Посла, одетого в рытый бархат, буфастые коротенькие штаны, в какой-то странный берет с пером (все выглядело очень убого в сравнении с тяжелой султанской роскошью), подвели к трону вельможи с золотыми посохами, и как только Бусбек ступил на зеленый ковер, два огромных дильсиза крепко схватили его под руки и почти поднесли к трону, не дав промолвить ни единого слова, наклонили к султанскому рукаву, чтобы поцеловал.
Жилистый фламандец попытался было упираться, но его ткнули лицом в шершавую, протканную чистым золотом ткань и потащили назад, так что он даже не успел удивиться.
Впоследствии Бусбек, прожив целых семь лет в Стамбуле, напишет свои "Legationis turcicae epistolae", в которых попытается развеять представления европейцев об ужасах, которые якобы царят в Османской империи. Но о своем первом приеме, пышнейшем и одновременно позорнейшем для достоинства посланника самого императора, он не скажет всей правды, отметив: "Вел переговоры с Сулейманом".
Зато имел счастье, быть может, единственный из иноземцев, видеть, в какой пышности живет султанша Хасеки, а спустя некоторое время был допущен к ней в покои, теперь уже не по ее прихоти или просьбе, а по велению самого падишаха. Сулейман хотел, чтобы весь мир видел, в каком согласии живет он с этой мудрой и необыкновенной женщиной, ради которой поломал уже не один установившийся обычай и готов был поломать все, что станет помехой в его любви к Хуррем.
Роксолана приняла Бусбека в покоях валиде, которые более всего подходили для этого - во-первых, потому, что были сразу же за неприступными воротами гарема, а во-вторых, считала, что европейцу приятно будет увидеть картины Джентиле Беллини на стенах зала приемов.
Посол уже не красовался в своих фламандских штанишках, был в широкой, похожей на османскую одежде, но кланялся не по-османски, без рабского ползания по коврам, а легко, грациозно, словно бы пританцовывая.
Роксолана пригласила его сесть на подушки и угостила плодами. Сожалела, что рядом с нею нет теперь Гасана. Снова окружена была прокисшими евнухами, которых стыдно было показывать постороннему человеку, снова почувствовала на себе гнет рабства и позора. Улыбалась послу хотя и властно, но в то же время как-то болезненно. Хорошо, что посол не заметил этого, потрясенный неожиданным счастьем беседовать с всемогущей султаншей в неприступном гареме.
Они обменялись малозначительными словами, говорили по-латыни, затем Роксолана перешла на немецкий, удивив посла, который не очень свободно владел этим языком.
- Удивлению моему нет предела, ваше величество! - воскликнул Бусбек. - Вы владеете столькими языками!
- Что же в этом удивительного?
- Вы великая султанша великой империи. А империи никогда не признают никаких других языков, кроме своего собственного.
- А известно ли вам такое понятие, как великая душа? - спросила Роксолана. - Кажется мне, что величие души не имеет ничего общего с границами государств.
- Вы дали мне надлежащий урок, ваше величество. Но поверьте, что я старательный ученик. Собственно, вся моя жизнь - это учение. Дипломат? Это недавно и не главное для меня. Привлекает меня история, ее свидетельства, памятники человеческого умения и деяния. Может, ради этого и рвался в Стамбул.
Роксолана устало опустила руки на диванчик.
- Сюда все рвутся ради этого.
- Я готов был сразу кинуться собирать старинные вещи! - воскликнул Бусбек. - Чуть ли не в первый день своего пребывания я уже нашел редкостную греческую монету! А какие манускрипты продаются под руинами акведука Валента! Я смотрел и не верил собственным глазам.
- Что ж. Книги живут дольше камня. О людях я уже не говорю.
- Но книги - это люди! Это память, продержавшаяся тысячелетия.
- Вы думаете, женщину могут интересовать тысячелетия? - засмеялась Роксолана. - Для женщин дорога только молодость. И больше ничего. Но я не женщина, а султанша, поэтому охотно познакомлюсь со всем интересным, что вам удастся найти в Стамбуле. Я тоже люблю старинные рукописи. Но только мусульманские. Других в султанских библиотеках не держат.
- Ваше величество, в ваших руках целый мир! При вашей образованности, ваших знаниях...
- Что общего между моими знаниями и теми богатствами Стамбула, о которых вы говорите?
- Но, ваше величество, вы уже давно могли бы стать владетельницей собраний, которых не знал мир!
- Не думала об этом.
- Но почему же? Разрешите заметить, что это... У вас в руках высочайшая власть...
- Власть не всегда направляется так, как это может казаться постороннему глазу.
- О вас говорят: всемогущая, как султан!
- Вполне возможно, вполне. Но в определенных границах, в определенных и точно обозначенных. Пусть вас это не удивляет.
- Меня все здесь поражает, если не сказать больше! Во время приема вы сидели на троне рядом с султаном. Первая женщина в истории этой величайшей империи и, кажется, всего мусульманского мира. Я счастлив, что был свидетелем такого зрелища. А какой счастливой должны чувствовать себя вы, ваше величество!
