Если взглянуть на царствование Александра III с достаточной трезвостью, то следует признать, что осуществление религиозной (православной) утопии не спасло бы Российскую империю; религиозные утопии почему-то никогда не осуществляются; наверное, потому, что краеугольным камнем всех религиозных учений так или иначе является ненависть к иноверцам. Внутриполитические дискриминационные меры явились своего рода «бомбой замедленного действия», как бы подготовляя будущие взрывы сепаратистских настроений в Прибалтике и на Кавказе, дискриминационные меры в отношении евреев усилили антисемитские настроения, но и вызвали протест русской либеральной интеллигенции; в литературе появляется образ еврея-страдальца (В. Г. Короленко, Г. Мачтет и др.). И, должно быть, вовсе не случайно символом «эпохи Александра III» стал опубликованный в 1892 году рассказ Чехова «Палата № 6» – о том, как государственное устройство «в лице» палаты № 6, откуда нет выхода, взяло в свои ежовые рукавицы скромного пассивного интеллигента Андрея Ефимовича; а народ в лице больничного служителя Никиты «два раза ударил его в спину». И – «Через день Андрея Ефимовича хоронили».
Именно при Александре III, в сущности, разверзается пропасть, отделяющая российских интеллектуалов от правящей династии. Уровень образованности Романовых вызывает ироническое отношение даже у тех, кто настроен по отношению к правящей династии крайне доброжелательно… В лице Александра III мы видим уже фигуру противоречивую и трагикомическую в чем-то.
Как и предшествующие императоры, это «человек в мундире». Образ жизни его и его семьи – образ жизни состоятельных западноевропейских буржуа. Домашний язык – английский (так будет и при его сыне и преемнике Николае II). Интенсивно развивающаяся утонченность российского интеллектуализма оказывается совершенно чуждой этой правящей семье. Определенные стремления «сблизиться с народом» принимают форму перенимания самых примитивных суеверий. Так, упорно держалось мнение о том, что одна из дочерей Александра Александровича получила имя в честь популярной в Санкт-Петербурге, но официально не канонизированной Ксении Петербуржской, якобы жившей в городе в XVIII веке юродивой (канонизация Ксении была утверждена лишь в 1988 году поместным Собором русской православной церкви). Утверждалось, что Ксения явилась во сне супруге Александра (тогда еще наследника) во время его болезни и предсказала его чудесное исцеление и рождение дочери, которую надо было назвать именем юродивой. Любопытно, что имя «Ксения» носила мать первого Романова на российском престоле, Михаила Федоровича; это было ее мирское имя, до пострижения в монахини…
Женой Александра Александровича была датская принцесса Дагмара (она же «Мария Федоровна», она же «тетя Минни»). Эта императрица пережила всех своих сыновей и скончалась в эмиграции. Современники отзывались о ней как о женщине властной, пытавшейся после смерти мужа взять управление государством в свои руки… И здесь странное и занятное совпадение. Будучи по происхождению немецкой принцессой, будущая «Мария Федоровна», поскольку родители ее правили в Дании, носила датское имя Дагмара. Имя это – славянское, так переиначили на датский лад имя «Драгомира» очень популярной в датском фольклоре королевы XIII века, дочери короля Оттокара Пражского…
Александр III и его супруга были родителями трех сыновей: слабый здоровьем Георгий умер от туберкулеза, Михаил впоследствии был расстрелян; и – самое важное для нас лицо в этой семье – наследник и затем император…
Николай II (правил с 1894 по 1917). Конец?
