Возможно, в эти дни Ножин тайно встречался и с Каракозовым. Такое предположение выдвигал ещё один из первых исследователей дела 4 апреля Евгений Колосов. Собрав все сведения (в основном циркулировавшие как слухи) о неестественной причине смерти Ножина, Колосов предположил, что между ним и Каракозовым могли возникнуть несогласия относительно покушения, и что Каракозов мог отравить Ножина, боясь с его стороны помехи своим планам. В самом деле, Каракозов все эти дни носил при себе яды, в том числе медленно действующий морфий. По данным следствия, Ножин заболел в четверг или пятницу на Пасхальной неделе; 2 апреля, в субботу, ему стало резко хуже, его отвезли в Мариинскую больницу. В этот же день Каракозов, согласно его показаниям, купил на базаре пистолет, предназначавшийся для покушения.
А может быть, и другое. Ножин выполнил роль связующего звена между «партией Константина» и группой Каракозова, и стал не нужен. И даже опасен: как претендент на весомую политическую роль в случае успеха, и как лишний свидетель в случае провала заговора. Партия, «полезная только для высших слоев общества», не имела оснований церемониться с идейными убийцами, героическими разрушителями; она лишь использовала их в своих интересах.
Каракозова повесили. Через два месяца светское общество Петербурга отпраздновало свадьбу цесаревича Александра и принцессы Дагмар, в православии Марии Фёдоровны. Мир в императорской семье и в среде властной элиты был восстановлен – до поры до времени. Никто не мог тогда знать, что молодой супруге наследника предстоит пережить гибель всех своих детей и внуков в революционной смуте. Копаться в тёмных обстоятельствах нелепого выстрела, совершённого нелепым человеком у ворот Летнего сада, было сочтено излишним. В деле Ножина появилось заключение: «Умер от сильного расстройства внутренних органов… Причина болезни… крылась в самом организме». На этом расследование закончилось.
Бубновые тузы, «червонные валеты»
Состояние русского общества с конца XVII века и до сего дня можно охарактеризовать одним словом: раскол. В истории России это не событие, а процесс. Изредка принимая явные формы, как во времена протопопа Аввакума и Стеньки Разина, а чаще развиваясь скрыто, ползуче и незаметно, раскол духовный, политический, нравственный и культурный столетиями грыз русскую душу, корёжил устои российского государства. Во второй половине XIX столетия он обрядился в красные одежды революционного движения. Революция в России была делом не какой-то малой, фанатичной и озлобленной части общества, а делом всей нации. В этом деле по-своему участвовали и низы, и верхи, и аристократия, и чернь, и богатые, и бедные. Народ российский рассыпался, как колода карт. Незримая рука тасовала эту колоду, избирая козырную масть, побивая старшую карту младшей. В раскладе революционного процесса (до того, как вихри 1905-го и 1917 годов разметали и перевернули всё и вся) главными были четыре карты. Пиковые короли – высшая имперская бюрократия, опора и ограда престола, делавшая всё возможное для ниспровержения этого престола. Бубновые тузы – деятельные и алчные капиталисты, не знающие предела своим желаниям, готовые (прямо по Марксу) на всякий риск и всякое злодейство ради ста процентов прибыли. Червонные валеты – вожди и учителя преступного мира, авантюристы, комбинаторы, волки-одиночки и серые кардиналы криминальных сообществ. Рядом с этими тремя силами наивные романтики революционного подполья, «нигилисты» и бомбометатели, выглядели всего лишь трефовыми шестёрками. А государь император, самодержец всероссийский, мало-помалу превращался в джокера, которого вообще можно выкинуть из колоды…
Пиковые короли
В комедии А. Н. Островского «Волки и овцы», опубликованной в 1875 году, есть такой персонаж – Василий Иванович Беркутов, «помещик, представительный мужчина средних лет с лысинкой, но очень живой и ловкий». Он в два дня обводит вокруг пальца всю губернскую аристократию с её вечно препирающимися партиями «либералов» и «крепостников», запугивает одних, задабривает других, забалтывает третьих, а напоследок блистательно женится на богатой дуре-помещице и прибирает к рукам её перспективное, но бесхозное состояние. По сюжету пьесы, Беркутов является в губернский город из Петербурга, где у него имеются какие-то «важные дела». Такой тип деловых хищников формировался в первое пореформенное десятилетие в коридорах министерств и департаментов, комитетов и экспедиций, в блистательных и вороватых рядах высшей имперской бюрократии.
