Ознакомительная версия.
Однако чем дальше, тем тревожнее становилось и полковнику, и его людям. Только слепой бы не заметил, что практически все башкиры в деревнях, мимо которых проходило войско, полностью снаряжены для боевых действий. Стало понятно, что дело придется иметь не с малыми разрозненными бандами, а с многотысячным войском, против которого имеющиеся у Тевкелева две тысячи бойцов казались ничтожной горсткой. Уже никто в отряде не сомневался, что главные силы восставших им не разгромить.
Тевкелев не был трусом, но не был и дураком, поэтому навстречу собственной гибели идти не стал, а свернул в сторону — туда, где действовали менее многочисленные группы бунтовщиков. Позже в рапорте Румянцеву объяснял это так: «вдаль к оному воровскому многолюдному собранию за показанными обстоятельствами не пошли, а пошли для искоренения и выискивания воров в реченную Балакчинскую волость[132]». Так, на марше, и встретили новый год.
Отряд упрямо двигался вперед, и этой морозной зимой Тевкелев, похоже, и решил идти до конца. Сегодня кто-нибудь из старых знакомых вряд ли бы его узнал — вместо ловкого красноречивого дипломата он увидел бы угрюмого и страшного человека, в глазах которого затаилась жуть, в которую лучше не заглядывать. Теперь Тевкелева постоянно сопровождала не то личная гвардия, не то личная охрана из 24 лучших бойцов, а «ночью двое напереди и двое назади полатки стоят всю ночь с ружьем, также куда полковник пойдет, всегда за ним 4 человека драгун…».
Идти становилось все труднее и труднее, снег был небывало глубоким, а лыж в 2-тысячном отряде не было и на сотню человек. В довершение всего, впереди русское войско ждало узкое горное ущелье, миновать которое стороной не было никакой возможности. 24 января отряд вступил в деревню Сеянтусы, за которой, собственно, ущелье и начиналось. А накануне до Тевкелева дошли известия о гарнизоне, оставленном на зимовку неподалеку от Оренбурга, на Верхояицкой пристани.
Так как организовать подвоз продовольствия из-за бунта было невозможно, русские солдаты дошли до крайнего голода — «ибо за неимением провианта не только всех при них имевшихся лошадей ели, но и кожу их в пищу себе употребляли». Когда же продуктов не осталось вовсе никаких, гарнизон согласился на уговоры башкир, обещавших вывести всю команду до обжитых мест на своих подводах. Но едва они отъехали от пристани несколько верст, башкиры кинулись на солдат и стали отбирать у них ружья. Гарнизон, сформированный из бывалых вояк, отбился, и, засев в укрепленном месте, занял оборону. Команда дралась геройски, но «на конец от крайняго голоду принуждена многолюдству оных воров уступить, и тако все с головы на голову от оных злодеев побиты».
В деревне Тевкелев устроил допрос Яукею Кудашеву, который «изодрал» императорский указ, посланный в деревню. Тот никакого раскаяния не проявил и «ни в чем не винился». Кудашева повесили и в назидание другим запретили снимать. После этого приступили к допросу его сына Туйунбая и сообщников — Елтыра Досаева и Абдул-муллы Сартыкильдина. Те под пытками сознались, что жители деревни давно уже в сговоре с предводителями восстания Юсупом Арыковым и Тюлькучурой Алдагуловым. По плану восставших основные силы башкир должны были двумя командами запереть отряд Тевкелева в ущелье и «всех обретающихся с ним людей побить», ибо «команде во оных горах и за глубоким бывшим тогда снегом ни вперед продраться, ни назад возвратиться было б невозможно».
Арестованных связали и взяли под караул, но они ночью сумели развязаться, и бросились на караульных, крича во все горло, что заговор раскрыт. Кто-то из жителей деревни бросился в лес — не то бежать, не то предупредить основные силы; другие кинулись на стоявших у них в избах на постое солдат «и несколько человек ножами поранили».
Однако справиться с хорошо вооруженными бывалыми солдатами они не могли, а всех убегающих быстро переловили караульные. Белый от ярости Тевкелев после короткого совещания с майором Ланским и обер-офицерами отдал приказ: «Деревню выжечь под подошву!».
Дальнейшие события юный бухгалтер Рычков, шедший тогда с отрядом Тевкелева, описывает так: «близ тысячи человек с женами и с детьми их во оной деревне перестрелено, и от драгун штыками, а от верных башкирцев и мещеряков копьями переколото. Сверх того сто пять человек забраны были в один анбар, и тут огнем сожжены. Понеже все сие случилось ночною порою, и деревня вся зажжена была, то от великаго их вопля и от оружейной стрельбы самое ужасное тогда было позорище. Причем всего удивительнее, что многие из тех воров будучи в огне, имевшиеся в анбаре копья со многими хульными и с бранными словами на стоящих тут драгун выбрасывали и несколько тем поранили. И таким образом все оной деревни Сеянтюсь жители с их женами и с детьми от мала до велика чрез одну ночь огнем и оружием погублены, а жилище их в пепел обращено».
