И в тот знаменательный день свадьбы он жил так, как хотел: опережая гостей, помчался во дворец и долго вешал над праздничным столом новое паникадило на шесть свечей, которое многие месяцы точил на станке из черного дерева и слоновой кости. Потом, когда гости расселись, он, вероятно, как всякий хозяин-умелец, с гордостью посматривал на свое произведение и хвастался им больше, чем победами над неприятелем или успехами в законодательстве.
«Общество было блистательно, – заканчивает свое донесение о свадьбе царя лорд Уитворт, – вино превосходное, венгерское, и, что особенно приятно, гостей не принуждали пить его в чрезвычайном количестве… Вечер закончился балом и фейерверком». Правда, гости не знали, что все торжество царь оплатил все же не из скромного жалованья контр-адмирала. По всем городам был разослан царский указ об обязательном сборе с каждого города 50 рублей «презентных» на свадьбу Петра.
Екатерина красавицей не была – об этом говорят многочисленные портреты, дошедшие до нашего времени. В ней не было ни ангельской красоты ее дочери Елизаветы, ни утонченного изящества Екатерины II. Ширококостная, полная, загорелая, как простолюдинка, она казалась сторонним наблюдателям довольно вульгарной. Ей явно не хватало вкуса в одежде, светских манер в обращении. С презрительным недоумением смотрела в 1718 году маркграфиня Вильгельмина Байрейтская на приехавшую в Берлин Екатерину: «Царица маленькая, коренастая, очень смуглая, непредставительная и неизящная женщина. Достаточно взглянуть на нее, чтобы догадаться о ее низком происхождении. Ее безвкусное платье имеет вид купленного у старьевщика, оно старомодно и покрыто серебром и грязью. На ней дюжина орденов и столько же образков и медальонов с мощами, благодаря этому когда она идет, то кажется, что приближается мул».
Петр I и Екатерина I
Но не будем простодушно доверять этой известной европейской язве, к тому же ей было всего десять лет, когда она видела Екатерину. Есть ведь и другие свидетельства. Авторы их запомнили, как изящно, ловко и весело танцевала прекрасно одетая Екатерина, и лучшую пару, чем она с Петром, трудно было и представить. Наблюдатели поражались ее неутомимости, терпению и силе. Один из очевидцев рассказывает, как был посрамлен австрийский посланник, проигравший царице пари – кто поднимет одной рукой тяжелый жезл свадебного маршала. Другой, глядя, как естественно ведет себя в обществе вчерашняя портомоя, передает слова царя, что тот не надивится, как легко Екатерина превращается в царицу, не забывая при этом о своем происхождении. Вывод из этих наблюдений верен: своим успехам в жизни Екатерина обязана, по мнению голштинского дипломата Бассевича, «не воспитанию, а душевным своим качествам. Поняв, что для нее достаточно исполнять важное свое предназначение, она отвергла всякое другое образование, кроме основанного на опыте и размышлении».
Несомненно, что предназначение свое Екатерина понимала как служение царю. До нас дошло около сотни писем Екатерины и Петра, и хотя минули века, их все равно трудно читать как чисто исторические документы. Они сохранили интимность и теплоту, в них отразилось глубокое и взаимное чувство, связывавшее мужчину и женщину больше двадцати лет. Намеки и шутки, часто почти непристойные, трогательные хлопоты о здоровье, безопасности друг друга и постоянная тоска и скука без близкого человека. «Когда ни выйду, – пишет Она о Летнем саде, – часто сожалею, что не вместе с Вами гуляю». – «А что пишешь, – отвечает Он, – что скушно гулять одной, хотя и хорош огород, верю тому, ибо те ж вести и за мною, – только моли Бога, чтоб уже сие лето было последнее в разлучении, а впредь бы быть вместе». И Она подхватывает в своем ответе: «Токмо молим Бога: да даст нам, как и по Вашему намерению, чтоб сие лето уже последнее быть в таком разлучении».
Во все времена это называлось одинаково – любовью, и следы ее сохранила выцветшая и ломкая бумага. В 1717 году Петр, мечтая заказать жене знаменитые брюссельские кружева, пишет ей, чтобы она прислала образец рисунка для мастериц. И она отвечает, что ей ничего особенного не нужно, «только б в тех кружевах были сделаны имена, Ваше и мое, вместе связанные». Так это и случилось с их именами в истории – кружева любви не тлеют…
Но жизнь Екатерины не была безоблачной. Шли годы, умирали одни дети, рождались другие, и мать снова думала об их будущем. А оно было туманным: официальным наследником престола считался царевич Алексей – сын Петра от первого брака. Он родился в 1690 году и восьми лет был разлучен с матерью, царицей Евдокией, сосланной по воле Петра в монастырь – иначе от постылой жены тогда было невозможно избавиться. Мальчик жил вначале у сестры царя Натальи, потом – один, и всегда особняком от второй семьи царя. В переписке супругов лишь два-три раза упоминается Алексей, и ни в одном письме нет ни ласкового слова, ни привета ему. Он – отрезанный ломоть в семье государя, и отношения с Екатериной у него явно не сложились. Сам же Петр был излишне холоден и суров к сыну, как к последнему подданному. Его письма к Алексею кратки и бесстрастны – ни слова одобрения или поддержки. Как бы ни поступал царевич, отец им вечно недоволен.
