- Луиджи, Луиджи! - Селим протопал по лестнице к комнате друга и остановился в дверях. - Гость!
Черное лицо негра сияло светлой радостью.
- Ты так взволнован, Селим? Я давно не видел тебя таким.
- Он рад, Луиджи, а уж я-то как рад! - послышался до боли знакомый голос.
- Пьер Шарль! Пьер Шарль, ты!
Луиджи хотел подняться из кресла, но француз не позволил ему.
- Сиди, сиди, Луиджи, не напрягайся!
Он склонился над другом и поцеловал его.
- Что привело тебя ко мне, старина? Извини, я совсем расстроился от радости: добро пожаловать! Иди-ка, иди сюда, здесь посветлее. Дай же мне посмотреть на тебя, Эль-Франси!
Де Вермон рассмеялся и позволил Луиджи рассмотреть себя как следует.
- Я получил твое письмо, - прервал он наконец чуть затянувшееся молчание, - рассудительное такое, деловое. Кому другому его, может, и хватило бы, но Пьеру Шарлю де Вермону, Эль-Франси, нет! Старина Эль-Франси желает знать больше. Потому я и приехал, дружище, и готов помочь тебе во всем, что потребуется.
- Спасибо тебе, но под главой "Алжирское рабство" стоит уже напечатанное большими буквами слово "КОНЕЦ". Алжир принадлежит прошлому...
Де Вермон не отреагировал на горькую, полную самоотрешения реплику Парвизи.
- Рассказывай, Луиджи, - попросил он. - Хотя бы начни. У меня есть время, много времени.
И Луиджи заговорил. Сперва нехотя, с трудом, но все больше и больше увлекаясь. Селим то и дело вклинивался в повествование, уточняя не важные, по мнению Луиджи, подробности. Кое о чем, впрочем, кроме негра, и рассказать было некому. О том, к примеру, как он дважды неделями выхаживал раненого друга и доставлял его назад в Ла-Каль, не знал и сам Парвизи: все, что приходилось делать для друга, Селим считал само собой разумеющимся, а стало быть, и говорить о том не стоило. Лишь теперь Луиджи узнал о том, что было после смерти Мустафы. Сбежавшие спутники ренегата доложили обо всем дею, и тот немедленно поднял на ноги весь Алжир, чтобы поймать Эль-Франси и Селима. Но туземцы спрятали обоих друзей и помогли им перебраться через тунисскую границу. Долго оставались они в Тунисе, пока Луиджи не избавился от лихорадки и не смог перенести морское путешествие.
- И на том ты считаешь дело закрытым? - спросил Пьер Шарль, когда рассказчик замолчал.
- Я калека и болен.
- Ты поправишься. А насчет калеки... Вздор, Луиджи! Не рука, а голова, душа сражается. Говорил ли ты уже с этим Гравелли? Конечно нет: ты же ведь болеешь!
- И слышать даже об этом не хочу! Мертвых этим не воскресишь.
- Мертвые упокоились, а нам, живым, надо помнить о них и мстить за них, каждодневно, ежечасно! - весомо и очень серьезно сказал француз.
- Что это должно означать?
- А то, что гнет рабства, все еще давящий людей, должен быть, наконец, навсегда сброшен, что люди, породы этого Гравелли, не имеют права жить и сеять несчастье другим. Твой долг еще не исполнен, Луиджи Парвизи-Эль-Франси!
Лицо генуэзца помрачнело. Слова друга не то чтобы задели его - он просто не желал их слышать, подобно тому, как он отбивался после возвращения из Алжира от мыслей, требующих того же самого.
"Нет, братец, - думал Пьер Шарль, - никуда ты от этого не уйдешь, и чем дольше и чаще будешь думать об этом, тем лучше поймешь, что к чему. А пока хватит с тебя".
- Впрочем, - возобновил беседу де Вермон, - я ведь приехал не один. Меня сопровождает месье Ксавье де Вермон. Наши отцы так же, как мы, счастливы этой встрече.
- И ты говоришь об этом только теперь, Пьер Шарль! Я просто обижен на тебя. Пошли! Селим, веди меня вниз; я должен познакомиться с этим достойным господином!
Нет, Луиджи Парвизи, свой долг ты еще не исполнил. Разговор с обоими французами со всей непреложностью доказал это. Да, они были правы... Но план, предложенный ими, был столь грандиозен, что человек, который был некогда отважным Эль-Франси, представив его воплощение, задрожал.
* * *
- Синьор Антонелли из Ливорно просит позволения засвидетельствовать господину свое почтение, - доложил Гравелли слуга.
От банкира осталась только тень, прежней напористой силы не было и в помине. С тех пор как его известили об ускользнувшей от корсаров "Парме", он знал, что сидит на крючке у Властелина Гор. Он считал себя недостаточно сильным, чтобы выступить против этого окруженного тайной человека. Он догадывался... Нет, даже самому себе он не осмеливался сказать, о чем догадывался. Вот и теперь, когда столь многое изменилось... Его ведущее положение на генуэзском и сардинском денежных рынках давно утеряно. Даже мелкие мошенничества и те больше не удаются. Скромные суммы приносят лишь частные сделки, готовит которые большей частью его секретарь. Нищенские гроши для того, кто некогда ворочал гигантскими суммами.
