Ознакомительная версия.
С протаскиванием VIР-персон на самолёты и подводные лодки эта рота в целом справилась, хотя и не без потерь. «Командование СОРа с трудом пробилось к самолету», — и пробилось потому, что хитрый Октябрьский применил маскировку. Считается, что Керенский в 1917 г. бежал из Зимнего дворца в женской одежде, но Октябрьский до этого не дошёл: «В целях маскировки, как писал Октябрьский после войны Линчику, работники Особого отдела накинули на меня гражданский плащ». Умный! Но всё же даже это не давало гарантии, что Октябрьский доберётся до самолета, поэтому для флотоводца на всякий случай зарезервировали и подводную лодку: «Командующий и член Военного совета Кулаков и некоторые присутствующие должны были улететь самолетом. Фактически по некоторым причинам вылетели позже. Контр-адмирал Фадеев на 2-й подводной лодке (Л-23) должен был ждать сигнала Октябрьского и только тогда уходить, так как не было уверенности, что группе Октябрьского удастся улететь самолётом и тогда они должны были идти на второй подводной лодке. Телеграмму Фадеев получил уже поздно с самолета». Разумно поступил Октябрьский, поскольку «некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету».
Много мужества потребовалось и удирающему Петрову «Семечкин, начальник отдела укомплектования Приморской армии, рассказал: «Мы шли на посадку на подводную лодку. Я шёл впереди Петрова. В это время кто-то из толпы стал ругательски кричать: «Вы такие-разэдакие, нас бросаете, а сами бежите». И тут дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но так как я находился впереди него, то вся очередь попала в меня. Я упал…»
Тут надо понять, что Октябрьский задумал удрать, как только немцы переправились с северной стороны бухты, — задолго до посылки телеграммы с просьбой разрешить ему это. А поскольку об этом надо было как-то сказать руководящим работникам, и было сказано, то паника начала распространяться ещё задолго до того, как об этом решении Октябрьского узнала Москва. Маношин пишет: «Отзыв старшего комсостава армии, вероятно, всё же шёл с вечера 29 июня вначале из отделов, управлений, служб штабов армии и флота, которые в условиях прорыва фронта перебазировывались в район 35-й береговой батареи». Технически этот отзыв происходил так: «Начальник штаба 95-й дивизии майор А.П. Какурин получил устное приказание от командующего армией генерал-майора Новикова через офицера-моряка составить список офицеров 95-й дивизии и с этим списком быть у вертикального люка батареи левого ствола через 30 минут. Состоялось общее построение начсостава дивизии. Всего оказалось 45 человек. Через 30 минут открылась крышка люка и поднявшийся моряк спросил: «Кто майор Какурин? Ваши документы!» Проверив их, моряк попросил Какурина спуститься со списком в люк, за ним спустился моряк. Крышка закрылась, и больше мы Какурина не видели».
«Для эвакуации выдавались посадочные талоны отдельным людям согласно спискам».
То есть Какурин получил посадочный талон, а остальные — в пассив! Войска СОР трусливое командование обезглавило немедленно, а дальше что? А дальше:
«…вместе с комиссаром отдела пошли в Камышовую бухту. То, что там я видел, меня поразило. Толпы людей, солдаты, матросы с оружием и без. Все чего-то ждут. К пристани не подойти. Тысячи людей, шум, крики. Решил пойти на 35-ю батарею. Это было в 1 час 35 минут 1 июля. Придя на 35-ю батарею к её главному входу, увидел ещё худшее. Весь дворик и коридоры навеса были переполнены комсоставом Приморской армии. Двери на запорах. Здесь я узнал, что 29 июня было дано распоряжение по армии всему старшему офицерскому составу оставить свои части. Части остались без управления. Всё это было похоже на панику в полном смысле слова…»
Обратите внимание, что и этот свидетель указывает на дату организации Октябрьским паники — 29 июня, за сутки до того, как он запросил у Москвы разрешения на эвакуацию. Еще цитата о том, как это выглядело:
«Находившаяся на аэродроме масса неорганизованных военных с оружием и без него, легкораненые, военные и гражданские лица с пропусками пытались попасть в самолёты. Комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, на которого была возложена организация посадки на самолёты, самоустранился от своих обязанностей и улетел первым же самолетом, как об этом написал военврач 12-й авиабазы ВВС ЧФ И.П. Иноземцев, находившийся в то время там в связи с ранением, чтобы попасть в самолет, но ничего не получилось. Попов впоследствии был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Бежал к немцам».
