Русские обычно начинают и заканчивают свои трапезы стаканом ликера, который им подносят на тарелке перед едою и после нее. Марта подошла с блюдом, на котором стояло несколько маленьких стаканов. Царь, посмотрев на нее, сказал: «Марта, мне кажется, что мы оба смутились, но я рассчитываю, что мы разберемся этой ночью». И, повернувшись к Меншикову, сказал: «Я ее забираю с собой». Сказано – сделано. Без всяких формальностей он взял ее под руку и увел в свой дворец. На другой день и на третий он (Петр) видел Меншикова, но не говорил с ним о том, чтобы прислать ему ее (Марту) обратно. Однако на четвертый день, поговорив со своим фаворитом о разных делах, которые не имели никакого отношения к любовным делам, когда тот (Меншиков) уже уходил, он его вернул и сказал, как бы размышляя: «Послушай, я тебе не возвращу Марту, она мне нравится и останется у меня. Ты должен мне ее уступить». Меншиков дал свое согласие кивком головы с поклоном и удалился, но царь позвал его во второй раз и сказал: «Ты, конечно, и не подумал о том, что эта несчастная совсем раздета. Немедленно пришли ей что-нибудь из одежды. Она должна быть хорошо экипирована». Фаворит понял, что это значило, и даже больше. Он знал лучше кого бы то ни было характер своего господина и каким способом ему угодить.
Когда он вернулся к себе, первой его заботой было собрать все пожитки этой женщины, в которые он вложил ларчик с бриллиантами, так как никогда ни один человек не имел столько драгоценных камней, как Меншиков… Вернувшись в свою комнату, она была удивлена, увидев там все свои пожитки, которых она не просила. Она возвратилась в комнату царя и сказала в шутливом тоне, который очень ей шел: «Я была довольно долго в Ваших апартаментах, и теперь Ваша очередь совершить прогулку в мои. У меня есть нечто весьма любопытное, чтобы показать Вам». И, взяв его за руку, она его повела туда.
Показав вещи, присланные Меншиковым, она сказала ему (Петру – В. Б.) более серьезным тоном: «То, что я вижу, говорит о том, что я буду здесь до тех пор, как Вы этого пожелаете, а поэтому будет неплохо, если Вы посмотрите на все эти богатства, которые я принесла». Тотчас она распаковала свои свертки и сказала: «Вот вещи служанки Меншикова», – но, заметив ларец, который она приняла за футляр для зубочисток, воскликнула: «Здесь произошла ошибка, вот вещь, которая мне не принадлежит и которой я совсем не знаю». Она его открыла и, увидав там очень красивое кольцо и другие драгоценности стоимостью в 20 тысяч рублей, или 100 тысяч франков, посмотрела в упор на царя и сказала: «Это от моего прежнего хозяина или от нового? Если от прежнего, то он щедро вознаграждает своих слуг». Она немного поплакала и некоторое время молчала. Затем, подняв глаза на царя, который внимательно смотрел на нее, сказала: «Вы мне ничего не говорите? Я жду Вашего ответа».
Царь продолжал смотреть на нее, ничего не говоря. Она еще раз взглянула на бриллианты и продолжала: «Если это от моего прежнего господина, то я, не колеблясь, отошлю их ему обратно». И затем добавила, показав маленькое кольцо, не очень дорогое: «Я сохраню лишь это, которого более чем достаточно, чтобы оставить воспоминание о том добре, что он сделал для меня. Но если это мне дарит мой новый хозяин, я их ему возвращаю, мне не нужны его богатые подарки. Я хочу от него нечто более ценное». И в этот момент, залившись слезами, она упала в обморок, так что пришлось давать ей воду «Королева Венгрии». Когда она пришла в себя, царь сказал, что эти драгоценности были не от него, а от Меншикова, который сделал ей прощальный подарок. Он же признателен ему за это и хочет, чтобы она приняла этот подарок. Благодарить за подарок он станет сам.
Эта сцена происходила в присутствии двух слуг, которых прислал Меншиков, и одного капитана Преображенского полка, которого царь, не предвидя, что могло произойти, позвал, чтобы дать ему приказания. Сцена наделала много шуму в обществе, вскоре только и говорили, что о знаках внимания и уважения со стороны царя к этой женщине. Все были удивлены его утонченной галантностью обхождения с ней. Это было тем более необычно, что до тех пор все его манеры обхождения с прекрасным полом были крайне бесцеремонны, даже с дамами самого высокого положения. По одному этому случаю уже можно было судить, что он питал к ней настоящую страсть, и в том не было ошибки.
Меншиков первый это заметил и почувствовал, насколько эта женщина, которая позднее была ему очень полезна, будет иметь влияние на царя. Можно предположить, что в прекрасном подарке, который он сделал Марте, было больше политики, чем щедрости. Любовь, когда она завладевает серьезно сердцем мужчины, меняет весь его характер».
