* * *
Так проходили летние каникулы, последние в Нижнем Новгороде. Илья Николаевич проводил время в библиотеках либо за письменным столом дома. Мария Александровна с детьми отправилась к своим родителям в Кокушкино.
С неизъяснимым наслаждением перечитывал Илья Николаевич труды Ушинского, Песталоцци, педагогические сочинения Лобачевского, Пирогова, не говоря уже о Добролюбове, Писареве. Он открывал в них богатства, которых не замечал прежде: в одних случаях из-за вечной - в студенческую пору нехватки времени, да и по молодости лет; в других из-за трудностей нелегального чтения.
Константин Дмитриевич Ушинский. "Отец русской педагогики". Сам учитель, он досконально исследовал школьное дело в России. Затем отправился за границу и там шаг за шагом изучил все талантливое и передовое, чем жили школы Швейцарии, Англии, Франции, Германии, Соединенных Штатов. Благодаря Ушинскому педагогика как наука в России 60-х годов XIX столетия достигла небывалого расцвета.
К. Д. Ушинский составил два учебника для начальной школы - "Родное слово" (первый и второй год обучения) и "Детский мир". Какой это было находкой для Ульянова! Ведь его собственная педагогическая практика до сих пор складывалась только в области физико-математических наук.
Впрочем, по жадности своей он тут же ухватился и за книжку Фарадея "Химическая история свечи".
Обратившись к сочинениям Песталоцци, Ульянов долго вглядывался в портрет "благородного и бескорыстного филантропа-воспитателя", как назвал швейцарца Добролюбов, высоко ценивший педагогическое творчество Песталоцци.
Иоганн Генрих Песталоцци... Портрет 1811 года, следовательно, великому педагогу здесь 64 года. А на вид и вовсе старик. Испещренное морщинами и морщинками добрейшее лицо, которому особенную теплоту придает мечтательность во взгляде.
Он обивал пороги швейцарских лавочников и ростовщиков, взывая к ним: "Высокоблагородные, высокочтимые господа, благородные друзья человечества и покровители!.." А потом, подавленный глухим равнодушием состоятельных сограждан к своему делу, в письмах к друзьям говорил с отчаянием: "Я хочу попасть к какому-либо министру, который был бы человеком... если таковой на земле существует!"
Он умер в нищете.
"Наследие этого великого педагога, - сказал К. Д. Ушинский, - принесло и приносит человечеству больше пользы, чем открытие Америки!"
* * *
...Вспоминая с теплым чувством Пензу, Илья Николаевич перечитал некоторые из сохранившихся у него писем. О, бывшие воспитанники не забывают его! "...Остаюсь преданным Вам слугою П. Филатов".
"Филатов! - оживился Илья Николаевич. - Ну как же, делал изрядные успехи в математике! Но жаль, надежд не оправдал. "Любил, - пишет, математику, пока преподавали ее вы, Илья Николаевич". Пришлось посоветовать Филатову заняться чем-нибудь другим".
Еще письмо. Это, пока попало в Нижний, совершило кружной путь из Пензы в Астрахань. "Мы очень любим Илью Николаевича и вас тоже, Василий Николаевич!!!" Целый частокол из восклицательных знаков. Письмо без подписи, но нетрудно было догадаться, что оно от драчунов из Дворянского института.
Особенно трогали Илью Николаевича письма воспитанников, которые из шалопаев превратились в достойных уважения людей и помнят своего учителя. "Вы вносили в нашу жизнь честный взгляд и высокие нравственные принципы".
Отправляясь в деревню, Ульянов испытывал глубокую и радостную потребность стать чище, лучше, чем он есть. Именно так бывает с человеком, способным совершить подвиг, на пороге подвига.
* * *
...Поездка на тройке с красавцем ямщиком окончилась: подорожная не предусматривала заездов с тракта в стороны. Пришлось нанимать обывательские подводы, а то и пешком шагать.
В официальных сведениях о школьной сети, которыми он запасся в Симбирске, между прочим значилось: "Село такое-то. За выбытием учителя и до определения нового с детьми занимается сама владетельница села госпожа фон Гольц".
"Владетельница села" "Девятый год, как отменено крепостное право, а они все еще пишут по старинке!" Однако инспектор Ульянов отправился к госпоже фон Гольц с самыми лучшими намерениями. Все-таки с ее стороны любезность заменять учителя.
Добрался до деревни. Вошел в класс - и от неожиданности замер у порога.
Взора не оторвать: перед ним - женщина небесной красоты: златокудрая, огромные голубые глаза.. Воздушно-грациозна...
Спохватившись, он подчеркнуто официально назвал себя.
Но что это? Из глаз красавицы вдруг хлынули слезы, она воздела руки к небу, потом протянула их навстречу инспектору и бурно заговорила по-французски.