- Вы только мужчина, и вам никогда не понять женщину.
- Простите, ваше величество. Я знаю, что вы не только султанша, но и мать. Я слышал о ваших сыновьях - это наполняет мое сердце сочувствием и печалью. Позвольте сказать, что мне показалось странным отсутствие во время приема шах-заде Селима. Ведь он провозглашен наследником трона. И, говорят, ныне пребывает в Стамбуле. При дворах европейских властелинов принцы...
- Шах-заде Селим занят государственными делами, - быстро сказала Роксолана. - Так же, как и шах-заде Баязид. Государство требует...
Не могла подыскать подходящего слова, удивляясь своей беспомощности, украдкой взглянула на посла - заметил ли он ее растерянность? Вряд ли. Был слишком молодым и неопытным, к тому же никак не мог поверить, что разговаривает с самой султаншей.
- Ваше величество, простите за дерзость, но должен вам сказать, что я не верю... не могу поверить, что у вас взрослые сыновья. Мне кажется, будто я старше вас. Вы такая молодая. Тайна Востока?
- А что такое старость? Может, ее и вовсе нет, а есть только изношенность души. У одних души изношены уже смолоду, у других не тронуты до преклонных лет. Что же касается моих сыновей... Мой самый старший, Мехмед, был бы ныне таким, как вы... А Селим всего лишь на год моложе.
- Но это уже зрелый мужчина!
- Да, зрелый.
Могла бы еще сказать: перезрелый. И не только для трона - для жизни. Почему султан избрал его наследником? Потому, что был старше Баязида? Или потому, что внешне поразительно похож на нее? Хотя ничто не объединяло его с матерью, кроме рождения. Равнодушный ко всему на свете, кроме пьянства и разврата, с тупым, обрюзгшим лицом, этот рыжебородый мужчина не вызывал у нее ничего, кроме страха и отвращения. Из всех известных ей зол только ненависть была хуже равнодушия, но Селим, кажется, никогда не сумел бы различить этих чувств, разве что догадался бы позвать своего верного Мехмеда Соколлу и сказать: "А посмотри-ка, что там такое?" Если его дед Султан Явуз сам срезал драгоценные камни с тюрбанов убитых врагов, а султан Сулейман хотя бы смотрел, как это делают для него янычары, то Селим разве что удосужился бы послать кого-нибудь и сказать: "Пойди-ка, принеси сюда вон то". А сам даже пальцем бы не пошевельнул.
О том, как он начал пить, была даже байка. Роксолана и сама готова была поверить в эту побасенку, ибо откуда же нашло на него все это? А рассказывали так. Дескать, еще будучи подростком, прогуливался он по столице со своей свитой и на одной из улиц встретил молодого османца, который повел себя очень дерзко.
- Ты знаешь, что я шах-заде? - закричал Селим.
- А ты знаешь, что я Бери* Мустафа? - не испугался тот. - Если хочешь продать Стамбул, я куплю. Тогда ты станешь Мустафой, а я шах-заде.
_______________
* Б е р и - свободный, независимый. Здесь - прозвище: "Свободный
Мустафа".
- Да за что же ты, несчастный, купишь Стамбул?
- За что? А тебе какое дело? А много будешь разглагольствовать, я куплю и тебя, ибо кто ты, как не сын рабыни, то есть раб, а раб - это не человек, а просто вещь, которую следует продавать на торгах.
Пьяного заперли в зиндан, а наутро поставили перед разъяренным Селимом. И тот затопал ногами на Бери Мустафу.
- Как посмел ты, сын шайтана и свиньи!..
- О сын всемогущего властелина, - упал на колени Бери Мустафа, - если бы ты вчера был в таком состоянии, в каком находился я, ты отдал бы за это господство над всем миром.
Селим отведал и оставил возле себя Бери Мустафу, чтобы пить вдвоем. Сменил ему имя, а с течением времени окружил себя еще большими бездельниками и прожигал время в гульбищах, в попойках, в поездках на охоту, пропадал в своем гареме, не заботился ни о чем, кроме удовольствий. Попадая на торжества к султану, Селим либо говорил глупости, либо бормотал что-то на охотничьем жаргоне. Ел как обжора. На охоте бежал впереди собак. Провозглашенный наследником трона, устроил ученый спор с улемами и швырял сапогом в лицо тому, кто пытался с ним не соглашаться. Более всего любил состязания всадников на ослах, победителям вручал золотой прут. Ни о чем не заботился, ни о чем не думал, во всем полагался на Мехмеда Соколлу, который к своей врожденной ловкости старательно и упорно прибавлял учение всюду, где только был, и с годами вырос в царедворца, воина и государственного мужа, который мог бы ублажить самого требовательного властелина, а не только этого равнодушного, отупевшего от власти и богатства наследника трона.
