Опровергнуть слова члена Военного совета Телегина оказалось невозможным даже спецам из ГлавПура. Он, хорошо представляя важность и всю ответственность за сообщаемые им сведения, попросил секретаря окружной парткомиссии батальонного комиссара М.Н. Попова вести записи его телефонных разговоров и устных распоряжений. Условились, что во время телефонных разговоров он будет записывать его слова в рабочую тетрадь, оставляя свободное место для последующей записи распоряжений и слов собеседников Телегина. Так было положено начало разделу в рабочей тетради, получившей позднее название «Запись боевых приказов и распоряжений Члена Военного Совета МВО дивизионного комиссара Телегина К.Ф.», которая и сейчас хранится в ЦАМО РФ. В своей книге Телегин приводит поминутно записанные 24 записи разговоров и распоряжений, которые последовали с 16.00 до 17.50 5 октября. На некоторых из них мы еще остановимся.
Между прочим, 5.10 в 15.45 Л. Мехлис напрямую доложил из штаба Резервного фронта Сталину, что части 24, 43 и 33-й армий отрезаны от своих тыловых баз. «<...> Связи с ними нет. Дорога на Москву по Варшавскому шоссе до Медыни, Малоярославца открыта. Прихожу к выводу, что управление войсками здесь потеряно»[160]. В другое время, зная характер Мехлиса и его склонность к раздуванию из мухи слона, серьезного внимания на его доклад не обратили бы. А тут его доклад стал еще одним свидетельством, что Буденный не владеет ситуацией и полностью потерял управление войсками фронта.
А паникеры были. Так, комендант 2-го участка военно-автомобильной дороги Малоярославец – Подольск капитан Сорокин, потеряв самообладание, примчался на автомашине в артучилище, где доложил о «прорыве» немецких танков через Малоярославец и их продвижении на Подольск. Телегин приказал перепроверить эти сведения, но на этот раз счел своим долгом доложить о них в Генштаб. При этом он предупредил, что принял меры к перепроверке, и просил пока не докладывать Ставке. Но в Ставку все же доложили.
«И в 18 часов 15 минут последовал звонок И.В. Сталина. Что он говорил, не записано в рабочей тетради, но на всю жизнь запечатлелось в моей памяти:
– Телегин? Вы сообщили Шапошникову, что танки противника прорвались через Малоярославец?
– Да, я, товарищ Сталин.
– Откуда у вас эти сведения?
(Телегин доложил. – Л.Л.)
– Это провокация. Прикажите немедленно разыскать этого коменданта, арестовать и передать в ЧК, а Вам на этом ответственном посту надо быть более серьезным и не доверять всяким сведениям, которые приносит сорока на хвосте.
– Я, товарищ Сталин, полностью этому сообщению не доверял, немедленно принял меры перепроверки и просил генерала Шарохина до получения новых данных Ставке не докладывать. Комбригу Елисееву приказано немедленно выступить из Подольска с передовым отрядом на Малоярославец.
– Хорошо. Но впредь такие сведения надо проверять, а потом докладывать».
Далее Телегин заключает, что командование тылового округа, далеко отстоящее от руководства боевой деятельностью на фронте, не имело юридического и морального права говорить первым о том, что в глубоком тылу появился враг и идет на Москву. Первыми это должны были сказать командующие фронтами, но они не сказали...
В штабе округа первым делом решили выяснить, что можно немедленно задействовать для усиления обороны ближайших подступов к Москве. Из войск, непосредственно подчиненных округу, в повышенной боевой готовности находились только военные учебные заведения, два-три полка артиллерии и части ПВО. В Подольском пехотном училище было четыре батальона общей численностью до 2500 человек и только три роты 2-го батальона в 370 человек с пятимесячным сроком обучения. На днях они должны были стать командирами. На вооружении личного состава, кроме винтовок, имелось: 23 станковых пулемета, учебная батарея 45-мм пушек, а также по восемь ручных пулеметов и девять 82-мм мин на батальон. В Подольском артиллерийском училище положение аналогичное, но есть 34 76-мм и 45-мм орудия. В Подольск был послан помощник командующего по вузам комбриг Елисеев. Он должен был форсировать приведение училищ в полную боевую готовность и наладить связь со штабом МВО. В училище имени Верховного Совета РСФСР было 2 тыс. человек. Начальнику 1-го Московского Краснознаменного артиллерийского училища полковнику Ю.П. Бажанову было приказано принять меры к ускорению формирования первоочередных гвардейских минометных и противотанковых артиллерийских полков. С генералами М.С. Громадиным и Д.А. Журавлевым обсудили возможности перекрытия путей фашистским войскам силами и средствами ПВО.
