- В какую же погоду?
- Они хороши при морозе градусов в двадцать восемь, - отвечает Канилу.
И только в самую стужу на ноги натягивают доходящие до колен кожаные чулки, какие во всей Северной Азии шьют из кожи оленьих ног - из камуса. Слово это финно-угорского происхождения. Когда-нибудь я, может быть, найду время доказать, что о камусе упоминал уже Геродот. Зубы портнихи, шьющей мне штаны, стерты до самых корней, как будто их ровно подпилили рашпилем. Я знаю, чем это вызвано, но на всякий случай все-таки уточняю у Канилу.
- Ну да, она зубами обжевывает всю подошву.
- Так делают и теперь?
- Нет, конечно, но зато и обувь стала хуже, не такая мягкая и непромокаемая.
Нередко ценой прогресса становится снижение качества, но оно в десятки раз окупается чем-нибудь другим. Может быть, раньше обувь была мягче, но зато женщина-чукчанка редко доживала до возраста Эрвинаут.
Сегодня в Уэлене опять праздник, поселок словно вымер, и только собаки целыми стаями крадутся за нами да в укрытых от ветра местах дети играют в древнюю якутскую игру: мальчики набрасывают лассо на оленьи рога, лежащие на земле. Население Уэлена смешанное во всех отношениях. Помимо чукчей здесь немало эски-{248}мосов, а со времен организации колхозов кроме морских охотников живут и оленеводы. Основной отраслью хозяйства остается все же охота на моржей, тюленей и китов, теперь к этому прибавилось пушное звероводство. Крыши фермы серебристых лисиц виднеются по ту сторону пенящейся лагуны. Деревня на пустынных дюнах растянулась на целый километр, в иных местах дюны настолько понижаются, что океанские волны могли бы без особых усилий захлестнуть узкую каменистую косу и соединиться с клокочущей водой лагуны. Насколько помнит Канилу, такое случается крайне редко. Берег по ту сторону лагуны постепенно растворяется в тумане и мелком дождике, сеющем будто из сита. Сегодня Уэлен оторвался от всего света и мчится по морю, как потерпевший крушение и вцепившийся в длинное бревно человек, которого беспрерывно накрывают яростные взрывы брызг.
ИЗЛОМЫ
Канилу хочет показать мне свою школу.
Школьных зданий в Уэлене целых два. Оба стоят на восточном конце поселка, где низкие дюны, незаметно повышаясь и меняя окраску, переходят в зеленую тундру, образуют ступенчатый каменистый уступ и неожиданно могучим скалистым откосом исчезают в затянутом штормовой мглой небе. Это та самая гора, которую мы видели с борта сейнера - только вчера! - и обратную сторону которой ощупывали ошеломленные взгляды Беринга и Кука. Историческими являются и оба школьных здания, и пространство вокруг них, и каменистая почва, на которой они стоят. Первую школу привезли на пароходе в 1915 году, но открыли ее только после гражданской войны - это сделал представитель Камчатского революционного комитета И. Брук 9 октября 1923 года. До того дети ходили в миссионерскую школу на острове Св. Лаврентия, принадлежащем США. Вторую школу заложили лет десять назад. Сейчас заканчиваются отделочные работы, и через несколько недель она примет первых учеников. В поселке это единственное двухэтажное здание, красивое и представительное, с крашеными стенами и широкими окнами. Уже два этих школьных здания разделяет глубокая пропасть времени. Что же говорить об обвалившихся земляных жилищах чукчей, из которых торчат гигантские ребра китов, вздыбившиеся к небу таинственны-{249}ми тотемами, как глашатаи ожившей истории! Разверстая челюсть, полностью сохранившаяся, похожая на фантастически изогнутую арку ворот, достаточно высокую, чтобы пропустить всадника. Поблекшие ребра своими причудливыми плоскостями, словно взятыми из геометрии Римана, напоминают пропеллеры, забытые пришельцами из космоса. На протяжении тысячелетий они служили чукчам и эскимосам основным строительным материалом. Их нужно увидеть, чтобы понять жизненную силу и грандиозность этой ошеломляющей, ни на что не похожей арктической культуры. Только тут, в этом проливе, где самый богатый на всем земном шаре животный мир, могла она расцвести так пышно.
- Там, наверху, наше кладбище, - показывает Канилу на затянутый туманом горный уступ, господствующий каменным бастионом над дюнами, морем и окружающей местностью. - Если бы вы знали, какое это древнее кладбище!
И только теперь я вдруг прозрел! Вокруг меня лежит Северная Троя! Не уничтоженная Агамемноном, она пришла из глубины трех тысячелетий в наши дни, из XXII египетской династии в девятую пятилетку, и символ непрерывности жизни - вот эта серебристая арка ребра!