Талоны на посадку не помогали.
«В этой неуправляемой обстановке, имея посадочные талоны, не могли попасть в самолёт комиссар 386-й дивизии В.И. Володченков и начальник штаба дивизии подполковник B.C. Степанов. Они вынуждены были вернуться в 35-ю батарею и, по приказанию начальника штаба армии Крылова, были эвакуированы на подводной лодке Щ-209.
Не смог попасть в самолет и прокурор Черноморского флота бригадный военюрист Л.Г. Кошелев. «Меня оттеснили» — так он позже рассказал Линнику ночью 2-го июля, находясь уже под скалами 35-й батареи после неудачной попытки попасть на катера».
Картину неорганизованной посадки на самолеты дополняет А.И. Зинченко:
«…с наступлением темноты началась эвакуация самолётами раненых. Организовать нормальную эвакуацию было невозможно. Кто посильнее, тот и попадал в самолет. На 3-й самолёт дошла и моя очередь, но, когда я попытался влезть в самолет, один из команды по посадке ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание. Брали в основном моряков, а у меня форма была сухопутная».
(Интересно, удар сапогом в лоб сопровождался: «Честь имею!»?)
Своей книгой «Полководец» В. Карпов написал панегирик Петрову. Карпов — выдающийся воин, но простоват для историка, чем в данном случае и ценен. К примеру, он наивно сообщает: «В этот день в районе Инкермана произошёл взрыв огромной силы, который слышали и Петров, и Манштейн на своих командных пунктах. Взрыв нанёс гитлеровцам большие потери, завалив землей и камнями колонну танков и мотопехоты. До некоторого времени оставалось неизвестным, что там произошло. Петров помнил этот взрыв и после войны в разговоре со мной, узнав, что я стал писать на военные темы, просил меня разузнать и рассказать, что там произошло. Он был уверен, со взрывом связан какой-то героический поступок. Я выполнил эту просьбу Ивана Ефимовича; позже познакомлю читателей с подробностями этого дела». А это означает, что Петров в том 1942 г. никак не соотнёс взрыв огромного склада флотских боеприпасов и арсенала Севастополя (завода по снаряжению боеприпасов) с этим взрывом. Получается, что он не знал, что гарнизон этих складов 10 дней защищал боезапасы флота, и наконец взорвал их, и очень удачно — обрушив скалу на немецкую колонну.
И хотя комендант складов донёс об этом Военному совету СОР, Петров об этом всё равно ничего не знал. Что это значит? О чём сообщил нам Карпов? Он сообщил, что Октябрьский и Петров, зная, что склады вот-вот перейдут в руки немцев, тем не менее не давали приказа на их подрыв! Как это понять? Хотел оставить склады немцам? Не думаю, скорее всего, у Петрова и Октябрьского голова в те дни уже не о войне болела, а о том, как с этой войны удрать.
А в это время настоящие офицеры дрались и гибли. У мыса Фиолент сражался прижатый к морю полк пограничников под командой полковника Рубцова и батальонного комиссара Смирнова. Оставшийся в живых солдат этого полка сообщает:
«Пришлось пробираться через шквальный огонь противника. Дошёл до армейского обоза в районе 35-й береговой батареи, на площадке у которого находилось много свезённого и брошенного автотранспорта. Обслуживающего персонала на месте не оказалось. Все ушли к берегу в ожидании посадки и эвакуации. Начал поиск и нашёл среди многих машин исправную, грузовую, груженную боезапасом — патронами к автоматам и, сам сев за руль, на большой скорости прорвался к Рубцову. Он обнял меня и сказал, что представит к правительственной награде».
В принципе полк пограничников мог бы прорваться к партизанам, поскольку из-за развала обороны сплошной линии фронта не было. Но на остававшегося на 35-й батарее генерал-майора Новикова наседали немцы, а Новикову надо было сесть на катер, чтобы удрать, для этого немцев надо было от батареи отогнать, и он по радио дает Рубцову команду вести пограничников в атаку не на восток — к партизанам, а на запад — в направлении 35-й батареи.
«После получения ответа из штаба дивизии Рубцов собрал оставшихся в живых командиров штаба и батальонов и доложил сложившуюся обстановку и приказ из дивизии. Потом Рубцов сказал так, как запомнил Н. Головко:
Ознакомительная версия.
