Прямодушный Головнин вспыхнул:
- То, Иван Пантелеймонович, ты говоришь неспряма, а с хитростью. Где видано, чтобы убивца и татя от дружелюбного вам государя ты и твои люди укрывали?
Розенлиндт нахмурился.
- В посольской памяти, что читал я перед тем, как привести тебя к целованию руки у государыни моей королевы Христины, не помню я, чтоб о каком-либо худом человеке что-либо говорилось. И тебе, посол, мимо данной тебе в Москве памяти говорить не пристало. Но из любви к твоему государю спрошу я о семиградском после у канцлера графа Оксеншерны и что он мне ответит, о том я до тебя, посол, доведу. А до тех пор ты это дело оставь и более с ним никому не докучай.
Когда Головнин ушел, Розенлиндт долго оставался один, обдумывая, что ему следует предпринять с семиградским послом. Он понимал, что отношение к послу неразрывно связано с отношением к государству, которое посол представляет, и, следовательно, ему надлежало сделать выбор между царем Алексеем и князем Юрием. Взохнув, Розенлиндт понял, что ни он, ни Оксеншерна этот вопрос решить не смогут. Его решит сама королева.
* * *
- Ваше королевское величество, - говорил Христине Розенлиндт, прибывший в Стокгольм Яган Сенельсин, кажется, не тот человек, за которого он выдал себя князю Ракоци и гетману Украины Хмельницкому.
- А почему тебя, Иоганн, заинтересовала родословная трансильванского посла?
- Ко мне явился русский посол Головнин и потребовал выдачи Ягана Сенельсина, утверждая, что он беглый преступник, кого-то убивший и ограбивший царскую казну.
- А что говорит Яган Сенельсин?
- Он утверждает, что его дедом был покойный русский царь Василий из рода князей Шуйских.
- Я бы спросила об этом знающих людей, прежде чем верить кому-либо из послов - русскому или трансильванскому.
- Я так и сделал, ваше величество. Прежде чем попросить у вас эту аудиенцию, я подробно расспросил о покойном русском царе Василии Шуйском графа Делагарди.
- Он, кажется, командовал войсками моего деда, когда в Мос-ковии появились самозванцы и царь Василий был пленен поляками? - спросила Христина.
- Совершенно верно, ваше величество.
- Можно ли полностью полагаться на память старого графа Якоба? Ведь с того времени прошло сорок лет. И, кроме того, наши войска не дошли тогда до Москвы. Граф Якоб, если мне не изменяет память, остановился в Новгороде. Мог ли он наверное знать, что происходило в Москве?
- Граф утверждает, - уже не так уверенно, как в начале разговора, произнес Розенлиндт, что у царя Василия не было детей.
- Может быть, присланный к нам Яган Сенельсин внук царя Василия от внебрачного сына? - настаивала на своем Христина. Вы знаете, Иоганн, что такого рода истории иногда случаются и в королевских домах.
"Она имеет в виду этого несчастного Александра Костку, незаконного сына покойного Владислава Вазы", - подумал Розенлиндт. И решил, что сейчас самое подходящее время сообщить королеве то, что скрывали от неё уже несколько дней и он сам, и канцлер Оксеншерна.
- Ваше Величество, возможно, имели в виду сына Владислава Вазы, приезжавшего в Стокгольм три года назад послом от его отца? - спросил Розенлиндт осторожно.
- Да, Иоганн, вы - проницательны, - ответила Христина. - Я думала о нем, когда высказала предположение, что присланный князем Ракоци русский столь же несчастен, как и приезжавший к нам Александр.
Розенлиндт молчал, опустив глаза. Вид его свидетельствовал о глубокой скорби и нежелании говорить с королевой далее о чем бы то ни было.
Нервная, чуткая Христина тотчас же уловила это и ободряющим голосом произнесла ласково:
- Вы о чем-то хотите сказать, Иоганн, но не Делаете доставлять неудовольствие вашей королеве?
Розенлиндт, вздохнув, сказал тихо:
- Государыня, Александр Лев Костка, сын покойного Владислава Вазы, несколько недель назад варварски убит по приказу краковского епископа.
- Как?! - воскликнула Христина. - За что?! Почему?!
- В полученном мною сообщении говорится, что он поднял мятеж против дворян, назвавшись королевским полковником Наперским. Он разослал в приграничных с Трансильванией областях Польши подложные королевские универсалы и подлинные универсалы гетмана Хмельницкого, призывая холопов к оружию. Вначале удача сопутствовала Александру - он захватил замок Чорштын на берегу Дунайца - на самой границе с Венгрией - и десять дней ждал помощи от князя Ракоци. Но Ракоци промедлил, а краковский епископ, воспользовавшись этим, собрал войска и взял замок.
