нейтралистов, которых в правительстве было большинство, оставалась устойчивой.
Политику нейтралитета поддерживала слабая национальная буржуазия, которая пришла к политической власти благодаря Иригойену. Это были мелкие промышленники, владельцы мастерских — все те, кто начали свою карьеру в качестве предпринимателей и рассматривали конфликт как соперничество, чуждое их интересам.
Другая часть общественности, которая была на стороне Великобритании и Франции, состояла из старой олигархии, традиционных партий и «серьезной» прессы, то есть сторонников полуколониальной зависимости Аргентины. К ним добавилась горстка «желтых» социалистов 56, входивших в состав парламентской группы и занимавших большинство должностей в руководстве Социалистической партии. Они утверждали: «Мы своим экономическим прогрессом обязаны Англии, а Франции — лучшей частью нашей культуры, и настало время проявить нашу благодарность» 57. Они также заявляли, что, как только война закончится торжеством союзников, страна будет изолирована от международного сообщества. В ответ на это сторонники нейтралитета отвечали, что свободы, которые Англия предоставляла для их защиты, были весьма спорными, и обвиняли своих критиков в заигрывании с правящими кругами европейских государств, интересы которых не соответствовали потребностям Аргентины. Все нейтралисты активно поддерживали Иригойена, который считал, что для экономического развития страны и укрепления ее позиций в мировом масштабе необходимо сохранение нейтралитета 58.
Зная о расколе аргентинского общества, воюющие державы старались привлечь как можно больше сторонников, используя для этого различные возможности. Так, к примеру, многие аргентинцы были зачислены в Иностранный легион Франции. Французское правительство обещало объявить их «героями войны». Встреча аргентинского консула в Динанте (Бельгия) и бельгийского промышленника Реми Химера дала импульс к новому обсуждению сложившейся ситуации, и несколько депутатов подняли в Конгрессе вопрос о вступлении в войну. Социалистические депутаты голосовали «за», но в Конгрессе преобладали нейтралисты, поэтому правительству удалось закрыть этот вопрос, в то время как общественность с нетерпением ждала возможности участвовать в борьбе вместе с Францией. Вдохновленный этими настроениями французский композитор Эдуардо Аролас даже посвятил аргентинцам свое танго «Эль-Маме», а граждане стали обмениваться новостями о военно-морском сражении у Фолклендских островов, где немецкий адмирал Граф Шпее потерял свои четыре линкора 59.
В середине 1917 г. в Буэнос-Айресе и некоторых провинциальных столицах борьба между сторонниками сохранения нейтралитета, и теми, кто требовал немедленного разрыва дипломатических отношений с Германией, усилилась. 12 сентября того же года ситуация резко взрывается: толпа людей атакует немецкий клуб, разбивает окна и мебель, затем отправляется громить Немецкую трансатлантическую электрическую компанию и ресторан «Ауэ Кеуэр». Причиной послужила получившая известность расшифрованная телеграмма немецкого посла графа Люксбува, который рекомендовал, если необходимо, топить аргентинские корабли, но «не оставляя следов». Тем не менее президент Иригойен продолжал защищать политику нейтралитета. Влиятельные круги аргентинского общества, среди которых находились и многие радикалы (то есть представители президентской партии), настаивали на том, чтобы правительство разорвало отношения с Германией, но защитники политики нейтралитета оставались по-прежнему влиятельными, хотя их позиция стала менее однозначной. Их политическую линию поддерживали иммигранты немецкого происхождения, воинствующие иригойенисты, анархисты и даже священники. Все это сильно осложняло деятельность правительства. И хотя Конгресс проголосовал за рекомендацию о разрыве отношений с Германией, президент Иригойен невозмутимо отказывался изменить свою прежнюю позицию 60.
С начала войны в прессе Буэнос-Айреса обозначились серьезные разногласия по вопросу о причинах происхождения войны. Так, анонимный комментатор газеты «Tribuna» отмечал наличие высоких и благородных идеалов, на роль поборников которых претендовали все европейские державы, — французское стремление к реваншу за позор 1871 г., германский пангерманизм, русский панславизм и английское морское владычество. Однако, по мнению автора, все эти «высокие идеалы», в сущности, были простым стремлением к империалистическому господству. Другие объяснения происхождения конфликта носили более общий характер, не возлагая ответственность ни на одну конкретную страну. Например, в католицизме война традиционно считалась Божьим наказанием за плохое поведение людей. До начала войны 1914-го года применялась та же аксиома. Как и следовало ожидать, эта позиция отстаивалась газетой «El Pueblo», которая поддерживала политику властей. Правительства, участвовавшие в этом вопросе, пытались возложить всю ответственность за конфликт на ближайших соседей и умывали руки, подобно библейскому Понтию Пилату 61. Немцы утверждали, что русские первыми вторглись на их территорию и нарушили нейтралитет, сосредотачивая большие массы войск на австрийской границе. Русские, со своей стороны, утверждали, что получили ультиматум от правительства Германии, когда они даже не думали о войне, и все, что они сделали, это просто принудительные меры для того, чтобы избежать осложнений, которые могли бы произойти. Франция утверждала, что немцы первыми вторглись в их страну, в то время как Берлин настаивал на обратном. Австрия, из-за которой все это началось, заявляла, что единственным ее желанием было наказать сербов, которые убили наследника престола. В этой интриге все государства провозглашали свою невиновность, но это не мешало им мобилизовать свои войска и нападать первыми, когда они могли 62.
Многие аргентинцы видели в Великой войне настоящее «самоубийство Европы» 63. Такой диагноз предполагал цивилизационный разрыв, так как участвовавшие в войне страны традиционно воспринимались аргентинской элитой как образец для подражания. По словам одного анонимного комментатора ежедневной газеты, начало конфликта являлось «страшным прыжком в темноту», что делало его последствия трудно предсказуемыми, поскольку в нем участвовали «старые нации, служившие оплотом мировой культуры и цивилизации». Автор считал, что эта характеристика войны послужит отправной точкой, которая позволит критически подойти к идее о необходимости продолжать преклоняться перед европейской цивилизацией.
После всего сказанного выше трудно утверждать, что Аргентина, которую в Европе называли «плавильным котлом рас» 64, оставалась в стороне от Великой войны. Уже одно то, что она снабжала продуктами одну из воюющих сторон (Антанту), много значит. Кроме того, большая часть населения Аргентины, возмущенная жестокостью и варварством Германии, встала на сторону союзников. Для аргентинцев, привыкших преклоняться перед Европой, оказался совершенно неожиданным апофеоз варварства на Старом континенте. Война в Европе стала восприниматься как цивилизационный распад, а также заставила усомниться в превосходстве европейской цивилизации и задуматься о собственной идентичности 65. В конце войны аргентинцы убедились, что она приносит только вред и надо решать проблемы мирным, демократическим путем, к чему с самого начала призывал И. Иригойен. Несмотря на то, что Аргентина в период войны успешно торговала своей сельскохозяйственной продукцией на мировых рынках, это не способствовало существенному улучшению ее положения. Напротив, как считают некоторые авторы, именно в годы Первой мировой войны было положено начало конца «аргентинского чуда». Успешная и богатая в начале ХХ в. Аргентина, «которая самой природой предназначена быть местом великой цивилизации европейского
