Ники".
Слова потеряли уж свою полновесность, стали шелухой, мякиной, ненужным сором, оттяжкой действий, грозных и сокрушительных.
А между тем накануне Николай дал аудиенцию послу Пурталесу, с которым говорил, как с представителем Вильгельма, о мобилизации в России.
Пурталес не поскупился на выражения, чтобы запугать царя. Он не остановился даже и перед тем, чтобы сделать последний вывод: русская мобилизация ни больше ни меньше как личное оскорбление, нанесенное германскому императору...
- В самом деле вы так думаете? - совершенно спокойно, точно речь шла о прошлогоднем снеге, спросил Николай.
Даже видавший виды Пурталес был изумлен и таким равнодушным видом и таким тоном царя и не знал, чему приписать это: исключительному самообладанию или полному непониманию того, что происходит.
- Только отмена приказа вашего величества о мобилизации, может быть, еще будет в состоянии предотвратить войну - вот что я думаю, ваше величество, - ответил на это Пурталес.
- Вы - бывший офицер, - заметил на это Николай, - как же можете вы говорить, что легко это сделать: сначала дать приказ о мобилизации, потом вдруг отменить этот приказ. Даже просто по техническим причинам это совершенно невозможно.
Это было сказано без малейшего повышения голоса, так же, как и то, что он затем добавил:
- Вот я написал телеграмму императору Вильгельму с объяснениями настоящего положения вещей.
При этом он положил руку на черновик телеграммы, лежавшей перед ним на столе, и придвинул его к послу Вильгельма.
- По глубокому убеждению моему, ваше величество, - горячо возразил Пурталес, пробежав глазами телеграмму, - всякие вообще телеграфные объяснения настоящего положения вещей совершенно запоздали!
- Вы так думаете? - прежним бесстрастным тоном отозвался на это Николай.
- Я думаю также, ваше величество, что европейская война, если она только начнется, неизбежно явится сильнейшей угрозой монархическому началу, - с нажимом сказал Пурталес.
- Может быть, вы и правы, - сказал царь, - но я думаю все-таки, что все устроится лучше, чем полагаете вы.
- Лучше? Но каким же образом это возможно? - совершенно озадачился Пурталес. - Никакой поворот к лучшему невозможен, если не будет приостановлена русская мобилизация!
Николай чуть заметно, в усы, улыбнулся такой горячности посла Вильгельма и сказал, указав пальцами вверх:
- Ну, если так, то помочь может только один бог.
И протянул ему руку для прощанья. Аудиенция кончилась ничем.
Послав телеграмму 19 июля утром, Николай ждал от Вильгельма ответа весь день, но вместо того германский статс-секретарь по иностранным делам фон Ягов прислал Пурталесу для передачи русскому правительству телеграмму, пришедшую в Петербург около шести часов вечера:
"Императорское правительство старалось с начала кризиса привести его к мирному разрешению. Идя навстречу пожеланию, высказанному его величеством императором всероссийским, его величество император германский, в согласии с Англией, прилагал старания к осуществлению роли посредника между венским и петербургским кабинетами, когда Россия, не дожидаясь их результата, приступила к мобилизации всей совокупности своих сухопутных и морских сил. Вследствие этой угрожающей меры, не вызванной никакими военными приготовлениями Германии, Германская империя оказалась перед серьезной и непосредственной опасностью. Если бы императорское правительство не приняло бы мер к предотвращению этой опасности, оно подорвало бы безопасность и самое существование Германии. Германское правительство поэтому нашло себя вынужденным обратиться к правительству его величества императора всероссийского, настаивая на прекращении помянутых мер. Ввиду того, что Россия отказалась удовлетворить это пожелание и выказала этим отказом, что ее выступление направлено против Германии, я имею честь, по приказанию моего правительства, сообщить нижеследующее: его величество император, мой августейший повелитель, от имени империи, принимая вызов, считает себя в состоянии войны с Россией".
Содержание этой телеграммы было устно передано Пурталесом Сазонову в 7 часов 10 минут вечера. Таким образом Германия объявила войну России.
И только в 10 часов 55 минут вечера собрался Вильгельм ответить на последнюю телеграмму Николая, и только во втором часу ночи этот ответ был получен в Петергофе.