Синьор Антонелли, за которым стоит Властелин Гор, в который уже раз регулярно являлся за своими двумя кошельками с золотом.
Вялыми шажками, согнувшись в дугу, Гравелли дотащился до сейфа, вынул из него два заранее приготовленных кожаных мешочка и протянул их слуге.
- Я сожалею, что не могу принять его. Отдай ему это.
Через месяц парень снова появится, требуя за давнюю сделку два кошелька золота. Это будут последние. Тайник в подвале пуст.
- Все, дорогой мой Властелин Гор, - банкир хихикнул. - Все. Тучная корова выдоена полностью. Ни капельки золотого молока не вытечет больше, хоть в кровь сотри свои цепкие пальцы!
Синьора Антонелли, веселого, улыбчивого человека, встретил, как всегда, в передней секретарь Гравелли. Едва заметный кивок, прищур глаз - оба они отлично поняли друг друга. Томазини не зря держал в доме банкира своего человека; он знал о любой задумке Гравелли и принимал соответствующие меры. Однако решающей улики предательства Гравелли найти до сих пор так и не удавалось.
Камилло постучался снова. Что там еще случилось? Чем этот наглый парень Антонелли недоволен?
- Синьор Луиджи Парвизи хотел бы вам кое-что сказать.
Гравелли побледнел.
- Скорее, Камилло, другой сюртук, быстрее же, быстрее!
Голос банкира дрожал, как и он сам.
Металл стукнул по дереву. Кольцо с бриллиантом, которое хотел надеть Гравелли, выскользнуло из пальцев и упало на стол.
- Можно приглашать синьора войти? - спросил слуга.
- Еще секунду, Камилло, - банкир стер со лба капли пота. - Теперь зови.
Луиджи Парвизи поприветствовал хозяина сдержанным поклоном.
- Добро пожаловать, Луиджи! Могу я еще называть так тебя, товарища детских игр Пьетро? Садись, пожалуйста, сюда!
Гость не двинулся с места.
- Я пришел только затем, чтобы выполнить поручение, данное мне при совершенно особых обстоятельствах. Синьор Бенелли, советник алжирского дея, просил посетить вас и передать, что он ежечасно думает о вас.
Гравелли издал вопль, как раненный насмерть зверь. Глаза его, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
- Прочь, прочь! - зашипел он на Парвизи.
Хрустнуло дерево. Банкир метнул в Луиджи кинжал, лежавший на столе для очинки перьев. Кинжал угодил в дверную раму, отщепил от нее кусок и теперь, безопасный, лежал на ковре.
Вопли стали совсем нечеловеческими. Луиджи молча покинул комнату. Он знал: Агостино Гравелли уже в петле неумолимого душителя.
* * *
Часом позже в "Остерии дель маре" внезапно притих разговор. Несколько раз громыхнули еще по столу игральные кости, и наступила полная тишина. Все "братцы" вытянули шеи в направлении двери, в которую вошел человек, никогда прежде здешним гостем не бывавший. Он казался совершенно пьяным: с чего бы это иначе занесло его в такое местечко?
- Вина! - потребовал он у хозяина, плюхнувшись на свободный стул. - Вот тебе! - Над головами рыбаков, грузчиков, моряков, ремесленников на стойку пролетел плотно набитый кошелек. Золотые монеты! Такая редкость для этого заведения. Здешние завсегдатаи привыкли оплачивать свои счета скудными сольди. Хозяин озабоченно попробовал монету на зуб. Настоящее, чистое золото! Лишь теперь он рассмотрел гостя поближе. И остолбенел. Да это же Гравелли, банкир!
Но что у него за вид? Напился до бесчувствия? Нет, вином от него не пахнет...
И вдруг гость заговорил. Сумасшедшие, путаные, никому толком не понятные слова слетали с его губ.
- Бенелли... Мустафа... Алжир... Дей... "Астра"... Парвизи... Пьетро... - только и могли разобрать люди.
Словно умирающий от жажды, банкир накинулся вдруг на остаток вина у соседа, потом рванул к себе стакан другого рыбака и также, залпом, опустошил и его.
И снова забубнил:
- Бенелли... "Астра"...
И еще раз, но теперь уже, срываясь на крик. Потом уронил голову на руки и оставался некоторое время в этом положении.
Вдруг он вскочил. В глазах его блистали сумасшедшие огоньки Из кошелька со звоном посыпались на пол золотые монеты. Гравелли отшвыривал их ногами.
- Ха-ха-ха, золото, золото!.. Бенелли... "Астра"! - орал он, едва держась на ногах.
Никто не слушал безумца; все бросились за сокровищами, которые он так небрежно рассыпал.
