Направление главного удара
Только августовский (1940 года) документ ставит выбор направления развертывания главных сил Красной армии в зависимость от вероятных планов противника («считая, что основной удар немцев будет направлен к северу от устья р. Сан, необходимо и главные силы Красной Армии иметь развернутыми к северу от Полесья»). С большой натяжкой эту логику еще можно назвать «планированием ответного контрудара». Все же последующие варианты плана устанавливают географию стратегического развертывания исключительно из соображений военно-оперативных и политических «удобств» для наступающих советских соединений. Оценка вероятных планов германского командования (развертывание немцами наиболее мощной группировки к северу или к югу от болот Полесья) несколько раз меняется, но это уже никак не влияет на выбор направления главного удара РККА.
Конкретнее: начиная с октября 1940 года все варианты оперативного плана предусматривают развертывание главных сил Красной армии южнее реки Припять, в районе так называемого Львовского выступа. Выбор именно такой схемы развертывания (и соответственно отказ от «северного варианта») составители документов обосновывают сугубо наступательными соображениями. В мартовском (1941 года) варианте плана стратегического развертывания это было сформулировано так:
«Развертывание главных сил Красной Армии на Западе с группировкой главных сил против Восточной Пруссии и на Варшавском направлении вызывает серьезные опасения в том, что борьба на этом фронте может привести к затяжным боям, свяжет наши главные силы, не даст нужного и быстрого эффекта, ускорит вступление Балканских стран в войну против нас.
Наиболее выгодным является развертывание наших главных сил к югу от р. Припять с тем, чтобы мощными ударами на Люблин, Радом и на Краковском направлении разбить главные силы немцев и в первом же этапе войны отрезать Германию от Балканских стран, лишить ее важных экономических баз и решительно воздействовать на Балканские страны в вопросах участия их в войне против нас.»
Наступление на Краков — Катовице неизменно называлось лишь «первой стратегической задачей». Мартовский (1941 года) план уже в явном виде устанавливает направления последующих ударов:
«Дальнейшей стратегической целью для главных сил Красной Армии в зависимости от обстановки может быть поставлено: развить операцию через Познань на Берлин, или действовать на юго-запад на Прагу и Вену, или удар на севере на Торунь и Данциг с целью обхода Восточной Пруссии.»
Никаких других планов стратегического развертывания Красной армии, кроме вышеперечисленных, никто еще не нашел. Имея в своем распоряжении все архивы России, противники гипотезы Виктора Суворова (Владимира Резуна) так и не смогли за последние 18 лет предъявить «городу и миру» ни одного документа, в котором бы начало (хотя бы начало!) советско-германской войны планировалось в форме стратегической оборонительной операции на территории СССР.
За последние 18 лет — не нашли. В предыдущие годы и искать не собирались. До выхода в свет «Ледокола» советские историки без тени смущения констатировали, что «на расположение позиций и войск оказал влияние наступательный характер планируемых стратегических действий. замысел на стратегическое развертывание и построение оперативных группировок войск в большей мере отражал наступательные цели». Правда, подобные признания всегда сопровождались дежурной оговоркой о том, что «в силу неверной оценки ситуации было неоправданно допущено ошибочное решение.»
В начале января 1941 года основные идеи и решения оперативного плана войны против Германии и ее союзников были отработаны в ходе двух оперативно-стратегических игр на картах, проведенных Генштабом РККА под общим руководство наркома обороны маршала Тимошенко. К участию в этих играх привлекли четырех маршалов и 49 генералов — заместителей наркома обороны и начальника Генштаба, командующих и начальников штабов западных военных округов, руководителей (и их заместителей) главных управлений и генерал-инспекторов родов войск. Одним словом — весь высший комсостав Красной армии, тех, кому в недалеком будущем предстояло вести ее в бой.