Почему Тевкелев так поступил — этот вопрос в процессе работы над книгой занимал меня больше всего. Ни в своих записках, ни в своих поступках до этого момента Мамбет Тевкелев не давал ни малейшего повода заподозрить в нем кровожадного убийцу или маньяка-садиста. И вдруг — хладнокровно вырезать большую деревню, вырезать полностью, включая женщин и малых детей.
Как мне показалось — я все-таки докопался до ответа. Тевкелева испугал Хаос. Тот самый Хаос, что два года преследовал его в казахской степи, постоянно отбрасывал на край гибели и ежедневно мочалил ему нервы, играя русским послом, как кот мышью. Когда Тевкелев вырвался в Россию, казалось, все это осталось позади — и вдруг в Башкирии выясняется, что новоиспеченный полковник принес Хаос домой, благополучно доставил на родину страшный груз. Так инфицированная чумой крыса счастливо шмыгает в свою нору, радуясь благополучному возвращению, и лишь перед смертью понимает, что принесла смерть всей своей стае.
Вот он и попытался искупить вину, выжечь занесенную заразу. А что до методов — так Тевкелев был далеко не первым и не последним человеком, полагающим, что ревущий степной пожар можно остановить только встречным палом, а нарастающий вал людской жестокости спадет, только ударившись об еще большую жестокость — и ни обо что иное.
Маховик кровавого хаоса бунта начал раскручиваться с еще большей силой, равнодушно перемалывая в своих жерновах и ту, и другую сторону.
На следующий день отряд Тевкелева перебрался из уничтоженной Сеянтусы в мещеряцкую деревню Кундешли — напомню, что именно мещеряки, вольные татары, были главными союзниками русских в подавлении бунта. Отсюда Тевкелевым в окрестности были разосланы воинские команды, которые сожгли 51 деревню и предали смерти около 2 тысяч башкир.
Я не буду пересказывать весь ход башкирского восстания. Скажу лишь, что после этого случая власти окончательно перешли к практике тотальных зачисток. После того как выяснилось, что регулярные армейские части ничего не могут противопоставить партизанской башкирской тактике «от крупных соединений уходим в леса, нападаем на мелкие и отставшие», решено было ударить по базе восставших — по деревням, жители которых поддержали восстание. Резоны, в общем-то, понятны — эта мера должна была перекрыть снабжение повстанцев продовольствием и лишить их базы для отдыха и перегруппировок. Как писал Румянцеву Тевкелев, ставший одним из главных сторонников этой стратегии, «бунтующие согласники могут приттить в страх и разделение, ибо принуждены будут своих жен и детей охранять, а не соединенно воровать».
Этот план, который Кирилов вынес на рассмотрение Кабинета, получил полную поддержку руководства страны. 16 февраля 1736 года вышел Именной указ, предусматривавший казнь руководителей восстания, ссылку участников, раздачу их жен и детей в качестве крепостных.
После высочайшего повеления мятежные деревни начали методично уничтожать.
Полковник Арсеньев, направленный в Зауралье, рапортовал Татищеву, что сжег 100 деревень в Сибирской дороге. Румянцев, зачищавший бассейн реки Дема, имел на своем счету менее сотни. Кирилов вместе с секунд-майор Останковым действовали на Ногайской дороге, они уничтожили 313 деревень и сожгли Азиеву мечеть, служившую местом встречи бунтовщиков. Тевкелев совместно с полковником Мартаковым подавляли бунт на Осинской и Сибирской дорогах, и, хотя точное количество уничтоженных ими деревень неизвестно, судя по всему, они показали наихудшие результаты. Согласно сводным рапортам, всего за март-апрель было сожжено 503 деревни и убито свыше 3 тысяч человек, то есть на долю Тевкелева остается максимум пара десятков.
Сказочное плавание в Индию под белоснежными парусами, о котором мечтали Тевкелев и Кирилов, обернулось белыми снегами Башкирии в пятнах алой крови.
Но вот парадокс — среди русских карателей Тевкелев, как мы видим, отнюдь не был первым по числу уничтоженных башкир. Не отличился он и беспримерной жестокостью — многие усмирители башкирского бунта действовали куда жестче. Так, вышеупомянутый майор Останков выступил из Сакмарска в Башкирию во главе полутора тысяч яицких казаков, и на пути к Табынску за неделю, с 3 по 8 июля, секунд-майором были выжжены 12 деревень и казнены 202 башкира, причем тридцать из них были «растыканы на колья» — это когда человека сперва четвертуют, а потом куски его тела развешивают вдоль дороги на кольях в назидание остальным.
Ознакомительная версия.
