и приказал действовавшему на правом фланге армии конному корпусу генерала Хана Нахичеванского обойти Гумбинен с севера. Корпус продвинулся к Пилькалену, но натолкнулся на ожесточённое сопротивление немецкой ландверной бригады, попав под плотный артиллерийский обстрел. Хан бросил вперёд Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки, которым пришлось буквально выколачивать из деревень части спешенной конницы и самокатчиков 44-го и 45-го германских полков, зубами цеплявшихся за родную землю. Исход боя решила дерзкая атака трёх спешенных эскадронов гвардейцев у Каушена, пристегнувших штыки к карабинам и бросившихся в рукопашную схватку. Одним из этих эскадронов лейб-гвардии Конного полка, захватившем немецкую артиллерийскую батарею, командовал ротмистр Пётр Николаевич Врангель [6], награждённый за этот бой орденом Святого Георгия 4-й степени.
Германская линия обороны оказалась прорванной. Немцы, оставив 1200 трупов и вдвое больше раненых, артиллерийскую батарею, обозы со снарядами, патронами, продуктами и снаряжением, отступили в панике и беспорядке. Вот тут бы Хану Нихичеванскому и воспользоваться моментом, бросить в прорыв кавалерийские дивизии в обход Гумбинена с северо-востока на юго-запад, загнав немцев в мешок. Вот тут бы генералу Ренненкампфу и отдать такой приказ Хану, поддержав атакой русских пехотных дивизий. Ничего подобного сделано не было.
Хан Нахичеванский, получив донесение командира 1-й гвардейской кавалерийской дивизии о тяжёлых потерях (Кавалергардский и лейб-гвардии Конный полки потеряли убитыми и ранеными более половины наличных офицеров, а общие потери составили почти 400 человек), отдал приказ отступить. Гибель гвардейских офицеров, большинство из которых были представителями дворянской знати, боязнь конфликта с их родственниками, а возможно и недовольство императора, напугали командира корпуса до такой степени, что Хан не предупредил об отступлении командующего 1-й армии генерала Ренненкампфа. Выпавший крайне удачный момент оперативного наступления был упущен.
Гусарский полк Павловского, расположившийся в садах фольварка на возвышенном берегу Инстера, в сражении не участвовал, находился в резерве. Но офицеры полка вместе с полковником Перевощиковым от начала до конца наблюдали развернувшиеся перед ними кровавые события. Молодёжь сгорала от нетерпения немедленно вступить в бой, громко комментировала действия гвардейской кавалерии и немцев. Офицеры спорили, наперебой предлагая свои варианты ведения боя. Перевощикову, с каменным лицом переживавшему увиденное, надоел этот гвалт, и он деликатно, но строго приказал:
— Господа офицеры, попрошу закрыть рты.
Все разом угомонились, только ротмистр князь Капиани, эскадронный командир Павловского, с неуважением и даже с желчью продолжал оценивать решения командиров гвардейских полков, обращаясь при этом к адъютанту полка штабс-ротмистру Каменцеву.
— Да полно вам, ротмистр, — с досадой заметил Каменцев, нервно раскуривая папиросу.
Князь что-то злобно процедил в ответ и, удаляясь с пригорка, подозвал к себе Павловского.
— Корнет, — ротмистр взял Павловского под локоть и повёл с собой, — похоже, завтра этот бардак продолжится, и нам, видимо, придётся принять в нём участие. — Он с недоверием оглянулся через плечо, будто остерегаясь, что его кто-то услышит. — Если эскадрон назначат в первую линию атаки, прошу вас, Сергей Эдуардович, как только начнётся дело, свой взвод попридержать и встать позади, на стыке первого и третьего взводов, создав таким образом некий резерв.
Заметив удивлённо-недоверчивый взгляд корнета, князь, с трудом сотворив на лице подобие улыбки, сказал:
— Не волнуйтесь, корнет, я буду с вами, буду наблюдать и управлять эскадроном и, если потребуется, введу в бой ваш взвод в самый подходящий момент. Главное, наблюдайте за моими сигналами.
