Словом, французы отдают себе полный отчет и в мировой роли Клаузевица, и в его роли «бессмертного великого учителя» немцев, как его называл генерал Блюме.
Предлагая читателю краткую биографию Клаузевица, мы имеем в виду не изображение его личных переживаний, а главным образом картину его переживаний идейных, ту сумму передуманных и пережитых военно-политических воззрений, сомнений и догадок, которые послужили этапом к его бессмертному творению «О войне», и без чего последнее едва ли было бы понятно. При этом нужно оговорить, что жизнь и деятельность Клаузевица еще не нашли своего историка. В то время как другие герои освободительных войн Пруссии, как, например, Шарнгорст, Гнейзенау, Бойен и другие имеют своих биографов, как Леман[12], Перц, Дельбрюк[13], Мейнеке[14] и т. д., Клаузевиц еще не обрел исчерпывающего и строго научного толкователя. Единственно полной до последних дней биографией является труд Шварца[15], но, как давно критика совершенно справедливо подчеркивала, работа эта, располагая богатым материалом, хотя и неудачно распланированным, в своих подробностях полна ошибок, торопливых обобщений и вообще научно несолидна. Отнюдь не ставя себе задачи специального исследования жизнедеятельности Клаузевица, мы нашли возможным ограничиться для наших биографических набросков трудом француза Рока[16], как новейшего среди других, научно вполне приличного и отличающегося выразительной ясностью изложения. Где это было нужно, нами вносились дополнения или поправки по еще более свежему труду Ганса Ротфельса[17], пытавшемуся установить прошлое и связь идейных переживаний Клаузевица с его капитальным трудом. Книга Ротфельса задается очень интересной темой и вскрывает очень крупный материал, но, принадлежа, по-видимому, еще молодому перу, страдает неясностью изложения и не всегда даже его последовательностью. В некоторых случаях нам помогла книга Камона[18], идейного противника Клаузевица, но ею пришлось пользоваться только в очень немногих [случаях], так как книга написана недостаточно тщательно и порою страдает просто фактическими пробелами.
Детство и юность военного философа
1 июня 1780 г. Карл фон Клаузевиц родился в Бурге, близ Магдебурга, 1 июня 1780 г.[19] Семья Клаузевицев, учено-буржуазная по преимуществу, особенно много насчитывала в своем составе духовных [лиц] и профессоров, свои корни имела в Силезии и была лютеранской. Отец Клаузевица первый отбился от традиционной дороги своих предков и сделался военным, побуждаемый к этому, по-видимому, своей матерью, которая, овдовев, вышла замуж за прусского майора. Отец военного философа был офицером армии Фридриха Великого, но из-за тяжелого ранения должен был скоро покинуть свою военную дорогу. Вышедши в отставку в чине лейтенанта, он занял скромную роль акцизного чиновника в Бурге[20].
Однако в отце, нужно думать, уцелела прочная любовь к бывшему боевому ремеслу, и скромный мирный чиновник повел своих сыновей по военной дороге; среди них Карл был самый младший. Дворянскую приставку к фамилии (von) пришлось офицеру фридриховской армии снова выкопать на свет из архива семейных традиций, базировавших ее на дворянском происхождении из Верхней Силезии; но это фамильное украшение мало гармонировало со скромным антуражем жизни акцизного чиновника, да и потом, как шутил Клаузевиц в одном из писем к своей невесте[21], ему приходилось быть начеку для защиты со шпагой в руках правомочности фамильного предиката.
Итак, длинное поколение предков, занимавшихся повышенной умственной работой, отец — рано вышедший в отставку офицер, шаткое в основе дворянское происхождение и отсутствие корней поземельной собственности, — такова была генеалогическая платформа для будущего военного мыслителя. Она дала ему поколениями тренированные мозги, зачатки честолюбия и потребность своими силами пробивать себе дорогу, но не дала ему естественной традиционной связи с прусским дворянством, чем сняла с него оковы прусского юнкерства и наметила в нем будущего гражданина Германии.
