В свете вышесказанного о советской внешней политике в период с лета 1940 до весны 1941 г. не могут не вызывать удивление появившиеся на страницах отечественной научной литературы заявления о том, что в это время у СССР якобы "не было никакой внешней политики", была лишь "линия пассивного выжидания развития событий"{73}, а также попытки представить СССР в роли страуса, прячущего голову в песок{74}. Такого рода оценки не соответствуют действительности. СССР проводил активную политику укрепления своей безопасности. Другой вопрос, что не все проблемы ему удалось решить. Советское правительство не смогло побудить Берлин пересмотреть ориентиры своей "восточной политики" и отказаться от планов войны против СССР. Ему не удалось противодействовать вовлечению Германией в антисоветскую коалицию Румынии, Финляндии, Венгрии, Словакии - государств, расположенных вдоль западной границы СССР, а также усилению германского влияния в Болгарии и Турции.
Относительно же высказываний о том, что летом 1940 - весной 1941 г. Советский Союз занимал якобы выжидательную позицию и пассивно наблюдал за развитием событий, отметим, что они представляют собой пример некритического заимствования отдельных положений западной историографии, в частности, английской. В свое время с помощью такого рода заявлений британские политики попытались оправдать полный провал своей дипломатии весной - в начале лета 1940 г., когда им не удалось спровоцировать обострение советско-германских отношений и создать антигерманский фронт в Юго-Восточной Европе. Лондон надеялся предотвратить активные боевые действия в Западной Европе и толкнуть вермахт на восток или юго-восток. Однако усилия британской дипломатии в данном случае не увенчались успехом. Англо-французская коалиция потерпела сокрушительное поражение. Часть вины за это поражение западные политики попытались возложить на Кремль, заявив, что он пассивно взирал на то, как гибнет Франция. Обвинения были в высшей степени лицемерными, учитывая, что англичане и французы проводили в это время в отношении СССР откровенно враждебный курс, взвешивали возможность объявления ему войны, готовили бомбовые удары по советским нефтяным центрам на Кавказе{75}.
Попытки СССР предотвратить войну (апрель-май 1941)
Жесты доброй воли
В политическом планировании советского руководства на начальном этапе второй мировой войны всегда присутствовал расчет на то, что германская армия будет связана и обескровлена войной против одного из европейских государств или их коалиции и это исключит возможность ее выступления против СССР. Такие надежды Кремль испытывал и когда вермахт совершал бросок в Северную Европу, и когда он разворачивал активные боевые действия против Франции и Англии на западе. Надежды на то, что Германия увязнет в новой войне, были у советского руководства, по-видимому, и весной 1941 г. Государственный переворот в Югославии в конце марта 1941 г., в результате которого к власти пришло антигермански настроенное правительство Д. Симовича, отказавшееся ратифицировать договор о присоединении Белграда к Тройственному пакту, привел к резкому обострению германо-югославских противоречий{76}. Возникновение на южной границе рейха серьезного очага напряженности позволяло Кремлю надеяться на то, что вермахт двинется сначала на юго-восток и это даст СССР выигрыш времени{77}. Стимулировать сопротивление Балканских стран Германии и ее союзникам Москва попыталась, заключив с Югославией в ночь с 5 на 6 апреля 1941 г., т.е. всего за несколько часов до вторжения на ее территорию вермахта, договор о дружбе и ненападении{78}.
Однако надежды советского руководства на то, что балканская кампания германской армии приобретет затяжной характер, не оправдались. Уже первые операции вермахта в Югославии и Греции показали, что эти страны не смогут оказать серьезного сопротивления агрессору. 17 апреля 1941 г. капитулировала Югославия. Спустя неделю была предрешена участь материковой Греции. Выигрыша времени Кремль не получил, и теперь он уже не мог не считаться с возможностью выступления Германии против СССР в самое ближайшее время. Ситуация стала угрожающей.
