(М. Макаров)
Воробьевы горы прежде назывались царским селом Воробьевым; в нем живал летом еще Иван III в уютном сельском домике; туда же удалился во время большого московского пожара и внук его, Иван IV (Грозный); оттуда с содроганием сердца смотрел он на Москву, залитую огнем, туда явились к нему мудрые советники: иерей Сильвестр и Адашев, — увещевая его раскаяться в своих прегрешениях и обратиться к Москве с теплою любовью сердца. Воробьевы горы с отлогими уступами своими изображают амфитеатр, стоящий перед Москвой; на них видны еще остатки берёзовой рощи, насаженной, по преданию, Петром Великим, который также приказал выстроить там для себя простой деревянный дворец. При Екатерине II перенесен был туда сельский дворец с Ходынки по окончании тамошних празднеств по случаю Кучук-Кайнарджийского мира с турками; перед этим дворцом находился красный луг, а около него разведен был сад с утрамбованными дорожками, аллеями и проспектами. Там находились в прошедшем столетии зеркальный и стекольный заводы; теперь от всего этого не осталось и следа… Воробьевы горы посещались иностранными государями, в том числе и последним польским королем Станиславом Августом Понятовским, который в 1797 году был в Москве и, осматривая окрестности ее, ездил верхом на Воробьевы горы и, сидя на них, любовался величественной панорамой столицы; оттуда взор охватывает ее на далекое пространство. Старинные владыки Москвы с Красного крыльца также часто любовались местностью своего Воробьева села. Известная г-жа Лебрюнь, путешествуя по России, неподвижно простояла на горах два часа (пишет Карамзин в своих записках), смотря на Москву. С Воробьевых гор и Наполеон злобно смотрел на пылающую Москву. Воробьевы горы известны также своими ягодными садами; там охотно поселяются дачники.
1812 года декабря 25-го, когда уже ни единого врага не осталось на русской земле (кроме пленных), Александр I издал в Вильне манифест, в котором дал обет воздвигнуть на Воробьевых горах великолепный храм во имя Христа Спасителя; этим хотел он ознаменовать важное событие и поблагодарить Бога за спасение России. Долго шли к тому приготовления и представлялись проекты разных художников; из них был выбран и одобрен для исполнения план архитектора Витберга. 1817 года октября 12-го (день изгнания неприятелей из Москвы) происходила на Воробьевых горах с большим торжеством закладка храма. Витберг хотел воздвигнуть храм, который бы представлял не одну груду камней, хотя и в изящной форме, а высокую идею, в которой изображалась бы мысль, глубоко вложенная в форму. Много истрачено было для этого подвига денег и трудов, но он не осуществился. Одни полагают, что рыхлая, рассыпчатая почва земли не могла вынести тяжести такой громады, каковою должен быть храм; другие замечают, что постройка его не осуществилась по недоброжелательству к Витбергу конкурентов и других особ. Карамзину тоже не совсем нравилось исполнение этой постройки. «Кто будет ходить туда молиться, — заметил он в своих записках о Москве, предоставленных императрице Марии Федоровне. — Храм отстоит далеко от города; он будет стоять в уединении, кто отправится туда, особенно зимой, в ненастную погоду, по снежным сугробам».
(С. Любецкий)
Это не предание — Марфин кубок жив ещё, он цел, он здравствует, он вам расскажет своим языком сам о себе; но рассказ о нём людей сторонних не записан ни в одной из наших летописей: этот рассказ почти не знаком никакому русскому историку и потому-то слово о Марфином кубке должно непременно стать в ряду наших преданий, и считаться по одному их ранжирному списку.
Кубок со своим доказательством о принадлежности своей Новгородской посаднице Марфе Борецкой находится теперь в Москве в доме известного нашего агронома и типографа И. А. Решетникова. Кубок этот, в виде дельфина, весьма фигурно выделан из пребольшой морской раковины, а раковина эта держится на фигурном серебряном подножнике, работа которого неоспоримо принадлежит к древнему мастерству. На лицевой стороне раковины вот какая надпись: «Въ подарехъ посаднице Марфе от Польскаго Короля Каземира». Карамзин знал о Марфином кубке и называл его любопытным.
Многие из русских старожилов зовут подобные же кубки майстерскими, т. е. магистерскими; но не мастерскими, как иной подумает. Мудрено ли было иметь Казимиру или Марфе майстерский кубок?