Более полувека материалы январских (1941 года) оперативно-стратегических игр были скрыты под грифом «Совершенно секретно». Сугубая секретность, однако же, не помешала советским историкам рассказать народу «всю правду» (эта «правда» даже нашла свое отражение в одной эпохальной киноленте — там Жуков упрекает обреченного на расправу командующего Западным фронтом Д. Г. Павлова в том, что тот-де не сделал должных выводов из январской «игры», в ходе которой будущий Великий Маршал, играя за «западных», окружил и разгромил «восточных» в Белоруссии). Причем и после рассекречивания и подробной публикации материалов «игр» (см. № 7 и 8 «Военно-исторического журнала» за 1993 год) обозреватель «Красной звезды» В. Мороз напишет следующее:
«Известно, что Генеральный штаб Красной Армии даже оперативно-стратегическими играми такой (наступательной. — М. С.) направленности не занимался. Истории известна штабная игра иного содержания. Наши лучшие стратеги, самые подготовленные операторы прикидывали — чем обернется для СССР нападение Германии, и, как известно, Сталина не успокоили, удар — даже в игре — отразить не смогли» («Красная звезда» от 13 января 2000 года).
В реальности были проведены две игры. В первой отрабатывался «северный вариант» — нанесение главного удара из Белостокского выступа и Литвы в Восточную Пруссию. Условные боевые действия развернулись на территории противника, «восточные» дошли до Алленштайна (ныне Ольштын, Польша) и Растенбурга (ныне Кетржин, Польша), однако в целом поставленные наступательные задачи решены не были (ни окружить главные силы «западных», ни выйти на Вислу и к Данцигу не удалось). Наступление в лесисто-болотистой местности (печально памятные еще по Первой мировой войне Мазурские озера) захлебнулось. Игра еще раз подтвердила бесперспективность «северного варианта» стратегической наступательной операции.
В финале игры «западные», которыми командовал Жуков, действительно попытались было перехватить инициативу и нанесли два удара во фланг и тыл наступающих на Алленштайн «восточных», при этом в районе Ломжа, Замбров, Брест условные боевые действия были перенесены на 20–40 км к востоку от госграницы. На ту катастрофу, которая в реальности произошла в Белоруссии в июне 41-го, этот прорыв «западных» к Ломже и Замброву похож так же, как домашняя кошка похожа на льва.
В ходе второй «игры» отрабатывался уже принятый и в октябре 1940 года утвержденный в качестве основного (кстати, и состав группировки «восточных» во второй игре был значительно больше, чем в первой) «южный вариант». Развернув основные силы на Львовском выступе, «восточные» в течение пяти недель должны были выйти на фронт река Висла, Краков, Будапешт, Тимишоара, Крайова, то есть в ходе наступления глубиной до 250–300 км занять южную Польшу, Словакию, большую часть Венгрии и Румынии.
Вторая («южная») игра заслуживает особого внимания по целому ряду причин. Во-первых, в ее сценарии были отброшены даже минимальные «фиговые листки» показного миролюбия: наступление «восточных» начиналось даже не от линии госграницы, а из района Жешув — Тарнув — уже с территории оккупированной немцами Польши, так называемого Генерал-губернаторства. Тут уместно вспомнить, что в разработанном позднее, в мае-июне 1941 года, Плане прикрытия отмобилизования, сосредоточения и развертывания войск Киевского ОВО ставилась задача уже на этапе развертывания основной группировки «быть готовыми по указанию Главного Командования к нанесению стремительных ударов для разгрома группировок противника, перенесения боевых действий на его территорию и захвата выгодных рубежей».
Во-вторых (и это исключительно важно для понимания того, как Сталин и его приближенные оценивали тогда боеспособность Красной армии), в ходе игры «восточные» решали одновременно четыре (!) крупномасштабные задачи: разгром основных сил противника в районе Краков — Катовице, глубокий прорыв на Будапешт, упорная оборона на двух направлениях контрударов противника (на Ковель и на Стрый), окружение ударной группировки «западных», форсировавшей Днестр в районе Хотин и наступавшей на Волочиск — Проскуров. Все эти задачи «восточные» блестяще решали, уступая противнику в числе стрелковых дивизий (81 против 100) и имея весьма небольшое (на 30 %) превосходство в авиации (лишь в количестве танков «восточные» имели трехкратное преимущество).
В-третьих, хронология игры была задана очень примечательно. Не «первый, второй. десятый день», а с 8 по 20 августа. И не просто последнего летнего месяца, а вполне конкретного года — 1941-го. Этот факт выглядит довольно странно: если точное указание на определенный месяц еще можно объяснить тем, что для планирования условных боевых действий требовалось правильно учесть природно-климатические условия, продолжительность светового дня, время восхода и заката, то для чего же понадобилось называть год?