Встреча царя со служанкой переросла в огромное чувство, преобразившее Петра. Он перевез ее в Москву, скрытно поселив в маленьком домике на окраине и сохраняя в глубокой тайне свои отношения с ней.
«О силе любви, – продолжает Вильбуа, – можно судить по чрезмерной стеснительности его поведения. Этот государь был очень трудолюбив, и у него было много дел. Необходимость прерывать их не только днем, но и ночью, заставила его снять немного покрывала таинственности со своих ночных отлучек. Он назначал аудиенции своим министрам и обсуждал с ними в присутствии Марты самые важные и самые секретные дела. Но вот во что трудно поверить: этот государь, отношение которого к женщинам было хорошо известно (он считал их пригодными лишь для той роли, которую он им отводил до тех пор), не только признал эту женщину способной участвовать в качестве третьего лица в беседах с его министрами, но даже хотел, чтобы она высказывала при этом свое мнение, которое часто оказывалось решающим или компромиссным между мнением царя и мнением тех, с кем он работал.
Они утверждали, что эта женщина благодаря своей проницательности и природному здравому смыслу подсказывала им, когда они обсуждали с государем самые сложные и самые важные дела, такие методы и решения, до которых они сами никогда бы не додумались и которые позволяли им выйти из многих больших затруднений и решить срочные дела. Следовательно, неудивительно, что наслаждение, которое называют алтарем любви, послужило лишь тому, что изо дня в день любовь царя усиливалась, так как в ласках и удовольствиях он находил чудесный источник, благотворный для его дел. Это было так благотворно, что, видя в ней все более и более ангела-хранителя, он ничего не скрывал от нее и ей первой сообщал свои самые великие и тайные намерения.
Именно в этот период, когда она жила в полном уединении, общаясь лишь с царем и его министрами в его присутствии, у нее родились две дочери: цесаревна Анна, ставшая затем герцогинею Гольштейн-Готторпской, и цесаревна Елизавета. Именно тогда, слушая рассуждения царя и его министров, она вошла в курс различных интересов виднейших семей России, а также интересов соседних монархов. Здесь она познакомилась с главными принципами государственной власти и правительства, которые в дальнейшем она так успешно осуществляла на практике. Здесь же начал развиваться зародыш тех хороших качеств, которыми ее наградила природа и которые в дальнейшем проявились во всем своем блеске».
Первая морская победа в устье Невы
12 октября 1702 года русские войска взяли крепость Нотебург, ранее называвшуюся Орешек. Крепость располагалась на острове у истоков Невы и была захвачена морским десантом, атаковавшим ее со всех сторон. Местоположение Нотебурга было стратегически важным, по-настоящему ключевым, и потому Петр тут же переименовал крепость в Шлиссельбург, что в переводе с немецкого означало «Ключ-город». (Впоследствии в крепости двести лет находилась тюрьма, в которой содержались, чаще всего пожизненно, важные государственные преступники. Здесь же, в Шлиссельбурге, приводились в исполнение и сотни смертных приговоров.)
Овладение крепостью открыло Петру путь по Неве к ее устью, и вскоре русские галеры дошли до Финского залива.
Здесь 7 мая 1703 года, в устье Невы, при ее слиянии с рекой Охтой, и была одержана первая морская победа. Между Невой и Охтой лежала еще одна шведская фортеция – Ниеншанц. Сюда в конце апреля по приказу Петра фельдмаршал Б. П. Шереметев привел двадцатитысячный корпус, располагавшийся перед тем возле Шлиссельбурга. Шереметев подошел вплотную к Ниеншанцу и обложил его с трех сторон.
С. А. Чистякова далее пишет об этих событиях так: «Начались осадные работы и, несмотря на сильную канонаду, русские подошли так близко, что устроили сильную батарею из сорока восьми пушек и шестнадцати мортир. Прибыл и сам Петр осмотреть укрепления, и написал Меншикову: „Город – гораздо больше, чем говорили, но все-таки не больше Шлиссельбурга. Провал пред нашими войсками, уверяли, будто он ниже городского, но я нахожу, что он выше и насыпан по правилам фортификации, только не обложен дерном“.
Не довольствуясь осмотром крепости, капитан бомбардирский с семью ротами гвардии сел на баркасы и лодки и поплыл вниз по Неве, чтобы осмотреть ее устье. Он проходил мимо Ниеншанца, откуда открылась жесточайшая канонада, не причинившая никакого вреда нашим лодкам. На взморье царь устроил укрепление и оставил в нем три роты гвардии под командою урядника Щепотова, а сам возвратился в лагерь, где батареи были уже совершенно готовы.