Надо сказать, что царевич не был расслабленным и трусливым истериком, как его порой изображают в литературе и кинематографе (вспомните фильм 1940 года «Петр Первый», где роль Алексея – человека истеричного, подлого и ничтожного – блистательно сыграл Николай Черкасов). Сын своего отца, он унаследовал от него волю, упрямство и отвечал Петру глухим неприятием и молчанием. Это были единокровные враги. Призрак античного рока витал над ними – на одной земле они жить не могли. Царевич все же верил в свою звезду, он твердо знал: за ним – единственным и законным наследником – будущее, и нужно лишь, сжав зубы, терпеть, ждать своего часа. Но в октябре 1715 года узел трагедии затянулся еще туже – у жены Алексея, кронпринцессы Брауншвейг-Вольфенбюттельской Шарлотты-Христины-Софии, 12 октября родился сын, названный в честь деда Петром, а через 16 дней Екатерина разродилась долгожданным мальчиком, которого также нарекли Петром. Он был здоровым и живым малышом. «Шишечка», «Потрошенок» – так зовут сына Петр и Екатерина в своих письмах. Как юные родители восхищаются своим первенцем, так и царская чета, похоронившая уже семерых детей, с восторгом встречала первые шаги Петруши. «Прошу, батюшка мой, обороны, понеже не малую имеет он со мною за Вас ссору: когда я про Вас помяну ему, что папа уехал, то не любит той речи, что уехал, но более любит то и радуется, как молвишь, что здесь папа…» Родители мечтают о будущем сына. Узнав, что наконец у Шишечки прорезался четвертый зуб, Петр пишет: «Дай Боже, чтоб и все так благополучно вырезались и чтоб Господь Бог дал нам его видеть в возрасте, наградя этим [нашу] прежнюю о братьях его [умерших] печаль». Царь здесь глухо упоминает умерших ранее в младенчестве царевичей – детей Петра и Екатерины.
Л. Каравак. Портрет царевича Петра Петровича в виде Купидона
С царевичем Петром Петровичем были связаны и все династические надежды родителей. «Санкт-Петербургским хозяином» называет сына в письмах к мужу Екатерина, хотя где-то рядом в Петербурге живет царевич Алексей. Правда, после рождения Петра Петровича Алексей пишет отцу, что готов отказаться от престола в пользу «братца», но царь, налитый черной ненавистью, подозревает в сыне «авессаломову злость» и требует от него невыполнимого – «отменить свой нрав» или уйти в монастырь. Алексей согласен на все, но оба понимают невозможность первого и малую цену второго. Развязка приближается…
Наконец загнанный в тупик царевич бежит за границу, но царь ложными обещаниями выманивает его в Россию, где его ждут пытки (есть глухие сведения о том, что Петр в застенке сам рвал у сына ногти или, по крайней мере, присутствовал при этой пытке), скорый суд и приговор – смерть. Один из гвардейских офицеров, Александр Румянцев, рассказывал, что в ту страшную ночь 26 июня 1718 года, когда Петр позвал их – нескольких верных людей – и, обливаясь слезами, приказал умертвить наследника, рядом с царем была Екатерина. Она старалась облегчить тяжкий удел царя, приносившего на алтарь Отечества страшную жертву – своего сына, врага внутреннего. Но она рядом еще и потому, что эта кровь была нужна и ей – матери «Санкт-Петербургского хозяина».
Царевич Алексей был задушен в Трубецком бастионе Петропавловской крепости. Петр и Екатерина вздохнули свободно: проблема престолонаследия решилась. Младший сынок подрастал, умиляя родителей: «Оный дорогой наш Шишечка часто своего дражайшего папу упоминает и при помощи Божии во свое состояние происходит и непрестанно веселится муштрованием солдат и пушечной стрельбой». И пусть солдаты и пушки пока деревянные – государь рад: растет наследник, солдат России. Но мальчика не уберегли ни заботы нянек, ни отчаянная любовь родителей. В апреле 1719 года, проболев несколько дней, он умер, не прожив и трех с половиной лет. По-видимому, болезнью, унесшей жизнь малыша, был обыкновенный грипп, всегда собиравший в нашем городе свою страшную дань. Для Петра и Екатерины это был тяжелейший удар – фундамент их благополучия дал глубокую трещину. Уже после смерти самой императрицы в 1727 году, то есть восемь лет спустя после смерти Петра Петровича, в ее вещах были найдены его игрушки и вещи – не умершей позже (в 1725 году) Натальи, не других детей, а именно Петруши. Канцелярский реестр трогателен: «Крестик золотой, пряжечки серебряные, свистулька с колокольчиками с цепочкою золотой, рыбка стеклянная, готоваленка яшмовая, фузейка, шпажка – ефес золотой, хлыстик черепаховый, тросточка…» Так и видишь безутешную мать, перебирающую эти вещицы.
