В начале 20-х годов крупные промышленники и бизнесмены также начали поиск политических партий и лидеров, способных выразить и защитить их интересы в условиях Версальского мира и разрастающейся экономической депрессии. Этот поиск на политическом рынке по заданию своих шефов вели сотрудники служб безопасности крупнейших фирм и компаний, среди которых тогда было немало отставных офицеров армии и разведки. Агент крупного берлинского промышленника Эрнста фон Борзига доктор Фр. Детерт в письме сыну Борзига так вспоминал ту эпопею: «Как вам известно, я... прибыл непосредственно из кавалерийско-стрелковой дивизии корпуса Люттвица к вашему отцу, чтобы в качестве личного секретаря заниматься его личными секретными делами, которые в силу их характера не могли наряду с другими делами проходить через фирму... Ваш отец тогда занимал одновременно или поочередно посты председателя Объединения союзов германских работодателей, члена президиума Имперского союза германской промышленности... Мой доклад побудил вашего отца присутствовать лично на... выступлении Адольфа Гитлера в Национальном клубе, чтобы познакомиться с ним. Это выступление так захватило вашего отца, что он поручил мне связаться с Адольфом Гитлером лично, без посредников, и поговорить с ним насчет того, как и какими средствами можно распространить на Северную Германию, в частности на Берлин, это движение, имевшее тогда опору почти только исключительно в Южной Германии, главным образом в Баварии. Адольф Гитлер охотно согласился выполнить желание вашего отца и встретиться для беседы с глазу на глаз... Адольф Гитлер обрадовался обещанию вашего отца оказать поддержку его движению... Собранные таким образом средства были затем отправлены в Мюнхен...»3.
Едва получив заключение собственных служб безопасности о перспективности фигуры Гитлера, крупнейшие германские концерны и компании начинали финансировать его партию. Уже в 1923 году владелец Стального треста Фриц Тиссен выделил для нацистской партии 100 тысяч золотых марок4. И это в эпоху инфляции! В том же 1923 году и позже, помимо Тиссена, Стиннеса и Борзига, Гитлера финансировали химический фабрикант, уполномоченный «ИГ Фарбениндустри» Питш и даже американский промышленник Генри Форд5. С 1927 года в Гитлера и в его партию вкладывают средства крупнейшие банкиры и промышленники, определяющие экономическую мощь Германии: Эмиль Кирдорф — глава Рейнско-Вестфальского угольного синдиката, организовавший отчисление в пользу Гитлера по 5 пфеннигов с каждой тонны проданного угля (всего около 6 млн. марок в год); Альфред Хугенберг директор заводов Круппа и владелец киногазетного концерна, который давал Гитлеру по 2 млн. марок в год; Альберт Феглер — генеральный директор Гельзенкирхенского углепромышленного общества и директор Стального треста, деньги которого дали Гитлеру возможность преодолеть «партийный кризис» 1932 года; Яльмар Шахт — президент Рейхсбанка, который, по выражению одного американского исследователя, «открыл Гитлеру путь к крупным банкам»; Эмиль Георг фон Штаусс — директор «Дойчебанка», самого мощного частного банка Германии, ставший членом нацистской партии; Фридрих Флик — крупнейший промышленник Средней Германии, соперник Тиссена в Стальном тресте, передававший деньги Гитлеру через подставных лиц; Георг фон Шницлер директор «ИГ Фарбениндустри»6. Эти столпы немецкой индустрии обеспечивали силу нацистской партии. Но Гитлер продолжал завоевывать симпатии королей бизнеса. 27 января 1932 года он выступил в Индустриальном клубе в Дюссельдорфе, после чего и рурские бароны открыли ему счета. К тому времени у руководителей партии появились огромные оклады, роскошные особняки, собственные автомобили7.
Самый могущественный и самый неуступчивый из промышленников Густав Крупп, владелец германских сталелитейных и машиностроительных заводов, обратил внимание на национал-социалистов в начале 1932 года, когда депрессия и инфляция взяли за горло его ранее процветавшее дело. Ему о них подробно докладывала собственная служба безопасности. Он тогда направил нескольких своих директоров послушать обращение Гитлера к аристократическому собранию в Промышленном клубе в Дюссельдорфе. Они были в восторге от услышанного и скрупулезно доложили Круппу основные программные тезисы Гитлера. После этого Крупп направил гитлеровской партии немалую сумму марок. А его старший сын Альфред поддался нацизму еще год назад, присоединившись к отрядам СС Генриха Гиммлера8. Именно судьба членов семейства Круппов, их связь с нацистами легла в основу известного фильма Лукино Висконти «Гибель богов».
