Олег Волков - Москва дворянских гнезд. Красота и слава великого города, пережившего лихолетья

Ознакомительная версия.

В Петербурге, куда явился Орлов, участь пленницы была предрешена: по секретному повелению Екатерины ее умчали в Москву. Тут можно допустить любые атрибуты таинственного приключения в стиле Дюма: карету или возок с наглухо задернутыми занавесками, маски, скрывающие лица закутанной дамы и каменно молчаливого сопровождающего офицера, бешеную скачку и усатых гвардейцев конвоя, напуганных станционных смотрителей… Узницу доставили в Ивановский монастырь, башни и стены которого и сейчас стоят на развилке Старосадского переулка и Солянки.

Сорокалетнюю женщину насильственно постригли – она сделалась инокиней Досифеей. Затворившиеся за ней ворота монастыря навсегда отгородили ее от мира. Все двадцать пять долгих лет, что она тут прожила, ее держали в строгом заключении.

К узнице никого не допускали, кроме игуменьи и духовника. Ни в церковь, ни в трапезную не водили: изредка для нее одной служили службы в надвратной церкви, причем двери в этих случаях запирали изнутри. Низенькое одноэтажное здание, где ей были отведены две комнатушки под сводами, находилось возле ворот и сообщалось с церковью лестницей и крытым коридором. К Досифее была приставлена для услуг келейница, жившая в смежной келье.

Историк XIX века Иван Снегирев в книге «Москва, подробное историческое и археологическое описание города», ссылаясь на общение с причетником монастыря, дожившим до глубокой старости, и с неким московским купцом Филиппом Шепелевым, «торговавшим чаем на Варварке», будто бы видевшим Досифею, сообщает некоторые подробности.

«По их словам, – пишет Снегирев, – она была уже пожилая, среднего роста, худощава телом и стройна станом; несмотря на свои лета и долговременное заключение, еще сохраняла в лице некоторые черты прежней красоты; ее приемы и обращение обнаруживали благородство ее происхождения и образованность. Старый причетник видел каких-то, по его замечанию, знатных особ, допущенных игуменьею на короткое время к затворнице, которая говорила с ними на иностранном языке.

…На содержание ее отпускалась особенная сумма из казначейства; стол она имела хороший. Иногда на ее имя присылались игуменье от неизвестных лиц значительные суммы денег, которые она употребляла более для украшения церкви, на пособие бедным и подаяние нищим. К окошкам ее, задернутым занавесочками, иногда любопытство и молва привлекали народ; но штатный служитель, заступавший место караульного, отгонял любопытных.

…Все время своей затворнической жизни она посвящала молитве, чтению богослужебных книг и рукоделию; вырученные за труды деньги раздавала через свою келейницу нищей братии».

В продолжение последних десяти лет заточения, в царствование Александра I, Досифею содержали несколько свободнее, однако указ оставался в силе, и она продолжала жить в затворе, из которого вызволила ее только смерть – быть может, желанная, если представить себе эти четверть века жизни без глотка свежего воздуха, отлученной от всего мира, принужденной подчиняться монашескому чину, ей, возможно, чуждому и даже ненавистному. Не освободил ее из одиночного заключения и император, прозванный льстецами «благословенным», хотя он, несомненно, был осведомлен об участи узницы и совесть должна бы была ему подсказать необходимость исправить вероломный поступок своей бабки. Участь беспомощной, должно быть одичавшей от одиночества, старухи не была облегчена. Словно еще опасались отпустить ее на свободу.

И лишь когда она умерла, вдруг проявилась забота о ее прахе: инокиню Досифею повелено было предать земле в прежней романовской усыпальнице – в Новоспасском монастыре. В этом справедливо находят подтверждение принадлежности княжны Таракановой к императорской фамилии. Не совсем обычная фамилия эта будто бы представляет искаженное: Дараган – фамилия мужа сестры графа Разумовского, – однако версия эта далеко не общепризнанна.

Погребение было обставлено необыкновенно торжественно и пышно. Безвестную инокиню Досифею отпевал, за болезнью митрополита Платона, викарный архиерей Августин с «почетным» духовенством. На похоронах присутствовал главнокомандующий Москвы граф Гудович, было много высших должностных лиц, вельмож екатерининского времени.

Вот на какой невеселой, но поучительной истории закончилось наше знакомство с Новоспасским монастырем. Об этой истории напомнили остатки незатейливой часовни, уцелевшей у монастырских ворот. Правда, не Новоспасский, а другой монастырь был участником и пособником постыдного, жестокого дела, но в этом ли суть? Тут древний начетчик непременно поставил бы слово «аминь», что значит – воистину так!

В тексте сохранены названия улиц и площадей советского времени.

Местность между Садовым кольцом и левым берегом Москвы-реки в конце XIX века слилась с Пресней.

Расстояние, которое проезжают, не меняя и не кормя лошадей.

«Соха» – мера земли в Древней Руси, служившая единицей налогового обложения – от 600 до 1800 десятин, менялась в разные времена в зависимости от качества земли, местности.

Первоначально – выборное лицо для выполнения различных финансовых и судебных обязанностей: «целовал крест» – то есть клялся выполнять их честно. Позднее – продавец в казенных винных лавках.

Тананыкать – мурлыкать, напевать про себя.

Кебеняк – верхняя одежда для ненастной погоды; лундыш – вид сукна: английское, лондонское.

Зернь – игральные кости.

Шелепы – нагайка (устар.).

Исторический вестник, 1888, август, с. 380. («Эпизод из вотчинно-монастырской жизни прошлого века». Подписано инициалами «И.Д.»)

Эта церковь в перестроенном виде и сейчас стоит через улицу напротив монастырской колокольни.

Ознакомительная версия.