Илья Николаевич в затруднении. Пытается уловить смысл негодующего потока слов. Где-то внутри кольнуло укором: "Ведь учила же Маша французскому, так нет, не нашел время усовершенствоваться!"
Впрочем, достаточно было взглянуть на детей, чтобы почувствовать: произошло что-то из ряда вон выходящее. За партами - ни одного. Дети сбились в кучу, глаза горят.
Илья Николаевич хлопнул в ладоши и спокойно, с улыбкой приблизился к детям: те доверчиво расступились
- Дети, кто из вас быстрее, кто ловчее? По счету три садитесь за парты, только не перепутайте места. Ну-ка, погляжу!
Дробный топот сапог вперемешку с шарканьем лаптей - и ребятишки расселись. Тотчас замахали кому-то:
- Фенька... Садись... Сказано же!
Откуда ни возьмись - девочка. Таилась где-то. Глядит Илья Николаевичнастолько зареванная, что всего и приметного на лице - красный распухший нос.
Госпожа фон Гольц вмиг прервала стенания - и тонкая холеная рука в кольцах ударила девочку по голове.
- Мадам, - прошептал Илья Николаевич, дрожа от возмущения, - это омерзительно! - И тут же повернулся к классу: - Дети, ваша учительница распускает вас по домам. На сегодня уроки окончены. До свидания.
Госпожа фон Гольц поднесла к носу флакончик с нюхательной солью и замирающим голосом попросила:
- Пошлите за мужем, мне плохо...
Илья Николаевич вышел на крыльцо, послал человека за господином фон Гольцем и возвратился в класс.
- Скажите, госпожа фон Гольц, девочка, которую вы едва не оскальпировали, видимо, в чем-то тяжко провинилась?
Ответа не последовало.
Илья Николаевич, помолчав, сказал:
- Ну что ж, пока оставим это в стороне. Обратимся к предмету школьных занятий. Вывешенного расписания уроков я не вижу... Не будете ли вы любезны устно посвятить меня...
Госпожа фон Гольц вдруг взорвалась:
- Нет, это ужас что происходит... Ужас, ужас! - И кинула перед инспектором на стол скомканную бумажку.
Илья Николаевич прочитал: "Кирюша, я тебя люблю. Давай вместе ходить в школу".
- Девчонке двенадцать лет, - продолжала барынька. - Едва каракулями, как можете убедиться, складывает слова - и уже любовь! Становится страшно, какое в народе падение нравов... И все это после злосчастного девятнадцатого февраля!
Из сетований помещицы Илья Николаевич наконец узнал, что произошло в классе. Перехватив безобидную детскую записку, барынька позволила себе грубо оскорбить девочку и мальчика, издевалась над ними, требовала нелепых признаний и настолько поранила души детей, что урок в самом деле едва не завершился омерзительной свалкой.
"Эту госпожу и дня нельзя терпеть в школе", - мысленно решил Илья Николаевич, когда, звякнув шпорами, в избу вошел крупный мужчина в охотничьей куртке и в ботфортах офицерского образца. Он был статен, породист. И тут Илья Николаевич обнаружил, что глаза вошедшего ничего не выражают: словно под белесыми бровями, среди белесых ресниц пришиты оловянные пуговицы.
Госпожа фон Гольц представила мужчин друг другу. Оба ограничились полупоклоном, не подавая руки.
Помещик тем не менее счел уместным сказать несколько слов:
- Моя жена, господин чиновник, весьма успешно занимается с крестьянскими детьми, не правда ли? Мне эти благородные порывы, признаться, не очень по душе, такое опрощение! Но...
Легкий взрыв скрипучего смеха - и господин фон Гольц принялся играть стеком, подбрасывая его перед собой и выделывая довольно ловко разные жонглерские штучки. Жонглировал, не прерывая речи:
- Никаких посторонних учителей мы в нашей школе видеть не желаем. Но требуется формальное утверждение в должности, не правда ли? Скажите, куда я должен обратиться: к предводителю дворянства? К губернатору?
Илья Николаевич мог бы сказать, что учителей назначает он, как инспектор народных училищ. Но не сказал. Что-то удержало его от продолжения разговора с этими людьми.
С тяжелым сердцем уходил он от "владетельницы села".
* * *
Приехал в другую деревню. Здесь по документам значилась школа. А школы нет. Илья Николаевич, смеясь, сказал словами Некрасова:
Кузьминское богатое,
А пуще того - грязное
Торговое село.
И следом:
Дом с надписью: училище,
Пустой, забитый наглухо...
Школа обнаружилась только в соседнем селе, при церкви. Сторож снял навесной замок, толкнул дверь. Илья Николаевич оказался среди сырых каменных стен. Сразу же у порога ларь с каким-то хламом, тут же - лопаты, метлы. Подальше, в углу, - крест, приготовленный для могилы... Тусклый свет из забранного решеткой окошка под потолком.
