жара, в это время они самые сухие.
Сосны рубили, конечно, самые прямые, длинные и толстые, срубали с них сучья и везли на место стройки. Там ранней весной соскабливали кору, бревна по-особому складывали и долго-долго сушили. В тот же год в дело никогда не пускали — только на следующий или даже на третий год.
Сосна для строительства — лучшее дерево. Она смолистая, дождей и снега боится меньше других деревьев, а значит, и дольше не загнивает, не трухлявится. Очень прочен также дуб. И елка смолистая. Ее заготавливали для кровель. А крыши крыли или осиновыми досками, или осиновыми фигурными дощечками — лемехом: осина тоже стойка к влаге.
Дома складывались из бревен с пазами понизу, чтобы каждое следующее очень плотно ложилось на нижнее. А на концах бревен делались еще и особые вырубки, чтобы они уже намертво сцеплялись друг с другом. Вырубки были разные и назывались: в обло, в лапу, в паз. Вся же работа называлась «вязать сруб», то есть связывать прямоугольник, клеть.
Сруб-клеть — основа любого строения на Руси.
Вязали их лишь летом, по теплу. Никаких гвоздей не употребляли, но ни шелохнуть, ни сдвинуть ни одного бревнышка в настоящем срубе невозможно. Они бывали маленькие и большие — у кого на какой хватало материала. Если внутри клеть не перегораживали, только клали в углу печь, изба получалась из одной комнаты, с отгороженной занавеской или дощатой переборкой кухонькой, и называлась четырехстенкой. А если сруб вязали с бревенчатой же перегородкой, то есть в две комнаты, это называлось пятистенком. Делали и по две таких перегодки, то есть шестистенки. Да еще ставили между ними переборки из досок, и комнат тогда получалось, или, по-старинному, горниц и три, и пять, и больше.
Из бревен потоньше к основным срубам прирубали срубы-сени, разные чуланы и кладовые, крыльца, балконы, иногда прирубали, а иногда и ставили отдельно хлева и сараи для домашней скотины, птицы, сена. И везде избы были разные.
На Рязанщине и на средней Волге в основном невеликие, в четыре, пять, шесть окон, с высокой кровлей.
На Владимирщине и под Петербургом — в два этажа, но жилой только верхний, в нижнем размещались хозяйственные помещения или летние неотапливаемые комнаты.
А севернее — в Прионежье, в Карелии, на реках Северная Двина, Пинега и Мезень — избы большие-большие, в два и три этажа, и все жилые, хозяйственные и другие помещения слиты в них в одно целое и располагаются под одной с избой крышей. Там бывает и по восемь комнат-горниц.
Если такая изба походила на длинный прямоугольник — она называлась изба брусом. Если была по форме буквой «Г» — изба глаголь. А если квадратная с крышей с очень неравномерными окатами — изба кошелем, то есть похожая на лежащий на земле великанский кошелек.
На Севере ведь холодно, зимы там зачастую такие снежные и вьюжные, что скотину и птицу не выпускают на волю по многу дней. Да и человек в сорокаградусный мороз по воле на ветру не больно-то походит. А значит, сено для коров, лошадей, овец и коз должно быть рядом, под одной с ними крышей. И зерно, мука, крупы, овощи и прочее для людей — рядом. И сани там у крыльца не оставишь — занесет снегом так, что не откопаешь.
Поэтому в тамошних избах и хозяйственную часть делали двухэтажной — этот второй большущий этаж называется поветью, и на него с улицы идут специальные бревенчатые настилы — взвозы, по которым лошади поднимаются прямо с санями и телегами. Их там, на втором этаже, и разгружают, и распрягают, и держат. И телеги и сани там же хранят, и сено. А коровы, иногда и лошади и весь другой скот содержатся внизу, куда сено им сбрасывается сверху через специальные люки.
В некоторых таких северных избах спокойно поместилось бы по шесть-восемь современных двух- и трехкомнатных квартир.
В книге И. Маковецкого «Архитектура русского народного жилища», изданной Академией наук СССР в 1962 году, есть очень любопытная карта и таблицы.
На карте — северные области европейской части России, и на фоне этих областей изображены бытовавшие там основные типы народного жилища. Просто нарисованы маленькие домики и рядом их планы — нижегородские, вятские, вологодские, волховские, кондопожские, архангельские, псковские, пинежские, костромские. Всего девятнадцать домиков, девятнадцать крошечных и поразительно разных рисованных избушек. Даже и не верится, что на такой сравнительно невеликой территории они столь разные. Но старые избы там везде и поныне такие же; все, кто знает сии края, подтвердят это.
Мало того, таблицы в книге И. Маковецкого называются сводными: сводная таблица четырехстенных домов, сводная таблица пятистенных, шестистенных, двухэтажных, гоголем, кошелем — всего же их, оказывается, было только в этих немногих областях более трехсот типов. Более трехсот! Вы только вдумайтесь!
И какую избу ни возьми, хоть на Севере, хоть на Псковщине, где угодно, все они непременно очень нарядны. Ненарядных строений на Руси, считай, почти что и не было. Никогда не было. Арабский географ Масуди еще в десятом веке прославлял святилища славян за красоту. А епископ Титмар Марзебургский сообщает под 1020 годом про языческое славянское капище, «художественно срубленное из дерева: его наружные стены были украшены чудесными вырезанными изображениями богов и богинь». К тем же и к более поздним временам относятся и дивные резные колонны, и детали карнизов изб из археологических раскопок в Новгороде Великом. Всегда было так: неукрашенной на Руси могла стоять изба лишь каких-нибудь немощных или убогих, у которых недоставало сил и средств, чтобы нарядить ее. Так и говорили — нарядить избу.
И обратите внимание, как называли отдельные части изб-то. Фасад — лицом. Обрамления окон — наличниками, украшающими лицо. Доску, прикрывающую соединение-переход сруба во фронтон, — лобной доской. А сам фронтон — челом. Наряд же вокруг него — очельем.
Украшения углов — причелинами. То есть избу очеловечивали, считали живой. И как живую и наряжали деревянной резьбой, иногда даже сплошной, как говорится, с головы до пят. Причем в старину прорезную, сквозную резьбу не очень-то любили-жаловали, ее было совсем мало, в основном резьба была так называемая глухая — объемная, глубокая, которую делали долотами, стамесками и резцами и в которой в причудливые растительные орнаменты включались фигурки разных животных, птиц, людей. Такая резьба при разных погодах играла по-разному каждой своей формой, линией и углублением, то есть жила своей особой завораживающей жизнью, и такая изба, конечно же, казалась живой, манила, звала к себе: «Заходи, мол, мил человек! Мы гостям
