В 1899 году Coco провел в семинарии всего лишь несколько месяцев. Он ушел из этого училища и целиком перешел на нелегальную работу среди рабочих.
Не раз приходилось мне видеть Coco пробирающимся в толпе с такой быстротой, что просто невозможно было догнать его. Можно было только удивляться, как ловко и быстро Coco, в своей кепке, в легком пальто и в синей сатинетовой блузе, опоясанной поясом с кистью, пробирается по улице сквозь шумливые массы людей.
Так как он шагал всегда прямо, — мы, близкие товарищи, — прозвали его Геза[6]. Вообще же он был известен под конспиративной кличкой Коба[7].
(По воспоминаниям Г. И. Елисабедашвили. Матер. Тбил. фил. ИМЭЛ.)
На исходе XIX века, 28 декабря 1899 года, Сталин поселился в Тбилисской физической обсерватории, где он с этого же дня начинает работать в качестве наблюдателя-метеоролога.
Обсерватория помещалась на Михайловской улице, вблизи Муштаида. Невзрачного вида двухэтажный, покрытый черепицей, неоштукатуренный дом. Выделялся деревянный балкончик с тесно насаженными балясинами. Под ним — входная дверь. Налево от входа — комната, где производилась обработка метеорологических наблюдений.
На дворе густо растут деревья. Лесистый кустарник тянется до самой Куры. В глубине двора помещается обсерватория. Она окружена рвом, через который перекинут мостик.
К круглому зданию пристроены дощатые флигеля. В «северном» работал двадцатилетний Иосиф Виссарионович Джугашвили.
Обстановка здесь почти не изменилась. Перед окном растет коренастое ветвистое дерево. В те годы оно было незаметным, не затемняло комнату. В комнате перед большим решетчатым окном все так же стоит столик. Вот здесь составлял Сталин сводки метеорологических наблюдений. Без единой помарки заполнялись листы бюллетеней, под ними ставилась подпись: Джугашвили.
Жил Сталин в небольшой комнатке, выходившей во двор.
Тишина, царившая в этом глухом укромном месте, наиболее благоприятствовала конспиративному образу жизни молодого Сталина. Кончалось дежурство — запись научных наблюдений, — и Сталин выходил на улицу. Тихой и мало застроенной была эта часть города. Ее оживляло движение вагонов конки.
Выходя в город, Сталин направлялся в рабочие кварталы, туда, где в назначенный час собирались пролетарии…
(К истории фабрик и заводов Тбилиси. Страницы революционной борьбы рабочих Тбилиси в 1898–1901 гг. Опубликовано в газ. «Заря Востока» № 36 от 14 февраля 1938 г.)
Я вспоминаю 1898 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Я вспоминаю, как я на квартире у Стуруа в присутствии Сильвестра Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Закро Чодришвили, Михо Бочоришвили, Нинуа и других передовых рабочих Тифлиса получил уроки практической работы. В сравнении с этими товарищами я был тогда молокососом. Может быть, я был тогда немного больше начитан. Но, как практический работник, я был тогда, безусловно, начинающим. Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое свое боевое, революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тогда учеником от революции. Как видите, моими первыми учителями были тифлисские рабочие. Позвольте принести им теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность. (Аплодисменты.)
Я вспоминаю далее 1905–1907 гг., когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Два года революционной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня, как практического борца и одного из практических руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец и другие, с одной стороны, и в буре глубочайших конфликтов между рабочими и нефтепромышленниками — с другой стороны, я впервые узнал, что значит руководить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил, таким образом, второе свое боевое революционное крещение. Здесь я стал подмастерьем от революции. Позвольте принести теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность моим бакинским учителям. (Аплодисменты.)
Наконец, я вспоминаю 1917 год, когда я волей партии, после скитаний по тюрьмам и ссылкам, был переброшен в Ленинград. Там, в кругу русских рабочих, при непосредственной близости с великим учителем пролетариев всех стран — товарищем Лениным, в буре великих схваток пролетариата и буржуазии, в обстановке империалистической войны, я впервые научился понимать, что значит быть одним из руководителей великой партии рабочего класса. Там, в кругу русских рабочих — освободителей угнетенных народов и застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, я получил свое третье боевое революционное крещение. Там, в России, под руководством Ленина, я стал одним из мастеров от революции. Позвольте принести свою искреннюю, товарищескую благодарность моим русским учителям и склонить голову перед памятью моего учителя Ленина, (Аплодисменты.)