Несмотря на то, что война Германией была уже объявлена, Вильгельм сделал вид, что это ему пока совершенно неизвестно, и писал так:
"Благодарю за твою телеграмму. Вчера я указал твоему правительству единственный путь, которым можно избежать войны. Несмотря на то, что я требовал ответа сегодня к полудню, я еще до сих пор не получил от моего посла телеграммы, содержащей ответ твоего правительства. Ввиду этого я был принужден мобилизовать свою армию. Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего правительства - единственный путь избежать неисчислимые бедствия. До получения этого ответа я не могу обсуждать вопроса, поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в коем случае не переходить нашей границы.
Вилли".
Николаю, получившему такую телеграмму со словами "я требовал" и особенно с этим великолепным заключением: "я должен просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в коем случае не переходить нашей границы", ничего не оставалось больше, как написать на телеграфном бланке карандашом: "Получена после объявления войны".
Что же касалось не просьбы, конечно, а почти приказа русским войскам не переходить границы Германии, то Николаю очень хорошо было известно, как несколько дней уже полным ходом шло сосредоточение немецких войск, в избытке снабженных всем необходимым для начала военных действий в любой момент.
Николай знал, что его "преданный друг и кузен" успел уже закончить мобилизацию своей армии в то время, когда только начал угрожать ею, если не будет оставлена мобилизация в России.
VIII
Прошло всего только три дня со времени объявления Германией войны России; но за это короткое время совершилось много, так как германский генеральный штаб бурно принялся выполнять свой давно взлелеянный план молниеносной войны на два фронта.
Германия так спешила разбить Францию и Россию до осеннего листопада, что, во-первых, "рыцарски заступаясь" за своего союзника Австрию, она объявила войну России раньше самой Австрии; во-вторых, почти все свои силы направляя прежде всего против Франции, чтобы через две недели занять уже Париж, она только через сутки после объявления войны России вспомнила, что не объявила еще войны французам, и постаралась исправить эту оплошность.
Вышло все-таки так, что Россия и Австрия не были еще в состоянии войны друг с другом, когда Германии напомнил о себе третий член Антанты - Англия, державшаяся несколько в тени после того, как было отвергнуто канцлером Бетман-Гольвегом предложение Грея о "разговоре четырех".
Один совершенно ничем не замечательный французский офицер сказал немецкому врачу в лазарете ядовито-меткую фразу: "Vos armees sont terribles, mais votre diplomatie c'est un eclat de rire" ("Ваши армии наводят ужас, но ваша дипломатия вызывает взрывы смеха"). Даже Вильгельм, отличавшийся своей прямолинейностью, был поражен теми ошибками, какие, по его мнению, наделал Бетман, пока сам он плавал в норвежских фиордах. Однако и Вильгельм вполне согласился с его убеждением, что Англия в затевавшейся европейской войне остается нейтральной.
В этом взгляде особенно укрепило его то, что 16 июля прибыл в Потсдам принц Генрих с извещением от Георга V, что в случае, если разразится война, Англия останется нейтральной. Склонный к театральности выражений, Вильгельм воскликнул: "Я имею слово короля, и этого с меня довольно".
Но в Англии, стране старой конституции, насчитывавшей несколько веков существования, кроме короля, был парламент, был премьер-министр Асквит, был министр иностранных дел Грей, был Ллойд-Джордж, был морской министр Черчилль, уже успевший привести военно-морской флот в состояние боевой готовности на всякий случай, - было много государственных людей, испытанных во всех тонкостях дипломатии, был, наконец, лондонский квартал Сити, способный, и это было главное, если он в ней заинтересован, финансировать войну гигантских масштабов...
Отклонивший предложение Грея о конференции Бетман во всем остальном был чрезвычайно предупредителен к Англии. Он выразил даже готовность не выпускать немецкого флота из Балтийского моря, чтобы не возбуждать у англичан никаких подозрений, и Вильгельм распорядился уже, что германский флот будет действовать только против России.
Ослепленные своей "удачей" в отношении Англии, устранив, как они думали, Англию на все время войны, кайзер и канцлер не задумывались даже над тем, что, объявляя первыми войну как России, так и Франции, они сами отбрасывают Италию и Румынию как союзников, потому что те если и обязывались выступить по договорам в защиту центральных держав, то в том лишь случае, если им объявят войну, на них нападут.
