Эдвард Радзинский - Железная Маска и граф Сен-Жермен

Граф Сен-Жермен был знаком с родственни­ками последнего военного министра Людовика XIV. Кажется, его звали месье де Шамийяр. И его зять рассказал графу... После смерти Сен-Мара министр был последним, знавшим тайну Железной Маски. Зять буквально на коленях умолял тестя открыться ему. Но тот, как и Сен-Мар, ответил, что это госу­дарственная тайна. Он сказал, что на Библии по­клялся умирающему королю никогда ее не разгла­шать.

— От себя, — сказал месье Антуан, — могу доба­вить: уже в царствование Людовика XV началась упорная работа по созданию мифа. Появляются по­казания «свидетелей», доказывающие, будто бы не было никакой маски, никакого опасного заключен­ного, изолированного от мира. Казанова пишет в мемуарах, что Людовик XV говорил, что никакой таинственной маски вообще не существовало. Граф Сен-Жермен написал в «Записках»: «Вчера глупец Казанова долго рассказывал об этом! Тайна была, и ужасная, поэтому так упорно отрицал ее король».

(Я давно отметил, он очень не любил Казанову, мне даже показалось...)

— Нет-нет, — торопливо сказал месье Антуан, — подозревать графа Сен-Жермена в банальной за­висти смешно. Граф мыслил иными категориями и испытывал иные чувства, чем мы, смертные. Просто Казанова был слишком примитивен для него... Итак, несчастный Человек в маске должен был исчезнуть, раствориться в Истории... Но, как учил нас Господь, человеческая кровь вопиет... и нет ничего тайного, что не стало бы явным.

Месье Антуан замолчал. Некоторое время мы сидели молча. Наконец он заговорил:

— Пришла пора прощаться. Мы успели. В ве­черний час, когда солнце склонилось к закату, мы закончили расследование.

Я будто очнулся и с изумлением посмотрел в окно. Я увидел, как в меркнущем дневном свете за­жглись фонари на площади. Если раньше время останавливалось, то теперь оно стремительно про­летело.

— Я хочу вам подарить на прощание, — сказал месье Антуан.

Он протянул мне бриллиант. Это был неболь­шой камень с каким-то особым блеском. Я не бе­русь его описывать, ибо не сумею. Скажу только, если долго смотреть на камень, он живет... меняет цвет.

— Завораживает, не так ли? — сказал месье Ан­туан. — Если будете смотреть на него неотрывно, веруя, что уйдете ТУДА, прошлое станет для вас таким же настоящим, как для меня... и для графа.

Он проводил меня до двери.

Я попрощался, вышел на лестницу, и дверь за­хлопнулась.

Когда я вернулся в Москву, камень стал моим мучением. Я много раз подолгу глядел на брилли­ант... глядел до слез, но... тщетно!.. Запахи моря той Венеции и небеса прошлого над тем летящим пер­вым воздушным шаром не вернулись... Думаю, я по­терял все это... навсегда. И все, что случилось со мной, уходит из памяти каждый день и все больше кажется сном. Жалкий путешественник, потеряв­ший Землю Обетованную... Осталась лишь звери­ная тоска по тому необъяснимому, что я ВИДЕЛ.

В Париж я сумел приехать только через три года. Немедля позвонил месье Антуану. Телефон был выключен. Но я должен был его увидеть. Я ре­шился.

Я отправился на площадь Фюрстерберг, в столь знакомый мне дом. Позвонил в знакомую квартиру. Мне открыл дверь незнакомый человек — молодой, с хищным, узким галльским носом... Через его плечо я увидел знакомую анфиладу комнат, застав­ленных, увы, убогой современной мебелью. Я объ­яснил, что пришел к месье Антуану, с которым имел честь здесь дважды встречаться.

Молодой человек посмотрел на меня с изум­лением. Он сказал, что я, видимо, что-то перепутал. Никакого месье Антуана здесь нет и никогда не было. В квартире живет только он... Правда, на какое-то время он уезжал работать в Египет, но квартира была заперта, и в ней никто не жил.

Я почему-то не решился возразить, я просто ушел.

Все случилось в мой последний день в Париже. Гуляя по любимому Латинскому кварталу, я вышел на набережную Сены. Стоял чудесный осенний день с теплым солнцем и красной листвой на де­ревьях. Я миновал знаменитый мост около библио­теки Мазарини и шел по набережной, рассеянно разглядывая ящики букинистов, когда мне бро­сился в глаза...

Я замер.

Подошел поближе.

Передо мной висел старый пожелтевший жур­нал за 1903 год.

Журнал был раскрыт на фотографии двух улы­бающихся мужчин. Под фотографией была над­пись: «Вавилон раскопан! Роберт Кольдевей рас­копал дворец Навуходоносора и висячие сады Семирамиды». На фотографии улыбающийся уса­тый господин — знаменитый археолог Роберт Коль­девей стоял рядом с другим улыбающимся госпо­дином, не узнать которого мне было невозможно.

Рядом с Кольдевеем, обнимая его за плечи стоял... месье Антуан! На плече великого архео­лога лежала знакомая рука... в перчатке!

Месье Антуан весело глядел на меня из... 1903 года!

Я тотчас захотел купить журнал. Продавец со­чувственно улыбнулся и объяснил:

— Этот номер, как и все номера за 1903 год, уже проданы Парижской библиотеке.

Стоя на набережной, я несколько раз перечел статью, напечатанную под фотографией. В ней пи­салось о раскопках, о знаменитом археологе Кольдевее и... ни слова о человеке рядом с Кольдевеем!

Больше я никогда не видел месье Антуана.

Но каждый раз, приезжая в Париж, как приго­воренный, я иду на площадь Фюрстенберг, стою у знакомого дома и чего-то жду.