— для захвата власти вполне достаточно.
Перспектива правого путча стала реальной, когда из правительства (в мае) ушел деятельный Александр Гучков. Он утратил надежду на то, что эта «говорильня» сможет исправить ситуацию, и стал готовить заговор. «Уход от власти не означал для меня отказа от борьбы. Я только думал, что карта на центральное правительство бита», — объяснял впоследствии Александр Иванович. Он вернулся на должность председателя военно-промышленного комитета, позволявшую часто бывать на фронте, и стал собирать «здоровые элементы» — договариваться с генералами, которые в нужный момент, рассказывает Гучков, повели бы войска «в поход на Москву и Петербург».
Подготовка отставного военного министра к путчу не ограничивалась фронтовыми поездками, и Гучков в своих планах был не одинок.
Самый влиятельный и богатый из капиталистов Алексей Путилов тем временем создал «Общество экономического возрождения России», которое несмотря на безобидное название на самом деле аккумулировало средства для будущего путча и в короткое время собрало 4 миллиона рублей. Так что с финансами у заговорщиков проблем не было.
С кадрами тоже. Существовало несколько офицерских организаций правого толка, готовых к выступлению: «Военная лига», «Союз офицеров», «Республиканский центр», «Союз георгиевских кавалеров». Дело было только за военным предводителем. Газеты правого толка в открытую обсуждали, кто из генералов мог бы стать российским Бонапартом.
«С самого начала я подумал, что без гражданской войны и контрреволюции мы не обойдемся, и в числе лиц, которые могли бы возглавить движение, мог быть Колчак [тогдашний командующий Черноморским флотом]. Я думал и о Гурко [командующий Западным фронтом], об Алексееве [до конца мая верховный главнокомандующий]…», — рассказывает Гучков.
Если бы выбор остановился на решительном и умном Колчаке, правый путч, вероятно, удался бы и в России установился бы репрессивный режим не левого, а правого толка. Но заговорщики решили оставить адмирала на месте, поскольку Колчак силой своего авторитета удерживал вверенный ему флот от разложения. В результате остановились на том же Корнилове, у которого в критический момент окажется недостаточно решительности и ума.
Однако это произойдет в августе. Пока же, в начале лета, когда самым прозорливым политикам уже было ясно, что Временное правительство не удержится и что роковой поворот резко влево или резко вправо неизбежен, сторонники «военного решения» выглядели силой более серьезной, чем адепты социалистической революции.
«Левая голова» российского революционного орла, Советы, в этот период была еще менее дееспособна, чем правительство.
Как уже говорилось, во время февральских событий народное движение в Петрограде возглавили вовсе не думские либералы, а деятели двух антимонархических партий — социалисты-революционеры и социал демократы.
Первая партия была наследницей народничества и представляла интересы крестьянства; вторая, марксистская, отстаивала права рабочего класса.
Естественно было бы ожидать, что в преимущественно крестьянской стране первенство будет принадлежать эсерам. В целом по стране — когда повсюду начнут возникать советы — так и получится. Но «колыбель революции» Петроград был городом рабочих, и в столичном Совете социал-демократы пользовались не меньшим влиянием, чем эсеры. Возглавлял Петросовет бывший глава думской фракции РСДРП Николай Чхеидзе. Однако у эсеров были сильные позиции в гарнизоне (ведь большинство солдат составляли крестьяне), и это уравновешивало позиции.
Объединяло две партии, во-первых, отношение к Временному правительству: при всех трениях, эсеры и эсдеки поддерживали эту демократическую форму власти и готовы были дождаться выборов в Учредительное Собрание, где рассчитывали одержать победу и потом возглавить страну на законных основаниях. Во-вторых, выступая за мир без аннексий и контрибуций (общий лозунг всех социалистов), они не желали заключать невыгодный для России мир и призывали к «защите революционного отечества» — это называлось «оборончеством».
По множеству других важных вопросов оба крыла социалистического движения не могли договориться не только между собой, но и внутри собственных партий.
Социалисты-революционеры делились на «правых эсеров», с самого начала (в лице Керенского) участвовавших в работе либерального правительства, а в мае получивших еще несколько министерских портфелей; на радикальных «левых эсеров», которые требовали свержения Временного правительства, безоговорочного выхода из войны и немедленного раздела земли — не дожидаясь Учредительного Собрания; а еще имелись «центристы», занимавшие промежуточную позицию. При большой популярности эсеровских идей и массовом притоке новых членов (к лету уже миллион человек), это была аморфная и разномастная общественная сила, раздираемая непримиримыми противоречиями.
Примерно такая же ситуация сложилась и в РСДРП. По заведенной советскими историками традиции, партию называют «меньшевистской», но этот термин вводит в заблуждение. Он был запущен Лениным после раскола на лондонском съезде 1903 года, где социал-демократы разделились по вопросу о принципах устройства партии, и сторонники жесткой дисциплины получили большинство, однако в дальнейшем «большевики» подчинили своему влиянию довольно немногочисленную часть рабочего движения, а главную роль в нем играли умеренные социал-демократы, следовавшие классическому марксизму.
Слабой стороной РСДРП, как и у эсеров, была та самая партийная дисциплина, за которую бился Ленин. «Меньшевики» (будем для краткости называть их так, как традиционно принято) тоже раскололись на три фракции — по тем же ключевым вопросам отношения к Временному правительству и войне. Левое крыло, «интернационалисты», подобно левым эсерам, мало чем отличались от большевиков: тоже требовали немедленного прекращения войны и разрыва с «временными».
В общем и целом социалистический, советский (в первоначальном значении слова) фланг политической жизни в начале лета выглядел весьма пестрым и дезорганизованным, что в полной мере продемонстрировал Первый Всероссийский Съезд Советов, состоявшийся в июне. Председательствующий Ираклий Церетели, меньшевик, резюмировал: «В настоящий момент в России нет политической партии, которая говорила бы: дайте в наши руки власть, уйдите, мы займем ваше место. Такой партии в России нет». Тогда, согласно канонической легенде, с места поднялся Ильич и громко крикнул: «Есть такая партия!»
На самом деле было не совсем так. Заявление о том, что его партия «готова взять власть целиком», Ленин сделал не из зала, а с трибуны, на следующий день — и оно было встречено смехом присутствующих. Так называемые «большевики» составляли малозначительное меньшинство съезда, всего десятую часть делегатов.
Эту легендарную сцену многократно запечатлела советская иконография (слева — картина А. Кулакова, справа — Е. Кибрика)
Невозможно было представить, что через пять месяцев эти маргиналы действительно придут к власти.
Самой действенной из соперничающих партий оказываются большевики
В предыдущем томе, описывая процессы, приведшие монархию к гибели, я почти не упоминал большевиков, ибо эта группировка пока не имела особенной политической важности. В бурных событиях 1905–1907 годов роль «ленинцев» была третьестепенной. Террористическую борьбу вели в основном эсеры и анархисты; рабочим движением руководили меньшевики. К моменту Февральской революции РСДРП(б), как ее