1792 г. Карл сначала был отдан в первоначальную школу в Бурге, но уже на двенадцатом году (в 1792 г.) он поступил в полк принца Фердинанда, в Потсдаме, в звании юнкера. Два старших брата Карла уже служили в прусской армии. Разрыв с семьей и первые месяцы в Потсдаме, где он постоянно себя чувствовал «чужим и одиноким», больно отозвались на переживаниях мальчика, как Клаузевиц вспоминал об этом много лет спустя; и каковые переживания он считал началом того духовного раздвоения и «пессимизма» («sehnwermütigen Empfindungen»), которые так были свойственны его душевному складу Но исхода не было: военная карьера представляла хотя бы отдаленную возможность создать себе прочную родину и положение в мире. Взрыв революционной войны, казалось, открывал для таких надежд самый широкий простор. Маленький Клаузевиц принимал участие в рейнских походах 1793 и 1794 гг. Когда полк проходил какую-либо деревню, крестьяне не без удивления видели в рядах солдат хрупкого мальчугана, гнущегося под тяжестью своего знамени. Вместе с полком Карл участвовал при осаде Майнца, и когда последний, объятый пламенем, пал, то среди «ура!» прусской армии звенел и детский голос молодого победителя, как он рассказывал потом в одном из своих писем[22].
Молодое тело не было на высоте военных тягот[23], но мысли парили высоко. «Мое вступление в мир, — вспоминал потом Клаузевиц, — произошло на театре великих событий, где решались судьбы народов; мой первый взор пал не на храм, где домашняя уютность празднует свое скромное счастье, а на триумфальную арку со вступающим в нее победителем, пылающее чело которого охлаждает свежий лавровый венок»[24]. Несомненно, обольстительные картины боевой славы оставили на ребенке неизгладимый след, и им в значительной мере придется приписать то страстное увлечение военным делом и тот возвышенный взгляд на войну вообще, которыми затем были отмечены думы и акты Клаузевица.
1795 г. В 1795 г. была прервана боевая карьера мальчика, и судьба забросила его вместе с полком в Вестфалию, где Клаузевиц, теперь прапорщик (Fähnrich), прожил в уединении несколько месяцев в доме крестьянина. Переход от шума войны к тихим, монотонным дням деревенской жизни был резок и «впервые» заставил Карла «бросить духовный взор на свое внутреннее я». Здесь опять мы сталкиваемся с проявлением психологической раздвоенности, разлада между миром идей и пониманий и фактическими возможностями, даже умением их реализовать, что так было свойственно природе Клаузевица и дало свое отражение на его творениях. Только в одной области духовного творчества, говорит Ротфельс, а именно в сфере создания теории войны, Клаузевицу удалось достигнуть желанного примирения идеи и реальности, самодовлеющего мышления и военно-политической энергии.
Война, заняв ум, воображение и физику мальчика, естественно, не дала ему досуга, чтобы пополнить свои, видимо, довольно скудные знания, и мы видим, как Карл старается получить из Оснабрюка книги, которыми он и заполнил часы своего деревенского досуга. Что это были за книги и что интересовало 15-летнего мальчика, мы не знаем, но в данном случае важно констатировать эту рано пробудившуюся потребность саморазвития, намекавшую на пытливость ума и незаурядные данные природы.
1795–1801 гг. После Базельского мира полк перешел на квартиры в Н. Руппин, небольшой провинциальный городок, отмеченный печатью исключительной скуки; в нем Клаузевиц прожил шесть лет. Внешняя обстановка жизни была монотонна и невзрачна, окружавшее Карла офицерство[25], по своему умственному кругозору, характеру и образу жизни, не представляло для него ничего ни поучительного, ни привлекательного. Молодой Клаузевиц не впервые почувствовал себя одиноким, должен был замкнуться в себе, переживая, как никогда, всю резкость контраста между внутренними запросами жаждущей размаха натуры и беспросветным положением бедного выброшенного на заурядную мирную стезю субалтерного офицера. Канва духовного разлада сплеталась все плотнее и плотнее.
Приходится сильно пожалеть, что об этих шести годах жизни Клаузевица мы так мало знаем. Трудно допустить, чтобы он мог эти года, при монотонности провинциальной жизни, бедности ее духовных интересов, скудности книжного материала, той или иной служебной занятости, использовать для расширения своего кругозора или для накопления знаний — они были, как увидим ниже, более, чем скромны — но мы смеем догадываться, что шесть лет Н. Руппинской жизни не прошли даром для создания настроений, для наброска первых вех будущего миросозерцания, для отточки характера. Судя по заметкам, воспоминаниям в письмах и другим данным, Клаузевиц в эти годы преимущественно занимался математикой, французским языком и военными науками — последними, вероятно, в объеме содержания полковой библиотеки.
