Гордон Корриган - Столетняя война

Людей, нашедших в городе убежище, посчитали лишними ртами, и несколько сотен полуголодных мужчин, женщин и детей выставили за ворота. Король Генрих не позволил им пройти через свои линии, едой тоже не поделился. Он якобы сказал: «Не я их сюда привел», – хотя в Рождество 1418 года послал провизию на нейтральную территорию. Изгнание бесполезных ртов с целью сбережения провизии произошло слишком поздно, и 31 декабря группа французских рыцарей появилась на крепостной стене и попросила о переговорах. Генрих заставил их подождать, но 2 января переговоры начались, и начальник гарнизона заявил, что, если к 19 января подкрепление к нему не подойдет, он сдаст город и примет условия англичан. Условия эти были на удивление великодушными. Хотя контрибуция составляла 300 000 крон (50 000 фунтов), гарнизон мог свободно уйти, оставив оружие и поклявшись, что в течение года не будет воевать с англичанами; горожане присягнули Генриху, а он, в свою очередь, не стал отбирать их дома и имущество. Подкрепление так и не появилось, так что Руан перешел в руки англичан. Генрих два месяца исправлял ущерб, после чего продолжил покорение Нормандии. К концу 1419 года все герцогство снова стало принадлежать Англии.

Покорение Нормандии было лишь первым шагом в утверждении сюзеренитета, и Генрих усердно формировал местную администрацию и делал все, чтобы впоследствии она самостоятельно поддерживала порядок. У норманнов, не пожелавших поклясться в верности английскому королю, отбирали земли и передавали их англичанам, но те, кто проявлял лояльность, становились надзирателями, судьями и судебными приставами. В целом главные назначения получали англичане, хотя гражданская служба изменилась. Норманнам, поклявшимся в лояльности, могли за десять пенсов (0,04 фунта) выдать удостоверение, защищавшее от притеснений английских патрулей. Как и в Кале, Генрих пригласил в Руан английских поселенцев, и несколько тысяч человек, главным образом мелких дворян и купцов, в последующие годы мигрировали в Нормандию. Многие женились на нормандских девушках и спустя столетия слились с местным населением; хотя их потомки до сих пор там живут, имена изменились на французский лад, и они не ощущают своих английских корней. На ту пору не вся Нормандия приветствовала приход англичан, тем более что население обложили более высокими налогами (может, просто собирали усерднее), но, как ни странно, сопротивления почти не было. Несколько вольных рот, во главе которых стояли лишенные собственности французы, прятались в лесах, а когда их поймали, всех перевешали, но нормандская бюрократия оставалась лояльной, а английский гарнизон, размещавшийся в Нормандии, был крошечным. Если бы англичан ненавидели, мятежники быстро с ними бы расправились. Тот факт, что Нормандия оставалась английской в течение тридцати лет, доказывает, что, сколь бы деспотично ни вели себя английские правители, они все же были предпочтительнее французских властей.

Потом Англии повезло – у Генриха появился союзник. Ожесточенная вражда между бургиньонами и арманьяками не помешала Жану Бесстрашному, герцогу Бургундскому, обратить внимание на военные успехи англичан. У него не было добрых чувств к дофину или к приспешникам Орлеанским, однако Жан не хотел, чтобы Англия управляла всей Францией, – на такое господство со временем он рассчитывал сам. Начались переговоры между двумя противоборствующими французскими фракциями. Бургиньоны вдруг осознали, что, несмотря на ужасную судьбу, которую уготовили арманьякам после восстания в Париже, когда сотни человек были убиты, все же можно прийти к компромиссу. В сентябре 1419 года в Монтро на реке Йонна, в сорока милях к юго-востоку от Парижа, герцог Бургундский принес оммаж двадцатилетнему дофину. Когда он преклонил колени, арманьяки, не желавшие ничего забывать или прощать, нанесли удар, и Жана изрубили на куски – сначала отсекли ему правую кисть, чтобы не дать поклониться дьяволу. Бургиньоны заявили, будто сам дофин дал сигнал к нападению. Правда это или нет, но убийство вызвало волну возмущений по всей Франции. Многие люди в Париже и на севере страны обвиняли дофина во всех бедствиях, которые навлекла на них война. Наследник герцога Жана Филипп, зрелый двадцатипятилетний воин, пришел в ужас и немедленно вступил в переговоры с единственным человеком, который мог помочь ему отомстить, – с английским королем Генрихом V. В декабре 1410 года был заключен официальный союз Англии и Бургундии, тем самым Филипп признал притязания Генриха на французский престол, а Генрих, в свою очередь, обещал не вмешиваться в дела Бургундии, разве только на правах феодального властителя.

С этого момента англо-бургундская армия начала кампанию, целью которой являлось завоевание Франции, и сочетание столь существенной военной угрозы с усталостью от войны и отвращением, вызванным убийством отца Филиппа, убедило сторонников безумного короля Карла VI заключить мир с Генрихом. Так появился договор в Труа, подписанный 20 мая 1420 года. Договор гарантировал Генриху почти все, чего добивались его предшественники. Возможно, Карл не знал, что подписывает, но parlement ратифицировал договор, и Генрих официально был признан наследником Карла на французский престол. (Королева Изабелла, долго возглавлявшая «альтернативный» двор на территории Бургундии, очень кстати объявила, что ее сын, дофин Карл, является плодом адюльтера, а следовательно, бастардом.) Нормандия должна была оставаться в собственности Англии до тех пор, пока Генрих не станет королем Франции и не примет оммаж от Бретани. Два королевства не объединились, а управлялись по отдельности, хотя одним и тем же человеком. Генриху еще предстояло покорить территорию к югу от Луары: эта часть Франции пока не заявила о своей верности. Между тем Генрих был объявлен регентом Франции, состоялась помолвка с Екатериной Валуа, девятнадцатилетней дочерью Карла VI. С формальной точки зрения брак был династическим, однако со временем перерос в настоящую любовь. Екатерина стала горячо любимой королевой, а впоследствии вдовствующей королевой Англии.