Но прежде чем большой бизнес Германии решил ставить на Гитлера и поддержать его финансами, ему выдвинули условие: избавиться от антикапиталистического крыла в партии, которое представляли братья Штрассеры, Отто и Грегор. Они, как утверждает историк Дж. Толланд, были преданы социалистической идее, правда, с националистическим оттенком. Они выступали за радикальные антикапиталистические реформы, стремились к германскому социализму и искали опору среди революционных и независимых социалистов. В партии развернулась борьба между буржуазным национализмом, ориентированным на германские монополии и армию, — национализмом, который отстаивал Гитлер с соратниками, и националистическим социализмом, который представляли братья Штрассеры — сторонники национализации промышленных корпораций и государственного владения землей. За Гитлером стояли партийные организации юга Германии, за Штрассерами — севера. В этой идейной борьбе Гитлер одолел социалистическое течение в НСДАП и к началу 1927 года установил над партией полный идеологический контроль. Отголоски этого противостояния прошумели в конце 1929 года, когда Отто Штрассер, к тому времени ведущий обозреватель трех германских газет, поддержал забастовку рабочих-металлистов в Саксонии. И тут же промышленники потребовали, чтобы Гитлер публично отмежевался от Штрассера, если он хочет и дальше получать субсидии9. Гитлер сделал это и тогда же распорядился очистить партийные ряды от явных и скрытых социалистов. Их вымели из партии. А спустя годы, в июне 1934, в «ночь длинных ножей», по приказу Гитлера Грегор Штрассер вместе со своими соратниками был уничтожен СД — службой безопасности нацистской партии. Его брат Отто к тому времени уже бежал из Германии.
Немецкий капитал видел в Гитлере не только фигуру, способную остановить инфляцию, депрессию, нарастание революционного брожения в обществе, но и лидера нации, готового обеспечить идейное единство всех слоев общества и экспансию Германии в Европе и в мире. И в этих устремлениях германские ведущие концерны шли рука об руку с немецким генералитетом и тайной полицией.
С середины 80-х годов ХХ века не утихает дискуссия между неоконсервативным и антифашистско-демократическим направлением в историографии фашизма, начало которой положила статья немецкого исследователя Э. Нольте «Прошлое, которое не хочет пройти». В ней он утверждал, что фашизм в Германии будто бы прежде всего нужно рассматривать как соответствующую реакцию на большевизм в России10. Но сегодня историки приводят впечатляющие аргументы в пользу несостоятельности представления о том, что Германия в войне с СССР преследовала цель освободить Россию от большевизма. Особенно убедительно это представление развенчал О. Пленков в своей обстоятельной работе «Мифы нации против мифов демократии. Немецкая политическая традиция и нацизм». Его главный вывод в том, что нацистская Германия непосредственно продолжала то мощное стремление к первенству в Европе, а также и в мире, которое в последнее столетие определяло путь германской нации. Еще во время Первой мировой войны выдающийся немецкий социолог Макс Вебер писал, что «мы, 70 млн. немцев... обязаны быть империей. Мы должны это делать, даже если боимся потерпеть поражение»11. И Гитлер с его партией стал выразителем этого имперского стремления к мировому могуществу, которое выражали прежде крупные германские промышленные и финансовые монополии и генералитет.
В пятнадцать лет Эрих Хартман получил диплом летчика. Было это в 1937 году и его отец (врач) и мать (летчица) очень гордились сыном. Школа «Гитлерюгенда» и школа пилотов закалили характер будущего аса люфтваффе. Трудно сказать сейчас, о чем он думал спустя годы, возвращаясь на базу после того боя, в котором завалил 348-й по счету советский самолет. Но если бы фронтовой репортер спросил, считает ли он себя достойным сыном отечества и фюрера, несомненно, ответил бы утвердительно. И был бы искренен.
Как были искренни миллионы молодых немцев рождения 1920-1924 годов, что шли в составе действующих армий, сломавших Францию и Польшу, Бельгию и Нидерланды и потом вкатившихся на советские земли. Как были искренни в своей верности рейху сталелитейщики Рура, не снижавшие производительности труда даже в марте 1945 года, или физики, делавшие атомную бомбу для Гитлера. Как были искренни и те окруженцы, что отправляли вот такие письма на родину из промерзших сталинградских подвалов: «Все еще цел, сердце бьется почти нормально, дюжина сигарет, позавчера ел похлебку, сегодня добыл банку консервов (вытащил из контейнера, сброшенного с самолета), теперь каждый снабжается как может, поплевываю в бункере, топлю мебелью, мне 26 лет, один из тех, кто любил орать «хайль Гитлер!» вместе с вами, а теперь либо подыхай как собака, либо — в Сибирь. Неплохо. Однако мысль о том, что это бессмысленно, приводит в бешенство. Но пусть они идут. У третьей батареи есть еще 26 снарядов...»