Понимая серьезность обстановки и видя, что страна пока что не готова к войне, советское правительство с весны 1941 г. скорректировало свою "германскую политику" и попыталось воздействовать на Берлин средствами, отличавшимися от тех, которые оно использовало в предшествующий период. Кремль решил продемонстрировать свою готовность к поиску компромисса с рейхом, с одной стороны, и военную мощь СССР - с другой. Ставка делалась на то, чтобы втянуть Германию в переговоры, сами переговоры затянуть до осени 1941 г., т.е. до периода распутицы и холодов, и тем самым выиграть время до весны 1942 г.79
Не "симпатиями к Гитлеру и фашизму" и не иллюзиями относительно "дружбы" с Германией, как это пытаются представить некоторые авторы, определялось все то, что делалось Москвой в этот период, чтобы предотвратить столкновение с "третьим рейхом". Нельзя согласиться и с другой крайней точкой зрения, согласно которой советское правительство весной - в начале лета 1941 г. заняло позицию непротивления гитлеровским планам агрессии и было готово ради сохранения мира сделать далеко идущие уступки Германии. Войну советское правительство стремилось предотвратить, основываясь на трезвой оценке внутрии внешнеполитического положения СССР, состояния его вооруженных сил и понимании того, какую величайшую опасность для советской страны таила в себе агрессия Германии и ее союзников. Никаких территориальных, политических, военных и экономических уступок рейху оно не предлагало{80}. Подчеркивая свою склонность к мирному диалогу и поддержанию нормальных отношений, советское руководство в то же время последовательно проводило курс на то, чтобы реализовать внешнеполитические интересы СССР, создать международные условия, которые затруднили бы Германии выступление против Советского Союза, и готовило страну и вооруженные силы к отражению возможного нападения.
Рассмотрим, опираясь на документы, чем характеризовалась "германская политика" СССР весной - в начале лета 1941 г.
Перемены в подходе Кремля к отношениям с Германией руководство "третьего рейха" начало отмечать в апреле 1941 г. После "замораживания" советской стороной январских и февральских поставок в Германию, предусмотренных двусторонним хозяйственным соглашением от 10 января 1941 г.{81}, в марте апреле был не только выполнен, но и значительно перевыполнен их объем за весь квартал{82}. 15 апреля 1941 г. на переговорах по пограничным вопросам к полному удивлению немецкой стороны НКИД СССР "безоговорочно принял" германские предложения, против которых до этого резко возражал{83}. Не остался без внимания Берлина и дружественный жест Сталина в адрес Германии во время проводов из Москвы 13 апреля 1941 г. министра иностранных дел Японии И. Мацуоки. В присутствии многочисленных представителей дипломатического корпуса Сталин "несомненно намеренно", как немедленно сообщил о том в Берлин посол Германии в СССР Ф.В. фон дер Шуленбург, особенно горячо приветствовал немецких дипломатов и, обращаясь к ним, дважды подчеркнул: СССР и Германия должны остаться друзьями{84}.
Как бы в подтверждение изменения курса СССР, советское правительство 9 мая 1941 г. закрыло дипломатические представительства стран, оккупированных Германией, в том числе югославское посольство. Из советской прессы исчезло все, что Берлин мог квалифицировать как проявление недружественной позиции в отношении Германии{85}.
Жестом, рассчитанным на определенный резонанс в Берлине, явилось установление советским правительством в конце апреля 1941 г. дипломатических отношений с вишистским правительством Франции, а в первой половине мая - с прогерманским правительством Ирака, пришедшим к власти в результате государственного переворота{86}.
Стремясь продемонстрировать готовность к мирному диалогу и поиску новой надежной политической базы для советско-германских отношений, Кремль в апреле 1941 г. неоднократно давал Берлину понять, что СССР готов к сближению и сотрудничеству с Тройственным пактом{87}, т.е. мог бы вернуться к рассмотрению тех предложений, которые Гитлер и Риббентроп делали наркому иностранных дел В.М. Молотову во время его визита в Германию осенью 1940 г.{88} Месяц спустя, в середине мая 1941 г., после назначения Сталина председателем Совета Народных Комиссаров СССР{89}, советские дипломаты, если верить агентурным донесениям, поступавшим в "бюро Риббентропа" ("личный штаб" министра иностранных дел Германии), в доверительных беседах начали даже высказывать мысль, что для урегулирования советско-германских отношений и торжественного присоединения СССР к Тройственному пакту Сталин якобы готов прибыть с визитом в Берлин{90}.
Перспективы развития советско-германских отношений зависели не только от того, как поведет себя в дальнейшем Берлин, но и в немалой степени от того, как будет складываться международная обстановка в целом, какую позицию займут граничащие с СССР страны, прежде всего Румыния, Финляндия и Венгрия. Располагая информацией об интенсивных контактах генеральных штабов армий этих стран с командованием вермахта и о планах последнего использовать территорию и вооруженные силы названных стран для нападения на СССР{91}, советское руководство с весны 1941 г. начало прилагать активные усилия к тому, чтобы улучшить отношения с ними, помешать Германии объединить их в коалицию для войны против СССР.