Бракосочетание состоялось через две недели после того, как подписали договор: Генриху было некогда, и после быстрой консумации брака объединенная армия двинулась на осаду Монтро, к месту казни герцога Жана. Генрих уже не притворялся добрым малым: любой человек, оказывавший сопротивление его армии, объявлялся предателем, и с ним поступали соответственно. Пленных вешали за стенами Монтро, побуждая тем самым гарнизон к немедленной сдаче. Армия двинулась на север, к Мелену, городу, находившемуся примерно посередине между Монтро и Парижем. Здесь задача была намного сложнее, поскольку город занимал хорошее положение для обороны: цитадель находилась на острове среди Сены, а гарнизоном командовал решительный гасконец Арно де Барбазан. Осада затянулась, англичане пытались обстреливать стены, а когда это не помогло, решили привлечь саперов. Французы ответили тем же, и под землей при свете фонарей разыгрывались ожесточенные схватки, однако защитники держались, пока наконец в ноябре у них не кончилась еда, в городе не осталось ни собак, ни кошек, ни крыс, и Мелен сдался. Генрих решил повесить де Барбазана, поскольку тот, как гасконец, был вдвойне предателем: он предал Генриха как короля Англии и властителя Аквитании, а теперь и короля Франции, однако пронырливый солдат избежал смерти. Он процитировал рыцарский кодекс, который гласил, что, если человек бьется с королем, они ровня. Барбазан утверждал, что бился с Генрихом в одной из потасовок в туннеле. У шотландских солдат из гарнизона Мелена подобных оправданий не нашлось. Их король Яков I, бывший узником в Тауэре, официально считался гостем и союзником Генриха, а посему шотландцы, воевавшие против Англии, являлись предателями.

В сентябре 1420 года Генрих торжественно въехал в Париж. Горожане, возможно, не любили англичан, но если в стране наступят наконец мир и стабильность, можно и поприветствовать традиционного врага. Рождество 1420 года Генрих провел в Лувре, после чего оставил в Париже гарнизон, которому надлежало подавлять любые реваншистские настроения, и вместе с Екатериной отправился в Англию. Архиепископ Кентерберийский короновал Екатерину. Целью церемонии отчасти являлось желание показать людям новую королеву, а отчасти сбор новых налогов для продолжения войны. Денег, собранных в Нормандии и Франции, было недостаточно. Представители высшей аристократии и лучники неплохо нагрели руки на войне, а вот в английской казне дела обстояли не лучшим образом. Парламент поворчал, но выдать необходимую субсидию согласился.

Между тем из Франции пришло известие о первом за многие годы поражении англичан, которое произошло 22 марта 1421 года в битве при Боже. Брат короля герцог Кларенс проводил операцию на реке Луаре, намеревался захватить Анжер, но обнаружил, что город слишком силен. В войске Кларенса было около полутора тысяч пехоты и 4500 лучников, они отошли к Бофор-ан-Вале, что к восьми милях к северо-востоку от Бофора. Хронисты невнятно сообщают о том, что произошло, но, похоже, Кларенс пренебрег советом старших командиров, забыл все, чему научились англичане за десятилетия кампаний во Франции, и, вместо того чтобы выждать, пока лучники вернутся после поисков продовольствия, отправился с пехотой числом около 800 человек на вылазку, надеясь застать французов врасплох. Он поднялся на холм по болотистой местности и оказался лицом к лицу с крупной группировкой. Результат был предсказуемым: герцог вынужден был ретироваться к речке Куэнон, и там его атаковали шотландцы под командованием графа Бьюкена. Кларенс был убит, погибли и несколько его офицеров, включая сэра Гилберта д’Умфравиля, который отговаривал герцога от этой вылазки; другие англичане угодили в плен. Только прибытие лучников под командой графа Солсбери не позволило стычке превратиться в побоище. Тело Кларенса удалось вывезти в Англию. Его гробница находится сейчас в Кентерберийском соборе, неподалеку от могилы его отца Генриха IV. Кларенс, должно быть, понимал, что совершает невероятную глупость, но, в отличие от своих братьев, не был при Азенкуре, а утомительные осады его не привлекали. Возможно, Кларенс подумал, что ему выпал шанс прославиться в реальной битве и одно лишь его появление на поле боя напугает и дезорганизует французов, он одержит легкую победу даже против превосходящего по численности войска противника. Если бы вражеская группировка состояла только из французов, то, вероятно, так бы и произошло, но шотландцы, опытные наемники, многому научились от англичан и были готовы к бою. Результат битвы воодушевил дофина и его окружение, но никаких практических выводов они не сделали. А Жан Бретонский вдруг осознал собственное положение и, несмотря на долг английскому оружию – без него он вряд ли стал герцогом, – начал подумывать о том, чтобы перейти на другую сторону.