Тремя годами позже — в 1673 — так же скоропостижно скончался принц Евгений Морис Савойский, муж Олимпии Манчини. В связи с его смертью тоже ходили слухи об отравлении.
Эти смерти так напугали короля, что он, по обычаю древних римлян, даже завел специального слугу-дегустатора и продолжил расследование, которое поручил Габриэлю Николя де ла Рейне — умному, талантливому и весьма образованному человеку. Сын небогатых родителей, де ла Рейне выгодно женился и сделал блестящую карьеру; он проявил себя при разгроме Фронды, был представлен ко двору и вплоть до 1697 года возглавлял созданную Кольбером полицию Парижа. Он прожил жизнь долгую и достойную: ему удалось значительно снизить преступность в Париже и расселить и расчистить «Двор чудес» — самый бедный, грязный и жуткий из кварталов французской столицы, заселенный профессиональными нищими, проститутками, ворами, убийцами. Умер де ла Рейне в 1709 году в Париже. Также он был известен в обществе как библиофил и собиратель старинных рукописей, которые сам реставрировал. «Дело о ядах» стало одним из самых громких и скандальных в его карьере.
Начал он с мелочей: арестовал некую Мадлен Гениво, торговавшую ядами и снадобьями для абортов, вслед на ней — еще несколько «ведьм». Потом раскрыл шайку алхимиков, которые, отчаявшись получить золото, перешли на более прозаические предметы — то есть яды. Де ла Рейне вышел на них в 1677 году через некую Мари Бос, акушерку. Главой их был Франсуа Гало де Шастейль, а его правой рукой — Луи де Ванан. Биография этих людей достойна приключенческого романа: они участвовали в мятежах, побывали в плену у мавров, потом Шастейль постригся в монахи и даже стал настоятелем монастыря. Но воздержание было не для него: он завел себе любовницу, похитив девицу из ближайшей деревни и заперев ее в своей келье. А когда та забеременела, то, недолго думая, удушил бедняжку. Его поймали, когда он пытался зарыть труп, и приговорили к повешенью, но Ванан, возглавлявший вооруженную шайку, отбил его прямо на эшафоте. В благодарность де Шастейль открыл ему тайну получения серебра из ртути, но уже через несколько лет предпринял попытку отравить приятеля, опасаясь, что тот может на него донести.
Их шайка была весьма разветвленной, она включала одного хирурга, одного адвоката, нескольких знахарок, гадалок, акушерок и даже пару священников. Всего по делу проходило 400 человек, из которых было казнено более тридцати.
Среди акушерок, занимавшихся не только родами, но и незаконными абортами, выделялась Катрин Дешейе Монвуазен или Ла Вуазен. Если вы сразу представили старую каргу, одетую в лохмотья, склонившуюся над убогим очагом в жалкой лачуге, — вы ошиблись. Старухой «акушерка» не была: на момент ареста ей исполнилось всего лишь 42 года. Ремесло Катрин Монвуазен было весьма доходным, и она жила на широкую ногу: владела домом с примыкавшим к нему садом, роскошно одевалась. Сохранились ее счета от портного, из которых ясно, что мадам заказывала парчовые платья с кружевами и ни в чем себе не отказывала.
В глубине ее сада стояла печь, в которой она сжигала «отходы производства». Зловещая и трогательная деталь: Монвуазен со своими подручными — Мари Босс и некой Лепер — крестили недоношенных младенцев «малым крещением», прежде чем отправить их тела в огонь.
Человеческие эмбрионы в XVII столетии рассматривались как один из важнейших ингредиентов, употребляемых в черной магии. Конечно, Монвуазен не могла упустить такую возможность поживиться и продавала тела выкинутых младенцев алхимикам — Ванану и Шастейлю, которые изготавливали всевозможные снадобья: приворотные средства, омолаживающие средства, средства повысить потенцию…
В шайке было и два священника — Франсуа Мариэтт и Этьен Гибур, оба эти нечестивца оказались весьма искушены в обрядах, которые в те столетия именовали «обедней святого Секария», а теперь чаще называют «Черной мессой».