От звания ученика (Тифлис), через звание подмастерья (Баку), к званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) — вот какова, товарищи, школа моего революционного ученичества.
Такова, товарищи, подлинная картина того, чем я был и чем я стал, если говорить без преувеличения, по совести. (Аплодисменты, переходящие в бурную овацию.)
(Из «Ответа товарища Сталина на приветствия». Газета «Заря Востока», Тифлис, 10 июня 1926 года № 1197.)[8]
А. С. Аллилуева
Из «Воспоминаний»
…В конце 1903 года в Баку налаживали подпольную типографию. Тифлисские железнодорожники сделали для типографии печатный станок. Шрифт тоже достали тифлисцы. Перевезти это имущество в Баку поручили отцу и В. А. Шелгунову. В корзине, которую принес дядя Ваня под Новый год, под пивными бутылками спрятали печатный станок. Его хранили среди старой домашней рухляди на бабушкином чердаке до того дня, когда отец с Василием Андреевичем, разделив на две части поклажу, поодиночке ушли из дому.
А накануне отец зашел к одному из товарищей, к Михо Бочоридзе, — в его квартире, в домике у Верийского моста, хранился шрифт. Бабе, родственница Бочоридзе, встретила отца.
— Михо нет дома. Заходи, обождешь! — пригласила она.
Худощавый темноволосый молодой человек показался из соседней комнаты. Бледное лицо с резким изломом бровей, карие испытующе-внимательные глаза кажутся отцу знакомыми.
— Познакомьтесь, — говорит Бабе. — Это Coco.
Coco! Молодой пропагандист, который занимался с рабочими железнодорожных мастерских. Он вывел на демонстрацию батумских рабочих.
— Очень рад, — говорит отец и пожимает руку молодому товарищу. — Откуда сейчас?
— Издалека! — бросает Coco.
Скупо и коротко Coco рассказал о том, как из тюрьмы, где он просидел много месяцев, его выслали в Иркутскую губернию, в село Уда.
— Оттуда решил бежать. Сначала не удалось — стражник не спускал с меня глаз. Потом начались морозы. Выждал немного достал кое-что из теплых вещей и ушел пешком. Едва не отморозил лицо. Башлык помог. И вот добрался. Сперва в Батум, а потом сюда. Как тут у вас? Что бакинцы делают?
…Отец рассказывает о бакинских делах, о типографии, о поручении, делится сомнениями: удастся ли ему с Шелгуновым благополучно довезти тяжелый, громоздкий груз — станок, барабан от него и еще шрифт?
Coco внимательно слушает.
— А зачем вам везти все сразу? — говорит он. — Станок действительно велик. Разберите его на части и везите отдельно. Сядьте в разные вагоны и не показывайте виду, что едете вместе. А шрифт пусть привезут потом, другие…
Я запомнила рассказ отца о его первой встрече с молодым Сталиным. Это было в начале января 1904 года.
* * *
…В один из первых сентябрьских дней 1911 года в передней продребезжал звонок.
— Открой, Нюра! — крикнула из соседней комнаты мама.
Я пробежала мимо монтерской, где у телефона разговаривал дежурный, и открыла входную дверь.
— А, Сила! Пожалуйста, заходите!
Я шумно обрадовалась нашему взрослому другу Силе Тодрия, но смолкла, увидев за невысоким Силой кого-то, мне незнакомого. В черном пальто, в мягкой шляпе, незнакомец был очень худощав. Когда он вошел в переднюю, я рассмотрела бледное лицо, внимательные карие глаза под густыми, остро изломанными бровями.
— Папа дома? — спросил Сила. — Мы к нему с товарищем.
— Скоро должен вернуться. Входите! Мама в столовой, — пригласила я.
Они оба прошли в комнату, и, здороваясь, Сила сказал маме:
— Познакомься с товарищем — это Coco!
Я не решилась пройти в столовую, потому что, приглушая голос, Сила о чем-то заговорил, и я поняла — мне не надо присутствовать при разговоре.