После ухода эскадронного командира Павловский, несколько озадаченный его приказом, направился к штабс-ротмистру Каменцеву, которого с первого дня службы считал своим главным советчиком и опекуном. Выслушав корнета, Каменцев плюнул в сторону удалявшегося князя.
— Не принимайте близко к сердцу, корнет. Князь Капиани — трус и, как всем известно, подлец, всегда готовый подставить своих боевых товарищей, а потом свалить на них вину. Боевую задачу ставит не он, а командир полка. Главное, дорогой мой, берегите себя, не горячитесь в бою, крутите головой на все триста шестьдесят градусов и думайте, думайте, думайте…
На рассвете 20 августа две немецкие дивизии севернее Гумбинена внезапно атаковали правофланговую русскую 28-ю дивизию, а германская кавалерия обошла её фланг, оказавшийся открытым после отхода корпуса Хана Нахичеванского, и ударила с тыла. 28-я дивизия понесла большие потери и была отброшена на восток. Южнее Гумбиннена немцы атаковали центр 1-й русской армии, но натолкнулись на три русских пехотных дивизии и попали под фланговый огонь артиллерии. Понеся большие потери, немцы в беспорядке отступили на 20 км.
Суточное сражение завершилось победой русских войск и поражением 8-й немецкой армии, начавшей общее отступление. Её командующий генерал Притвиц склонялся даже к мысли оставить Восточную Пруссию и отойти за Вислу. Но генерал Ренненкампф и его штаб вновь не смогли оценить масштаб собственного успеха. Видя, что армия понесла большие потери (в русских дивизиях — 16 500 человек, у немцев — 14 800), сильно утомлена многодневным маршем, командарм отменил свой приказ о преследовании противника.
Конный корпус Хана Нахичеванского, не выполнивший приказ командующего защищать правый фланг армии, бездействовал весь день. После сражения Хан оправдывался перед командующим большими потерями в людях и конском составе, необходимостью отвести дивизии для пополнения боеприпасами.
Генерал Ренненкампф, кипевший гневом, имел горячее желание отдать Хана Нахичеванского под суд, но сдержался, понимая, что любимчика императора и верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича всё равно оправдают.
Наступление возобновилось 22 августа. Особо ожесточённые бои происходили у городка Вормдитт, где русская пехота при удачной поддержке артиллерии погнала с востока на запад части 8-й германской армии к Гумбиннену, а с севера, сломив сопротивление немцев серией мощных кавалерийских атак, к городу прорвались 2-я и 3-я кавалерийские дивизии корпуса Хана Нахичеванского.
Генерал, удручённый обвинениями командарма Ренненкампфа за самовольный увод корпуса в тыл, находился в боевых порядках войск, близко от линии огня, даже очень близко, что дало повод его офицерам думать, будто Хан сознательно демонстрирует и так никем не ставившуюся под сомнение его личную храбрость. Ему доложили, что во время атаки полки 3-й кавалерийской дивизии напоролись на ожесточённое сопротивление окопавшейся вражеской пехоты, попали под артиллерийский обстрел, были вынуждены спешиться и залечь. Вскоре Хану сообщили о гибели начальника этой дивизии генерала В. К. Бельгарда.
Его загорелое лицо обрело бледно-пепельный цвет, несколько минут он молча раздумывал, затем подозвал полковника Перевощикова и приказал тремя эскадронами обойти немцев севернее и ударить по ним с тылу. Четвёртый эскадрон 2-го Павлоградского лейб-гусарского полка, казачью сотню лейб-гвардии Атаманского полка и одну шестиорудийную батарею Хан оставил в своём личном резерве и приказал через Госпитальную рощу городка двигаться к месту гибели генерала Бельгарда.
Князь Капиани подозвал Павловского и хотел было напомнить ему