- Что они сделали с ним? - тяжело дыша, сдерживая охвативший её гнев, спросила Христина.
- Варвары посадили Александра Льва на кол, - тихо проговорил Розенлиндт.
- И ты хочешь, Иоганн, чтобы я, узнав о смерти человека, в чьих жилах текла кровь династии Ваза, в тот же день отдала в руки палачей ещё одного несчастного, ещё одного гонимого, несправедливо лишенного прав своего сословия?
- Я менее всего хочу этого, ваше величество, - пылко проговорил Розенлиндт. Я встречался с Яганом Сенельсином и он понравился мне гораздо более царского посла Головкина.
- Я хочу видеть Ягана Сенельсина, - вдруг резко и властно произнесла Христина и Розенлиндт заметил на глазах её слезы.
- Когда вам будет угодно принять посла князя Ракоци? - с готовностью откликнулся Розенлиндт.
- Завтра, - ответила Христина. - Но прежде попроси посла Сенельсина написать для меня его краткую родословную.
* * *
Возвратившись к себе в кабинет, Розенлиндт понял, что все происшедшее на его глазах было превосходно разыгранным спектаклем. Христина показала государственному секретарю, что её чувства человека и женщины в решительные моменты никогда не расходятся с долгом королевы. Она ясно дала понять, что союз Швеции с Юрием Ракоци и гетманом Хмельницким - наиболее решительными врагами Польши - нужен сейчас больше, нежели сближение с Россией. Розенлиндт понял, что посол Ракоци и Хмельницкого должен получить от него и канцлера Оксеншерны максимум внимания, а его безопасность должна быть абсолютной.
Вызвав секретаря, Розенлиндт сказал:
- В самых любезных выражениях попросите его светлость князя Ягана Сенельсина, полномочного посла Трансильвании, составить для её величества краткую родословную. Попросите также его светлость приготовиться к аудиенции с её величеством.
Поймав вопросительный взгляд секретаря, Розенлиндт добавил:
- Аудиенция назначена на завтра.
* * *
В этот же вечер Розенлиндт вручил Христине родословную Иоанниса Синенсиса, написанную им самим на хорошем латинском языке. Родословная гласила: "Иван Шуйский - Иоаннис Синенсис, в святом крещении названный Тимофеем; отец - князь Василий Васильевич Шуйский, во святом крещении названный Домицианом, наместник или губернатор Великопермский; отец отца моего, - мой родной дед, - был знаменитый Великий князь Владимирский, который после Дмитрия, по прекращении линии Российских государей, был избран на престол по праву естественному, был низвергнут с престола собственными своими подданными, то есть крамольными бунтовщиками московскими и отвезен в тюрьму к королю Польскому, где и окончил жизнь свою".
- Князь Яган сам писал это? - спросила Христина.
- Да, ваше величество, - ответил Розенлиндт.
- Кроме латинского знает ли князь ещё какие-нибудь языки?
- Я говорил с ним по-русски, - ответил Розенлиндт, - но в разговоре со мной он употреблял и изречения отцов церкви на древнегреческом языке.
Произнося последнюю фразу, Розенлиндт знал, что она придется по душе королеве. Христина хорошо знала и любила язык Гомера, но, к сожалению, при её дворе очень немногие могли поддержать с нею беседу на древнегреческом.
- Вот как! - воскликнула Христина. - Как же это беглый московский простолюдин обучился языкам Эврипида и Вергилия! Здесь что-то не то, Розенлиндт. Придется тебе всерьез заняться послом князя Ракоци.
- Когда вашему величеству будет угодно принять князя Синенсиса? спросил Розенлиндт.
- Я сказала, что приму его завтра, - ответила Христина. - Пусть приходит в два часа пополудни. И ты, Иоганн, будь вместе с ним и с графом Оксеншерной.
Розенлиндт молча поклонился.
* * *
Оставив во дворе загородного королевского дворца запряженную четвериком посольскую карету, Тимоша с тревожно бьющимся сердцем поднялся на широкое крыльцо.
У нижних ступенек мраморной лестницы его ждал Розенлиндт, а на втором этаже, там, где начинались парадные комнаты королевы, Тимоша заметил седого, чуть сутулого старика с золотой цепью на шее - канцлера графа Акселя Оксеншерну.
Едва Тимоша вступил на первую ступеньку лестницы, как вперед быстро побежал легкий, как бы бестелесный, юноша во всем алом - скороход и герольд. Поравнявшись с Оксеншерной, герольд низко поклонился и затем распрямившись громко выкрикнул по-латински; "Посол его светлости трансильванского князя Георгия князь Иоанн Синенсис!