XIX столетие в России было временем стремительного роста государственного аппарата управления. Количество чиновников в столице Российской империи за первую половину столетия выросло вчетверо (при том что население города за тот же период увеличилось в два раза). Ко времени отмены крепостного права во всех «статских» учреждениях Петербурга и в полиции числилось около 20 тысяч служащих, имеющих гражданские чины со II по XIV класс Табели о рангах. Реформы 1860-х годов дали новый толчок развитию управленческих структур: к 1870 году армия чиновников Петербурга насчитывала уже почти 28 тысяч человек. Это не удивительно: все преобразования, начиная с отмены крепостного права, осуществлялись административным способом, при минимальном участии общественности; их главный деятель – государев служилый человек, чиновник. Разрастались новые ветви древа власти: такие, например, как Петербургский окружной суд и Судебная палата, Градоначальство и Городская дума, Департамент полиции и Департамент неокладных сборов. Но главное – не количественный рост всевозможных департаментов и не умножение чиновничества. Главное то, что в руках лиц, стоящих на верхних ступенях административной пирамиды, концентрировалась неслыханная дотоле власть: управление всё более и более мощными финансовыми потоками.
Эпоху, последовавшую за отменой крепостного права в России, обычно именуют эпохой капиталистической. Можно бы уточнить: государственно-капиталистической. Начиная со времён Строгановых и Демидовых, все великие состояния делались в России с использованием государственного ресурса и при поддержке государства. В первой половине XIX века источниками богатства были казённые подряды, государственные заказы (прежде всего, военные), да ещё, пожалуй, винные откупа, приносившие до 300–400 % дохода. После «Великих реформ» объём государственных заказов значительно вырос, прежде всего – за счёт введения всеобщей воинской обязанности и роста армии. Появились и новые источники обогащения: спекуляция землёй, возведение финансовых пирамид, именуемых «частными банками». Прибыльным делом стало строительство железных дорог. Тут государственное регулирование было всепроникающим, но зато казна щедро одаривала железнодорожных тузов налоговыми льготами, ссудами и гарантиями. В частности, гарантировался выкуп частновладельческих земель, если через них проходила полоса строящейся железной дороги. Именно с этим связана афера, которую проворачивает в губернском городе столичный делец Беркутов. Львиную долю имения богатой вдовы Купавиной составляет лес, цена которому сегодня – грош. Но Беркутов, вращающийся в петербургских «сферах», знает, что через этот лес в скором будущем пройдёт железная дорога, и выкуп земли гарантирован. Следовательно, запрашивать можно будет втридорога. Имение становится куском настолько лакомым, что ради этого стоит даже жениться. Разумеется, информация эта добыта у столичных чиновников не бесплатно.
Распределение государственных подрядов и заказов, особенно при осуществлении масштабных строек и во время войн, приносило чиновникам высшего звена существенные блага в виде явных и неявных взяток. И, что всего важнее, делало их влиятельными, могущественными вершителями судеб людей и денег. Индустриальная эпоха безмерно расширила возможности чиновничества в этой сфере. Если до 1870-х годов самыми выгодными подрядами были сухарный (заготовка сухарей для армии) и суконный (обеспечение армии сукном для обмундирования), то технический прогресс выдвигает на первый план поставки металла, взрывчатых веществ, медикаментов, производство винтовок и пулемётов, строительство крейсеров и броненосцев, обеспечение войск и флота углём, керосином, бензином. С присоединением России к мировому капиталистическому пиршеству соблазнительным блюдом становятся ещё и концессии за границей, в Иране, Китае, Корее. Это уже совсем иные масштабы производства, иные финансовые потоки, иные размеры «благодарности». Тут уже речь шла не о каких-то банальных взятках, а об образовании мощных групп влияния, в которых тесно переплетались интересы капиталистов и амбиции государевых слуг, вплоть до самого высшего сановного слоя – директоров департаментов, министров и даже великих князей, родственников императора.
