проблемы были связаны: у государства не имелось денег и средств, чтобы привлекать рабочих хорошими материальными условиями.
Сверхцентрализованное государство «ордынского» типа (а к началу тридцатых годов СССР восстановил один за другим все признаки этой модели) сильнó своей повышенной способностью к концентрации усилий в заданном властью направлении. Поскольку все материальные и нематериальные ресурсы были сосредоточены на развитии промышленности, она — вернее, некоторые ее отрасли — действительно росли стремительными темпами, однако темпы эти далеко отставали от заданных параметров, и чем дальше, тем больше.
После первого рывка во второй половине 1930 года наметилось замедление. Предполагалось, что за этот год объем производства взлетит на заоблачные 32 %, на деле же получилось около 20 % — тоже много, но «пятилетки в четыре года», да и в пять, никак не выходило.
Вместо назначенных 180 % к 1932 году промышленность выросла на 100 % (даже меньше, чем по забракованному «отправному» плану), машиностроение на 170 % вместо 230 %, чугуна выплавили 6 миллионов тонн вместо 17 миллионов, электроэнергии вместо 22 миллиардов киловатт выработали только 13,5 миллиардов. К тому же в народном хозяйстве из-за нарушения баланса перекосились все пропорции. Множество заводов стояли недостроенными, дорогостоящие проекты замораживались из-за нехватки капиталовложений и рабочих рук. Легкая промышленность из-за недофинансирования «просела», обострился дефицит повседневных товаров. Хуже всего, что сократилось сельскохозяйственное производство (о причинах будет рассказано в следующей главе), так что о сытых временах НЭПа пришлось забыть.
Чтобы снять с себя ответственность за провалы и неудачи, партия и правительство поступили точно так же, как во время кризиса хлебозаготовок, когда вину возложили на «кулаков». На самых проблемных участках «фронта индустриализации» виновниками объявили скрытых врагов из числа «спецов» — инженеров. Состоялась череда судебных процессов над «саботажниками» и «вредителями», широко освещавшаяся в прессе и сопровождавшаяся митингами «разгневанного народа».
Первое судилище устроили в 1928 году в связи с бедственным положением в горнорудной промышленности. Несколько сотен технических специалистов были арестованы по сфабрикованному «Делу об экономической контрреволюции в Донбассе». Процесс получил название «Шахтинского дела». Чекисты придумали целую вражескую организацию, связанную с белой эмиграцией и иностранными разведками. Пятеро обвиняемых были расстреляны, многие отправлены в тюрьму. По тому же рецепту проводились дела о «вредительстве» на оружейных заводах и на железнодорожном транспорте.
В момент, когда у пятилетки начались серьезные проблемы, в 1930 году, органы ОГПУ изобрели некую подпольную «Промышленную партию», якобы объединявшую 2000 специалистов-«вредителей», которые своими кознями срывали темпы индустриализации. Огромное следствие разделилось на множество судебных процессов поменьше — практически во всех отраслях промышленности.
Всё это были не столько расправы (хоть пострадало множество невинных людей), сколько, выражаясь по-современному, пиар-акции, объяснявшие народу, что во всех неудачах виноваты враги. В конечном итоге проблему с невыполнением пятилетнего плана власть решила незамысловато. На исходе 1932 года, пользуясь монополией на информацию, правительство вдруг мажорно сообщило народу, что всё намеченное блестяще осуществлено с опережением сроков — за четыре года и три месяца. Проверить эти сведения было некому, а тех, кто мог бы публично усомниться в их достоверности, в стране уже не осталось. Так во все учебники истории потом и вошло, что первая пятилетка завершилась блестящим успехом.
И всё же, хоть мегаломанский план и провалился, достижения индустриализации были впечатляющими — особенно на фоне Великой Депрессии, охватившей капиталистическую экономику.
За неполных пять лет возникли новые отрасли промышленности: тракторная, автомобильная, авиационная, танковая. Появились мощные электростанции, были построены или полностью реконструированы полторы тысячи заводов и фабрик — даже больше, чем планировалось. На востоке — в Кузнецке и Магнитогорске — возникла и начала работать вторая индустриальная база, которая спасет страну во время войны, после потери Донбасса.
Тут же был объявлен план второй пятилетки, не менее амбициозный. Однако выполнять эту программу режим собирался уже при помощи иных средств. Прежние были признаны недостаточными.
Правительство переламывает ситуацию
К решению главной проблемы, нехватки работников для гигантской перестройки экономики, сталинское правительство приступило в начале тридцатых, когда захлебывалась первая пятилетка, при помощи деаграризации, а затем использовала другой мощный инструмент — террор.
Существует два способа привлечения больших масс людей к нужной государству работе: экономический, то есть материально-стимулирующий, и насильственный — через принуждение и запугивание. Сталинская мобилизация использовала оба рычага в невиданном доселе масштабе, причем первый, экономический, (выражусь безэмоционально) нестандартным образом. Не имея денег платить за труд адекватную плату, государство резко удешевило его стоимость, согнав с места и поставив под угрозу голодной смерти многие миллионы крестьян. Если в 1928 году в «социалистическом народном хозяйстве» трудились 11,4 миллиона человек, то в 1940 — больше 31 миллиона.
В социальном и гуманитарном смысле эта политика вылилась в настоящую катастрофу, о которой речь впереди, но свою задачу выполнила.
Если же посмотреть на сухие цифры — на динамику роста промышленности в тридцатые годы, картина получается следующая.
Вторая пятилетка (1933–1937), как и первая, была утверждена явочным порядком, уже после того, как началась — в 1934 году на XVII съезде ВКП(б). С учетом печального опыта первой пятилетки задачи ставились с меньшей залихватскостью. На 1933 год рост промышленного производства был запланирован не 32 %, как на 1932-ой, а 16,5 %. Объем капиталовложений предполагалось увеличить в два с половиной раза, и эта цифра не выглядела фантастической. Дополнительные средства высвобождались из-за резкого сокращения закупок оборудования и вообще импорта — начали давать продукцию собственные заводы. По официальной статистике («Журнал Госплана», 1936) в 1931 году было ввезено товаров на 1,1 миллиарда рублей, а в 1934 г. — только на 232 миллиона. Кроме того, СССР экспортировал всё, что только можно и даже что нельзя — например, продовольствие, которого в стране и так не хватало. Едва справившись с голодом (1934), уже на следующий год страна отправила на внешний рынок 1,5 миллиона тонн зерна. С середины тридцатых торговое сальдо впервые за долгое время стало активным.
Расширение масштабов строительства дало результаты. За пять лет появилось 4500 новых крупных предприятий, массовое внедрение машин
