.
3. А теперь, по-моему, нужно как бы с наблюдательного пункта рассмотреть схватку между сошедшимися Удачей и Доблестью [428]. У Доблести походка спокойна и взгляд постоянен, а предстоящий спор вызвал на лице румянец гордости. Она сильно отстает от торопящейся Удачи, ведут ее и сопровождают во множестве в качестве копьеносцев