Именно за последние годы изданы и переизданы в России многие русские и зарубежных авторов писания о последнем российском императоре. Пестрым хороводом закружились дневники, воспоминания, псевдовоспоминания… Вырубова, Жильяр, Палеолог… Все это оставляет любопытное впечатление. Кажется, даже самым расположенным к Николаю Александровичу особам трудно отыскивать в его характере положительные черты. Единственное его свойство, за которое его хвалят почти безоговорочно, – его привязанность к семье, к жене и детям. Но даже это – несомненно положительное – выглядит нелепым, неуместным, раздражающим на фоне трагических событий его царствования… Ходынка, Кровавое воскресенье, Ленский расстрел, поражение в русско-японской войне… Даже попытка гражданских свобод, попытка ликвидации общины, сковывающей крестьянскую инициативу (земельные реформы Столыпина) – все это происходит в государственной системе, как бы уже не контролирующей себя саму, и не приносит желанных плодов…
В русско-японской войне российская армия сталкивается с армией, численно превосходящей и очень сплоченной идеологически, и терпит поражение. Можно сказать, что российская армия столкнулась словно бы с прообразом своего будущего – с победоносной советской армией… В военных действиях первой мировой войны Россия, что называется, «увязает», захватить «место лидера» ей не удается… И это при том, что мы не можем назвать государственных деятелей николаевского царствования «неспособными», «бездарными». Нет, никто не назовет таковыми Витте, Столыпина, Коковцева… В чем же очередная «ошибка»? В сущности, в том, что государственные деятели не отдают себе отчета, не осознают четко «особый путь» империи как специфического государственного организма. «Гражданские свободы» западноевропейского либерального типа, введенные «механически» в Османском султанате и Российской империи, тотчас вызвали взрыв сепаратистских и ультраправых настроений и действий соответственно. Вероятно, демократизация подобного государственного организма и, при этом, сохранение его целостности – очень непростая задача, которая не получила своего решения и в конце восьмидесятых – начале девяностых годов XX века… И совершенно ясно уже было, что время династии Романовых на имперском циферблате стремительно близится к концу… «Сохранять империю» уже предстояло другим правителям… А покамест, государственный организм выплюнул Романовых, с отвращением, досадой и равнодушием – как нечто горькое, противное и ненужное…
По описаниям, сделанным современниками, возможно представить себе Николая Александровича как человека замкнутого и словно бы пришибленного, и словно бы именно от этой вот своей пришибленности жестокого. Отец его и мать, судя по всему, – властные люди, не склонные к рассуждениям, компромиссам и правдоискательству. Впрочем, если вспомнить снова, что будущности Александра III угрожал готовившийся династический переворот, «обновление династии», можно понять его неприязнь к творческой интеллигенции и университетской гуманитарной науке. Александр III боялся всех и всяческих рассуждений, обоснований, доводов, ведь с помощью подобной казуистики готовились лишить его престола. Будущий Николай II был воспитан (отцом? Победоносцевым?) в этой нерассуждающей уверенности в незыблемости собственных прав на престол и власть. Цитата из речи молодого императора перед земцами (29 января 1895) уже порядочно измусолена беспрестанным цитированием, но мы все же еще раз приведем ее…
«Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земств в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель…»
При этом даже самые благожелательные современники рисуют Николая II человеком, озабоченным искренне охраной именно собственных императорских «прав», но совершенно неспособным к делам правления…
Насколько известна была Николаю Александровичу история династии Романовых? Читать ему лекции по русской истории приглашался не кто-нибудь, а Ключевский… Впрочем, никто из современников не посмел бы «упрекнуть» Николая Александровича в одаренности или в увлечении какими бы то ни было науками… Судя по всему, он симпатизировал первым («допетровским») Романовым; и некий испуг и оттолкновение вызывал у него XVIII век, отмеченный колоссальными политическими фигурами Петра I и Екатерины II…
Известно, что Николай II сравнивал себя с Алексеем Михайловичем, причем «Тишайший» понимал именно как «тихий», «спокойный». На так называемых «исторических балах» он являлся в длиннополом одеянии, супруга его, одетая в нарядный старинный костюм, изображала Наталью Кирилловну Нарышкину… Мог ли Николай не знать о «темных сторонах» в истории Романовых – о династических смутах и распрях, о цареубийствах? Пребывать в совершенном неведении он не мог, но, вероятно, стремился «вытеснить» из своего сознания все, что мешало ему быть уверенным в своих правах на власть и престол. Надо думать, подобное «вытеснение» удавалось ему, «сложной натурой» он не был…