(М. Макаров)
Кубками назывались сосуды с круглым, иногда дощатым или плоским дном, с крышками, на подставке, иногда на ножке и на поддоне. К ним иногда приделывались цепочки. Делались кубки двойчатые, т. е. разделявшиеся на две половинки, из которых каждая составляла особый сосуд для питья. Величина кубка была различна. Всем известен громадный сосуд Ивана Васильевича Грозного, хранящийся в Оружейной палате, весом в один пуд восемь фунтов, в сажень вышиною.
У знатных и богатых домохозяев были большие кубки весом до четырех и пяти фунтов, но они большей частью служили только для украшения. В употреблении были кубки весом в полфунта, фунт, около того. Кубки были из строфокамиловых яиц, оправленных дорогими камнями, золотом и серебром.
(М. Забылин)
В Москве исстари славится вода на трех горах, и эта местность была не менее славна своим гулянием в Иванов день. Лет сто тому назад съезжались многие татарские семейства и, расположившись по берегам гагаринских прудов, разводили огни и пировали.
Кокуева слобода, ныне Немецкая, и ручей Кокуй, текущий из Красного пруда через Немецкую слободу в Яузу, напоминает финский Кокуй.
(М. Забылин)
Полковой двор лейб-гвардии Преображенского полка в Арбатской части
Кто знает Гранатный переулок; он у нас в Москве, и теперь в Арбатской части, а прежде был в осьмой, потому что Москва разделялась на части не по данным названиям, а по номерам. В этом Гранатном переулке до 1793 года существовал Полковой двор лейб-гвардии Преображенского полка; на нём был отмечен тогдашний полицейский номер 334. У ворот этого двора стояла будка, а в будке — часовой, — инвалид-гвардеец, полусолдат. Бывало, он сиживал тут беззаботно, иногда скорняжничал, а иногда починивал какую-нибудь обувь. Тут шла его последняя служба до смены на вечный караул — в небе.
Приходская церковь Преображенского полкового двора была церковь Вознесения Господня, что на Большой Никитской улице, именно та, что называется старое Вознесение.
Чудной был этот Преображенской полковой двор: его тут установил Петр Великий, и установил, как водилось за ним, недаром, не без цели: царю-государю захотелось, чтобы его любимая потеха была поближе к дому матушки, поближе ко дворам всех любезных. Да! Тут жили все Петровы: начиная от Нарышкиных до Скавронских, от математика Брюса до воина-вельможи Бутурлина, от сенатора Писарева до царедворца Толстого; но всех их имена исчислять не нужно. Старинный список домов их, может быть, еще не истлел в городском архиве.
Из Преображенского села ко двору матери, сюда, в свой полковой двор, Петр приводил только своих воинов готовых, вышколенных Лефортом или Гордоном. Государь даровал этими воинами и друзей, и старых вельмож русских, за новое солдатское учение не совсем хорошо глядевших на юного Петра…
Время перемешало все места Арбатской части, особенно 1812 год сгладил многое до последней точки. Но можно, кажется, еще указать на старый Преображенской двор. Поищем его около церкви старого Вознесения, найдем и, сотворив крестное знамение, скажем: вот где было самое первое начало славной нашей гвардии.
(М. Макаров)
Чей теперь дом Суворова, фельдмаршала многих царств, отца-командира над войском целой половины Европы? Кто теперь им владеет? А этот дом жив ещё! Посмотрите, вот он стоит на старинной Царицыной улице; Вы не знаете её, это, опять-таки, Большая Никитская, та же самая, о которой русские предания говорили вам не однажды.
Вы идёте от Кремля, прошли церковь Вознесения: заметьте же по правой руке второй или третий дом от церкви, довольно большой, каменный, изменившийся в своей родовой архитектуре; впрочем, останки её истерлись, но не доносились. Это старик в новомодном фраке.
Незадолго до 1812 года дом Суворова был куплен каким-то медиком; в настоящую минуту (даём сами ответ на свой вопрос) мы читаем в его надписи на воротах: дом купца Вейера!
Важен и этот дом: тут рос герой Рымникский, с ним же здесь созревала и мысль его уметь взвиться, вскрутиться вихрем и полететь в матушку Европу с победами.