Дж. Дж. Фрэзер:
«Гасконские крестьяне также верят, что, для того чтобы отомстить своим врагам, злые люди иногда склоняют священника отслужить обедню, называемую обедней святого Секария. Знают эту обедню очень немногие, и три четверти из них ни за что на свете не согласились бы ее отслужить. Только недобрый священник отважится исполнить этот отвратительный обряд, и можете быть уверены, что на Страшном суде он дорого за это заплатит. Викарий, епископ и даже архиепископ города Оша не имеет права отпустить такой грех. Одному лишь папе римскому принадлежит это право. Служить обедню святого Секария можно только в разрушенной и запущенной церкви, где ухают ко всему безучастные совы, где в сумерках бесшумно летают летучие мыши, где по ночам останавливаются на ночлег цыгане и где под оскверненным алтарем притаились жабы. Сюда-то и приходит ночью недобрый священник со своей возлюбленной. Ровно в одиннадцать часов он начинает задом наперед бормотать обедню и заканчивает ее, как только часы зловеще пробьют полночь. Священнику помогает его возлюбленная. Гостия, которую он благословляет, черна и имеет форму треугольника. Вместо того чтобы причаститься освященным вином, он пьет воду из колодца, в который было брошено тело некрещеного младенца. Знак креста он чертит на земле, и притом левой ногой. Делает он также много других вещей, на которые ни один добрый христианин не мог бы даже взглянуть без того, чтобы его до конца жизни не поразили слепота, глухота и немота. А тот, по чьей душе отслужили тайную обедню, мало-помалу усыхает. Никто не может сказать, что с ним. Врачи и те ничего не могут понять. Им и невдомек, что его медленно губит обедня святого Секария».
Такую обедню можно отслужить не только на смерть, но и на исполнение любого желания. Если какая-то женщина желает приворожить мужчину, то она должна предоставить свое тело в качестве алтаря для «Черной мессы». Над ее животом приносят жертву — невинного младенца и окропляют женщину его кровью. После этого она может произнести свои желания, и Сатана их исполнит.
Вот такие штучки и проделывали преподобные Мариэтт и Гибур. Младенцев для жертвоприношений поставляла Монвуазен, а заказчицами порой были особы весьма знатные.
Для беспристрастного ведения расследования был учрежден особый трибунал «Огненная палата». Монвуазен держалась крепко и не дала никаких показаний. По чьему-то распоряжению пыткам ее подвергли чисто формально.
Суд обвинил ее в отравлениях, незаконных абортах, убийствах младенцев и проведении черных месс, которые творил ее соучастник, аббат Гибур. В феврале 1680 года Монвуазен была сожжена на костре на Гревской площади. Она не выказала никакого раскаяния в своих преступлениях: накануне казни с аппетитом ужинала и выпивала с тюремщиками, причем напилась допьяна и стала распевать непристойные песни. Когда пришедший священник посоветовал ей прочесть молитвы, она спела два гимна — перемежая их бранью. Даже на костре она дралась с палачом, не позволяя привязать себя к столбу, отбрасывала ногами горящие связки хвороста и громко ругалась, обвиняя всех в распутстве. Но имен она не назвала.
«В Нотр-Дам она не хотела произнести публичное покаяние, — писала мадам де Савинье. — На Гревской площади она сопротивлялась изо всех сил, не желая сходить с телеги. Ее стащили силой, закованную в цепи, подняли на костер, завалили соломой. Колдунья сыпала проклятьями, скидывала пуки соломы пять или шесть раз. Но вот огонь поднялся к небу, и она исчезла из виду. Такова была смерть мадам Лавуазен».
Ла Вуазен промолчала, но зато ее дочь — Мария-Маргарита — рассказала много интересного. Среди клиентов своей матери она назвала великого драматурга Расина, графиню Суассонскую (в девичестве Олимпию Манчини, племянницу покойного Мазарини), ее сестру герцогиню Бульонскую, мадам де Вивон (золовку мадам де Монтеспан), и даже маршала Люксембургского. Но, кроме того, Мария-Маргарита назвала еще одно имя — де Монтеспан. Выяснилось, что камеристка королевской фаворитки по имени Като действительно была протеже ведьмы Монвуазен. Она и осуществляла связь между своей госпожой и колдуньей.
Еще одной фигуранткой этого дела была Клод де Вин по прозвищу Гвоздика (1637–1687), приближенная Монтеспан. Она не только помогала ей в черных делишках, но и порой замещала свою госпожу в королевской постели, с ее разрешения, конечно. Ходили слухи, что году примерно в 1676 Клод родила Людовику дочь Луизу де Мэйзонбланш, которую, впрочем, он так и не признал.
Против Расина серьезных улик не нашлось. В то время престарелый классик французской литературы завел роман с актрисой Дю Парк по прозвищу Маркиза, сплетничали, что он даже тайно женился на ней. А потом вдруг двадцатидвухлетняя женщина скоропостижно умерла. Расин был очень опечален и ударился в религию. Поговаривали, что он отравил ее из ревности, но вероятнее всего, что актриса забеременела и умерла, приняв средство для выкидыша, возможно, купленное у той же самой Монвуазен.