В районе Москвы формировались 14 танковых бригад, но личным составом они были укомплектованы только частично, боевой техники не имели. Все центральные управления Наркомата обороны буквально без минутной задержки начали выполнять заявки округа по вооружению и экипировке формируемых частей и подразделений. Командования военных академий выделили для них максимально возможное количество хорошо подготовленных командиров и политработников. В 33-ю запасную стрелковую бригаду прибыло 20 тыс. мобилизованных. В короткий срок бригада была укомплектована комсоставом на 85%, политсоставом – на 90% [51].
Рассказ К.Ф. Телегина о драматических событиях 5 октября подтверждает (хотя встречаются и некоторые различия в деталях, в частности, по времени того или иного события) и дополняет бывший командующий ВВС Московского военного округа и Московской зоны обороны генерал-лейтенант авиации в отставке Н.А. Сбытов:
«На рассвете 5 октября летчики нашего 120-го истребительного полка Дружков и Серов обнаружили немецкие танки и мотопехоту, идущие на Юхнов двумя колоннами. <...> Для проверки данных разведки послал на Пе-2 майора Г. Карпенко, инспектора по технике пилотирования ВВС округа. К девяти утра данные подтвердились. Я бегом к члену Военного совета МВО Телегину. Константин Федорович изумился: нет ли ошибки?! Еще дважды пришлось поднимать самолеты – перепроверять это невероятное сообщение. Уже после войны я узнал, что, когда К. Ф. Телегин позвонил в Генеральный штаб Б.М. Шапошникову, в Ставке об этом смертельно опасном прорыве фашистских войск ничего не было известно. Вскоре Телегину позвонил Сталин и приказал собрать все, что есть годного для боя, и задержать противника на пять-семь дней на Можайском рубеже.
Мы прикинули: можем собрать до тысячи самолетов и по прорвавшимся танковым колоннам нанести мощный удар с воздуха. <...> О том, с кем разговаривал после моего ухода Телегин, я тогда, конечно, не знал. Сам же начал проверять, как идет подготовка к удару. Но вскоре мне говорят: все ваши приказы отменены (?!). В 14 часов меня вызвали к начальнику Особого отдела Красной Армии Абакумову. В его кабинете находились еще два генерала.
«На каком основании устраиваете панику? – резко спросил Абакумов. – Ваши летчики трусы и паникеры, как и их командующий...»
Ну и так далее... Словом, мне, командующему, не поверили!
Часов в 18 привезли протокол допроса, потребовали его подписать. Я написал: «Последней разведкой установлено, что фашистские танки находятся уже в районе Юхнова, к исходу 5 октября город будет ими занят». И расписался...» [52].
Таким образом, о прорыве подвижных соединений противника к Юхнову в Ставке узнали только во второй половине дня 5 октября. Но, видимо, не до конца осознали надвигающуюся опасность охвата и окружения основных сил Западного и Резервного фронтов. В первую очередь Генштаб и командование МВО начали принимать срочные меры, чтобы задержать продвижение от Юхнова на Медынь и выиграть время для усиления угрожаемого направления. К сожалению, вмешательство Берии и Абакумова не позволило в этот день подготовить и осуществить мощный удар авиации по танкам противника, находившимся всего в 200 км от столицы. Только после распоряжения первого секретаря Московского комитета и одновременно члена ЦК партии Щербакова командование Московского военного округа смогло спокойно работать по организации отпора прорвавшейся группировке противника.
Сбытов продолжает:
«В три часа ночи на мой КП позвонил начальник штаба ВВС Красной Армии генерал Г. Ворожейкин, сказал: «Ваша разведка была права. Это фашисты. ГКО ваши действия одобрил...» А я с горечью подумал: какие действия? Бездействие! Ведь могли своевременно нанести удар, но не сделали этого <...>» [52].
В этот день тревожные сообщения воздушной разведки следовали одно за другим:
– 14.15 от старшего лейтенанта Завгороднего, 10-й иап:
«Колонна противника из 30 – 40 танков и 30 – 40 автомашин прошла через наши аэродромы Климово и Знаменка (35 км юго-восточнее Вязьмы. – Л.Л.). Колонну прикрывают 18 – 20 истребителей <...>»;
– 17.45 от командира 564-го иап капитана И.В. Щербаков (летал на У-2):
«Наблюдал колонну мотопехоты и танков противника. Голова – Юхнов, хвост – 20 км юго-западнее Юхнова. В районе аэродрома Юхнов был обстрелян зенитной артиллерией <...>»;