Мне доставляет радость потрескивание каменного угля под плитой и посвистывающий за окном ветер, который, не теряя скорости, разбросал туман и, насколько видит глаз, гонит перед собой белопенные волны - справа в Ледовитом океане, слева в такой же пустынной лагуне. И конечно же больше всего меня радует встреча с Канилу и то, что встреча была именно такой.
- Два или три года тому назад приехали двое писателей, - рассказывает он, прихлебывая кофе, - все время пили. Шли в магазин, покупали пять или двенадцать бутылок и снова пили. Я не пью.
Я уже вчера заметил, что он очень внимательно следит за своей одеждой, к ее стилю как будто не очень подходит его доверительный, всегда серьезный разговор. Сколько же ему лет?
- Раньше мы ходили на Ратманов. - Этот остров расположен посреди Берингова пролива, в нескольких милях от принадлежащего Соединенным Штатам острова Крузенштерна. - Вот это была жизнь! Весной яиц - во! Досюда!
Он, как мальчишка, резанул ребром ладони по горлу. {250} Или я ошибаюсь? Отер подразделял поморов Ледовитого океана на морских охотников, рыбаков и птицеловов. В миллионных птичьих колониях Дальнего Севера сбор яиц - работа гораздо более мужская, чем это можно предположить... Канилу хотел стать учителем, но он плохо слышит, и потому его не приняли в институт. Теперь он поедет в Магадан учиться какой-то технической профессии.
- Батя хочет меня женить.
О бате, своем отчиме, он говорит с большим уважением. Я молчу, в темнеющей комнате разговор течет задумчиво, как исповедь, о которой завтра могут пожалеть.
- Понимаете, мне становится жалко себя, у нее уже ребенок семи лет. Я в этом деле человек сдержанный, а теперь наши семьи хотят, чтобы я женился на ней. Я, конечно, не возражаю, - может быть, батя последний год живет, да и девочка славная, такая милая, пойдет в первый класс, - но все-таки... Семьи договорились, что поделаешь...
Он давно уже ушел, но в красноватом отсвете тлеющего очага все еще взбудораженными птицами кружат вопросительные знаки. Чем вызвано мое молчание - робостью? Или я восхищался его социальным чувством долга? Должен ли я был постучать по его комсомольскому значку? Или надо учиться у него человечности, свободной от предрассудков? А как обстоит дело с моральной ответственностью путешественника? Обязывает ли она меня вычеркнуть эти строки? Или, наоборот, подчеркнуть их?
Он родился в земляном жилище, признался он мне возле школы, и тут же попросил прислать ему из Таллина пластинку битлов. Так я еще раз убедился в том, что сложные изломы веков дольше всего сохраняются в душе человека, даже под элегантной нейлоновой курткой.
Я вызываю в памяти серебристые китовые ребра, иные из которых снизу покрыты темно-зеленым мхом, чтобы на этом закончить свой сегодняшний день.
ПЕРВЫЕ КОРАБЛИ
Путевые записки Георга Форстера обеспечили их автору, наряду с литературной славой, почетное место в истории географических открытий.
Как известно, долгое время существовала гипотеза, {251} основанная на идее симметрии, согласно которой в Южном полушарии должен был находиться гигантский материк, уравновешивающий Евразию. Экспедиция Кука опровергла эту гипотезу, но Форстер описал, как это произошло, точнее, чем сам Кук: сделав это с помощью его же аргументов, его словами и используя ход его мысли, он тем самым еще раз указал на возможные трагические последствия в сфере обращения научных идей в результате небрежного отношения к словам. Форстер пишет:
"Смысл нашего опасного путешествия состоял в исследовании Южного полушария до 60 градусов широты, чтобы выяснить, нет ли в тамошнем умеренном поясе (разрядка моя. - Л. М.) большого материка. Наши поездки в разных направлениях не только доказали, что в южном умеренном поясе материка нет, но - поскольку мы в зоне холода земного шара проникли до 71 градуса широты - то и доказали с большой вероятностью, что пространство, находящееся к югу от Полярного круга, далеко не все покрыто сушей. И все-таки капитан Кук по-прежнему придерживается мнения, что возникновение айсбергов невозможно объяснить иначе, как только тем, что они образуются в долинах и фьордах побережья этого материка; только таким образом он считал возможным объяснить различие форм ледовых масс... На основании этого капитан Кук твердо убежден, что вокруг Южного полюса расположено огромное пространство суши, с которой, увы, нечего делать, потому что он убежден, что Земля Сэндвича является одной из самых северных точек этого континента и что континент в своей подавляющей части находится по ту сторону Полярного круга. В довершение всего он еще утверждает, что в южной части Атлантического и Индийского океанов этот материк простирается на север дальше, чем в Тихом океане, потому что в первых двух мы находим лед значительно севернее, чем в последнем".
